Священномученик николай чернышев, пресвитер. Интервью протоиерея Николая Чернышева, клирика Храма Святителя и Чудотворца Николая в Кленниках, преподавателя Приходской Иконописной Школы и Елены Чернышевой – педагога Детского отделения Школы. «Где мир и люб
Своими воспоминаниями о писателе с порталом Патриархия.ru поделился протоиерей Николай Чернышёв, клирик храма в честь святителя Николая в Кленниках, на протяжении нескольких последних лет бывший духовником семьи Солженицыных.
— Александра Исаевича Солженицына провожали в последний путь в соответствии с православной традицией. Скажите, пожалуйста, каков был путь писателя к вере?
— Я бы хотел отослать к книге Людмилы Сараскиной, посвященной Александру Солженицыну, которая недавно вышла в серии «Жизнь замечательных людей». В этой книге биография писателя описана наиболее полно и трезвенно.
Александр Исаевич рос в православной, глубоко верующей семье и с самого начала осознавал себя православным христианином. Это были годы воинствующего атеизма, поэтому в школе у него были проблемы с одноклассниками и учителями. Естественно, ни в пионерию, ни в комсомол он не вступал. Пионеры срывали с него крестик, но он каждый раз надевал его заново.
В то время в Ростовской области (Ростов-на-Дону), где родился и жил в то время писатель, один за другим закрывались храмы. К моменту его взросления в округе уже не осталось действующих храмов на сотни верст от Ростова. В то время идеи марксизма и ленинизма навязывались, как мы знаем, не просто активно, а агрессивно. В учебных заведениях было необходимо изучать «диамат». Молодой человек, Саша Солженицын увлекся марксизмом, диалектическим материализмом, и это вошло в противоречие с его детским верованием. На неокрепшую душу было взвалено что-то непосильное. В то время многие под этой ношей ломались.
Как рассказывал Александр Исаевич, это был период мучительных сомнений, отвержения детских верований и боли. Он видел, что не было правды в том, что творилось вокруг него. Но теория, гладко выраженная в книгах, прельщала.
По-настоящему возвращение к Богу и переосмысление произошло даже не на фронте, а уже в лагерях, после войны. В эти самые тягостные моменты его жизни вспомнилась та «закваска», которая была дана матерью, в семье. Поэтому нельзя говорить, что его приход к вере был резким и неожиданным. Вера передавалась в его семье из поколения в поколение, и она оказалась сильнее.
Ту перемену, которая произошла с Александром Исаевичем в лагерях, он описал в своем стихотворении 1952 года «Акафист». В искренней, поэтической форме он рассказывает о той ломке, о том, что происходило в его душе в период этой перемены:
Да когда ж я так допуста, дочиста
Всё развеял из зёрен благих?
Ведь провел же и я отрочество
В светлом пении храмов Твоих!
Рассверкалась премудрость книжная,
Мой надменный пронзая мозг,
Тайны мира явились — постижными,
Жребий жизни — податлив как воск.
Кровь бурлила — и каждый выполоск
Иноцветно бурлил впереди, —
И, без грохота, тихо, рассыпалось
Зданье веры в моей груди.
Но пройдя между быти и небыти,
Упадав и держась на краю,
Я смотрю в благодарственном трепете
На прожитую жизнь мою.
Не рассудком моим, не желанием
Освящён её каждый излом —
Смысла Высшего ровным сиянием,
Объяснившимся мне лишь потом.
И теперь, возвращенной мерою
Надчерпнувши воды живой, —
Бог Вселенной! Я снова верую!
И с отрекшимся был Ты со мной…
— Сам Александр Исаевич говорил о себе, что он «не специалист в церковных вопросах». Какие стороны церковной жизни его интересовали?
— Он, конечно, не был «церковным человеком» в том смысле, что не интересовался канонами церковными, строем богослужения, устройством той или иной внешней стороны церковной жизни. Это была жизнь души. Жизнь как молитва и как исполнение Евангелия. Но о чем он страдал и переживал, если говорить о сторонах жизни Русской Церкви, — так это о том, что Церковь находится в подавленном состоянии. Это для него было открыто, явно, обнажено и болезненно. Начиная богослужениями, все более и более становящихся непонятными и совершающимися отдельно от народа, и заканчивая все меньшим участием Церкви в жизни общества, в окормлении молодежи и людей старшего возраста. Его интересовало, как должна строиться жизнь Церкви в соответствии с Евангелием.
Его волновала проблема единства Церкви. Это то, о чем не может не болеть сердце верующего человека. Александром Исаевичем это было прочувствованно как личная боль. Он видел, что церковные разделения, конечно, сказываются и на обществе. Раскол XVII века он воспринимал как неизжитую проблему. Он относился чрезвычайно уважительно к старообрядцам, видел, как много правды и в них. И переживал, что нет настоящего единства, хотя каноническое общение соблюдено.
Все проблемы любых разделений в церковной жизни переживались Александром Исаевичем чрезвычайно болезненно.
— Сейчас многие вспоминают знаменитое «Великопостное письмо» писателя Патриарху Пимену (1972 г.) и говорят о том, что Солженицын ждал и требовал от Церкви более активного участия в жизни общества. Каковы были его взгляды на этот счет в конце жизни?
— Александр Исаевич сам был из тех людей, кто не мог молчать, его голос постоянно был слышен. И конечно, он был убежден в том, что слова Спасителя «Идите проповедуйте Евангелие всей твари» должны исполняться. Одно из его убеждений, его идея была в том, что Церковь, с одной стороны, безусловно, должна быть отделена от государства, но при этом ни в коем случае не отделена от общества.
Он считал, что это совсем другое, что это — прямо противоположные вещи. Неотделенность от общества должна проявляться все более и более. И здесь обнадеживающие перемены последних лет он не мог не видеть. Он с радостью и благодарностью воспринимал все позитивное, что происходит в России и в Церкви, но был далек от успокоенности, потому что за годы советской власти все общество стало искореженным и больным.
Он понимал, что если больной будет вести больного или хромой хромого, добра не жди. Та активность, к которой он призывал, та неотделенность от общества ни в коем случае не должны выражаться в насильственном, подавляющем строе мыслей и действий, привычных для советского времени.
Церковь, считал он, с одной стороны, призвана вести общество и более активно влиять на общественную жизнь, но это ни в коем случае в наши дни не должно выражаться в тех формах, которые были приняты в идеологической машине, которая ломала и корежила людей. Ситуация изменялась в последние годы. И он не мог не чувствовать новых опасностей.
Однажды его спросили о том, что он думает о той свободе, ради которой он боролся, как он относится к тому, что происходит. Он ответил одной чеканной фразой: «Свободы много, правды мало». Эту опасность подмены он прекрасно чувствовал и поэтому был далек от успокоения.
Когда он вернулся на Родину и стал путешествовать по России, ему открылось все ее бедственное положение. И это касалось не только экономической стороны, но и ее духовного состояния.
Он, конечно, видел принципиальную разницу между тем, что было в 30-е, 50-е года, и сегодняшним положением вещей. Он не был диссидентом, который все время ко всему в конфронтации. Это не так. Есть люди, которые пытаются его таким представить. Но он таким не был. Всегда, несмотря на обнажение им вот этих ужасных ран общества, видна могучая жизнеутверждающая сила в том, что он писал и делал. В нем был позитивный, жизнеутверждающий и светлый настрой христианина.
— А.И. Солженицын был одним из выдающихся мыслителей прошлого века в России. Скажите, не возникало ли в его душе противоречия между разумом и религиозным чувством?
— Противоречие имело место в годы его юности, начиная со старших классов школы, во фронтовые годы. Это было время, когда все храмы были закрыты, и посоветоваться было не с кем, когда церковная жизнь была почти абсолютно уничтожена большевистской машиной репрессий. Тогда противоречие было. В лагерях началось именно возвращение к истокам веры, возрождение чувства ответственности за каждый шаг и каждое решение.
Конечно, Александр Исаевич был неоднозначным человеком. О нем будут спорить и должны спорить. С личностью такого масштаба и такой величины иначе и быть не может. Этот человек не просто повторял за кем-то заученные мысли, но шел к евангельской правде путем собственного поиска.
Святейший Патриарх в слове, которым он почтил Александра Исаевича на отпевании, процитировал евангельскую заповедь из Нагорной проповеди: «Блаженны изгнанные правды ради». Это касается долгих и тягостных страниц жизни Александра Исаевича. Ко всей его жизни — от школьных лет до последних дней относятся также слова Спасителя: «Блаженны алчущие и жаждущие правды яко тии насытятся». Конечно, мы делаем акцент на первой части этой фразы. Но я видел, что он испытывал блаженство и духовное насыщение, возможное в этой земной жизни, и радость в его последние дни приходила к нему за исполнение им своего призвания.
Он говорил: «Если бы я сам выстраивал свою жизнь по собственному плану, то она вся бы состояла из ужасных ошибок. Сейчас мне это видно. Но Господь все время поправлял и перестраивал мою жизнь, иногда незримым, иногда очевидным образом. Сейчас я вижу, что все сложилось так, что лучше и быть не могло». Это слова глубоко верующего человека, благодарного Богу и принимающего с благодарностью все то, что Господь ему посылает.
— Можно ли было назвать Александра Исаевича прихожанином какого-либо храма? Часто ли он бывал в церкви?
— Когда мы познакомились с Александром Исаевичем, он уже болел и почти не выходил из дома. Когда семья Солженицыных вернулась в Россию, Александр Исаевич и Наталья Дмитриевна пришли к нам в храм, познакомились с духовенством и прихожанами. После этого Наталья Дмитриевна стала часто приезжать и просить приехать поисповедовать, пособоровать и причастить ее супруга в их доме в Троице-Лыково.
Такая наша форма общения была связана только с тем, что у Александра Исаевича уже не было сил и возможности самому приезжать на службы. Надо сказать, что я бывал у них регулярно, а не от случая к случаю.
— Какие у Вас как у священника и духовника останутся воспоминания об усопшем?
— Больше всего в нем поражала простота и безыскусственность. В их семье всегда царила удивительная нежность и забота друг о друге. Это тоже является проявлением его христианского отношения к близким, выстраивание дома малой Церкви. Вот это по-настоящему поражало. Безыскусственность, простота, чуткость, бережность, внимательное отношение — все это было свойственно Александру Исаевичу.
В то время, когда мы с ним познакомились, он задавал вопрос самому себе — вопрос, ответ на который раньше был для него очевиден: что надлежит ему делать. Он говорил: мне кажется, я исполнил все, мне кажется, что мое призвание исполнено; я не понимаю, зачем я оставлен. Все то, что считал для себя необходимым сказать и написать, — все сделано, все труды опубликованы. Что дальше? Дети выросли, он дал им настоящее воспитание, в семье присутствует устроенность, какой она должна быть. И в этой ситуации пришлось напомнить ему, что если оставляет Вас в этом мире Господь — значит, в этом есть некий смысл, и Вы, пожалуйста, молитесь об этом, о том, чтобы понять, зачем даровано это время. И потом, когда прошло некоторое время, он сказал: «Да, я понял, это время было дано мне для себя самого — не для работы внешней, но для всматривания в самого себя».
Об этом он говорил в одном из своих интервью: старость дана человеку для того чтобы всмотреться в самого себя, чтобы оценивать, переосмысливать и все более строго относиться к каждому мигу своей жизни.
При этом подобные мысли были не бесплодным самокопанием, они служили основанием для посильного служения даже в последнее время. Будучи уже немощным человеком, он, тем не менее, не позволял себе никакой расслабленности или беспечности. Он строго планировал свое расписание до последнего времени. Вместе с таким строгим графиком работы он старался принимать людей. Многих и многих, совершенно из разных кругов. И старался не оставлять без ответа — в личной беседе или письменно — каждого, кто к нему обращался.
Его многие называли и называют сейчас затворником, говорят о том, что якобы он уединился и ни в чем не участвовал. Это не совсем так. К нему приходило множество людей, многие обращались за помощью.
То, что его отпевали по православному чину, не есть просто дань традиции. Это свидетельство того, что свою земную жизнь завершил человек, по-настоящему служивший Христу и Его Церкви.
Беседовала Мария Моисеева
|
Окончил художественно-графический факультет МГПИ им. Ленина в 1983 г. Работал реставратором в отделе реставрации станковой и темперной живописи ВНИИ Реставрации и в МДА – 1985-1987. Иконописи учился в 80-е годы у И.В. Ватагиной, затем у архимандрита Зинона (Теодора). Участвовал в организации иконописной школы при МДА.
Протоиерей Николай Чернышев - член Патриаршей Искусствоведческой комиссии со времени ее основания. После кончины протоиерея Александра Куликова - временно исполняет обязанности настоятеля храма свт. Николая в Кленниках. |
Участвовал в росписи Николо-Кузнецкого храма в Москве, храма св. вмч. Димитрия Солунского в селе Дмитровское (Моск. Епархия), Покровского храма МДА. Со времени возвращения Церкви храма свт. Николая в Кленниках совмещает священническое служение в нем с работами по восстановлению этого храма: раписаны Казанский и Никольский приделы, написаны Царские врата Никольского иконостаса, храмовые и аналойные иконы. Под руководством архим. Зинона о. Николаем с бригадой написан иконостас бокового придела храма Нововалаамского монастыря в Финляндии. Совместно с учениками расписана стена трапезной храма Св. первомуч. Стефана в г. Везле (Франция). Совместно с бригадой выпускников ФЦХ ПСТБИ и приходской иконописной школы расписан купол храма преп. Сергия в с. Плесково (Патриаршее подворье). Иконы о. Николая и его учеников находятся в различных епархиях РПЦ, а также в Италии, Германии, Швеции, и др. странах.
С середины 2000-х годов регулярно проводит мастер-классы в приходской иконопис-ной школе храма преп. Сергия в Стокгольме (Швеция).
Протоиерей Николай Чернышев - автор ряда статей по церковной культуре, по теории иконописи, а также о современ-ных деятелях церковной культуры: монахине Иулиании (Соколовой), М.Н.Гре-бенкове, Л.А.Федяниной, И.В.Ватагиной, А.Г.Жолондзе, архим. Зиноне (Теодо-ре). Статьи опубликованы в «Московском журнале», журналах «Альфа и Омега», «Памятники Отечества», «Художественная школа», «Художественный совет», «Нескучный сад» и др.
 |
 |
Протоиерей Николай Чернышев, клирик храма Святителя Николая в Кленниках, иконописец, член Патриаршей искусствоведческой комиссии размышляет о том, должен ли иконописец следовать мнению заказчика, условен ли языки иконописи, что это за язык и о многом другом.
Протоиерей Николай Чернышев
- Окончил художественно-графический факультет МГПИ им. Ленина в 1983 г. Работал реставратором в отделе реставрации станковой и темперной живописи ВНИИ Реставрации и в МДА – 1985-1987.
- Иконописи учился в 80-е годы у И.В. Ватагиной, затем у архимандрита Зинона (Теодора). Участвовал в организации иконописной школы при МДА.
- Окончил Московскую Духовную Семинарию. Член Патриаршей Искусствоведческой комиссии со времени ее основания. После кончины протоиерея Александра Куликова – временно исполняет обязанности настоятеля храма свт. Николая в Кленниках.
- Участвовал в росписи Николо-Кузнецкого храма в Москве, храма св. вмч. Димитрия Солунского в селе Дмитровское (Моск. Епархия), Покровского храма МДА. Со времени возвращения Церкви храма свт. Николая в Кленниках совмещает священническое служение в нем с работами по восстановлению этого храма.
Вы крестились будучи студентом художественно-графического факультета педагогического института. Вообще, кажется, есть некая тенденция, что, обучаясь мастерству художника, человек приходит к вере?
Могу сказать о себе - учеба в большой мере повлияла на мой приход к вере. Когда всматриваешься в архитектурные памятники, в иконы и даже в светские картины - начинаешь о многом задумываться. Ведь мировое и отечественное художественное наследие - оно во многом христианское, во многом - православное. И, соприкасаясь с шедеврами, ты начинаешь размышлять о смысле тех форм, в которых они создавались и об их содержании. Следующим шагом часто бывает движение к вере…
- Иконопись, в свою очередь, привела Вас к священству?
Меня крестил протоиерей Александр Куликов, и именно он мне сказал, причем достаточно быстро после моего крещения: «Ты станешь иконописцем и священником». Так по его благословению и случилось. Он же меня готовил и к тому, и к другому.
- Для Вас его благословение было неожиданностью?
Для меня это было неожиданной степенью доверия. Я не думал, что он окажет мне его в такой мере.
- Получается, на Вас двойная ответственность - священства и иконописи?
Да, двойная ответственность. И это на самом деле - тяжело. Даже физически трудно все успеть. Пастырство занимает время, и это вполне естественно, ведь оно является главным служением. Но и иконописью невозможно заниматься между делом, в качестве некоего хобби. Сейчас, к сожалению, существует такая тенденция, когда люди от нечего делать решают: «А давай-ка я иконки попишу!» Понятно, что ничего хорошего из этого не выходит. Иконописи надо посвящать всю жизнь.
- Как Вы тогда успеваете, где берете силы?
Можно сказать, что во многом -все-таки не успеваю. По крайней мере, столько, сколько хотелось бы сделать. А силы дает сознание ответственности. Ты начинаешь усерднее молиться, всматриваться в древние образцы, вспоминать о человеке, заказавшем икону или о храме, для которого икона предназначается. И думать, что человек ждет, что работа - не просто твоя личная прихоть, а церковное послушание…
Кто были Вашими учителями в иконописи, ведь когда Вы начинали, официального обучения этому, естественно, не было?
Отец Александр Куликов предложил мне учиться иконописи у удивительного человека, духовного чада отца Всеволода Шпиллера, прихожанки храма святителя Николая в Кленниках - . Она чрезвычайно ценила преемственность своего труда от (Марии Николаевны Соколовой). Именно Ирина Васильевна и стала моим первым учителем иконописи. Обучение у нее было чисто практическим. Первым моим «учебным заданием» стало участие в росписях алтарей Николо-Кузнецкогохрама, которые возглавляла Ирина Васильевна.
После окончания росписей она давала мне определенные упражнения, я их выполнял, и вскоре отец Александр стал просить написать первые иконы. Естественно, я их делал под руководством Ирины Васильевны. Через несколько лет я познакомился с архимандритом Зиноном (Теодором) у которого продолжал обучение. В 2007 году Ирины Васильевны не стало, но я помню все, о чем она мне говорила и считаю себя ее учеником, а также учеником отца Зинона.
- Учеником - явно не только в техническом смысле…
Мне очень запомнилось высказывание Ирины Васильевны, что для иконы необходим свет, светоносность. Жизненная, жизнеутверждающая и творческая энергия. Это Ирина Васильевна считала главным в иконописном каноне, а не некие определенные фотографически точно перенесенные формы. С тех пор я считаю своей духовной и профессиональной задачей, передать в иконе эту светоносность.
Ирина Васильевна Ватагина показывала истинный глубинный смысл иконы, учила тому, какой должна быть жизнь иконописца. Учила не специальными назиданиями, а собственным примером, полностью посвящая свою жизнь иконописи и реставрации.
- А жизнь иконописца чем-то отличается от жизни, скажем художника-пейзажиста?
Тем, что это не профессия, а образ жизни. Здесь на второй, на третий план отходит заработок. Главное - это исполнение того предназначения, которое Церковь видит для иконописца.
Но с этой точки зрения молодых иконописцев недобросовестные заказчики могут просто использовать: «А сделай-ка нам работу бесплатно, ведь это служение, а не презренное зарабатывание денег?»
Вот поэтому, в том числе, стезя иконописца - нелегкая. Понятно, что нужно, прежде всего, совестливое отношение с обеих сторон - и со стороны иконописца, и со стороны заказчика. Увы, такое наблюдается не всегда и то, о чем вы сейчас сказали - происходит не так уж редко. Есть ужасные случаи, когда настоятель, договорившись с бригадиром художников об условиях работы, выгоняет их после того, как они уже исполнили, скажем, четверть иконостаса или настенной росписи. Ничего не заплатив, якобы за плохое качество. После этого нанимают следующую бригаду, и та выполняет следующие работы с тем же результатом и так далее.
Этот ловкий прием стал, увы, «традиционным», и получил название «конвейер». Как перевоспитывать таких настоятелей - я не знаю, Бог им судья. С другой стороны, следует приучать молодых иконописцев, что икона - это не товар. Ее можно продать за деньги, но во время работы иконописец не имеет права думать о товарных свойствах своего труда. Но, повторяю, совестливое, а не коммерческое отношение должно быть с обеих сторон, им все должно начинаться и им же заканчиваться.
- А насколько заказчик правомочен вмешиваться в работу художника?
По настоящему заказчик должен указать тему, может быть - программу, если речь идет о какой-то многофигурной росписи - то, что он желает видеть таких-то святых, такие-то сюжеты. В том случае, если заказчик некомпетентен, как должны располагаться сюжеты и где какие святые должны быть изображены, он не имеет права ничего подсказывать иконописцу. А вот иконописец обязан знать эти церковные установления, где какой сюжет и какого святого должно изображать.
Но существует проблема - заказчик часто дает деньги и иногда требует за них каких-то недопустимых художественных решений. И здесь иконописцу идти на поводу у низкого вкуса или просто отсутствия грамотности нельзя.
Ну как спорить с заказчиком, если на его деньги храм восстанавливается? Обидится, деньги заберет и - все. А иконописцу и от настоятеля достанется…
Со стороны архиерея должны быть выданы определенные указания: во что может и должен вмешиваться священник, настоятель, а вот что он не должен вмешиваться. Например, в его компетенции - решать, какие иконы освящать, а какие - нет. Необходимы и четкие установки по поводу того, что должно быть на совести иконописцев, которые, в свою очередь, обязаны быть грамотными, образованными церковными людьми.
Свести к минимуму сиюминутную суетность
- Икона - отражает реалии времени, в которое она была написана?
Специально думать об этом и стремиться сделать так, чтобы икона отразила наше время, никогда не надо. Потому, что апостолом Павлом заповедано нам на все времена «не сообразуйтесь веку сему, а преобразуйтесь по образу будущего века». Призвание иконы - быть образом в вечности. Но, конечно же, история искусства, иконописи, показывает нам, что всегда можно отличить икону разных эпох с точностью если не до десятилетия, то до половины века.
Хочешь - не хочешь, иконописец живет во вполне определенной среде, и она откладывает отпечаток на его мышление, на образ жизни. Уйти от этого совсем - нельзя, даже если иконописец монах и жизнь свою связывает с монастырем, все равно это монастырь или IX - X веков, или XIV - XV, или XIX - веков.
- Но все-таки, как сделать так, чтобы не пустить «сей век», особенно наш, суетный и нервный - в икону?
Помнить, что призвание иконы - быть образом Вечности. Для отображения современности есть светское искусство. Оно тоже может являться благословенным, если художник честно отражает свое время. А для иконописца прежде всего нужно знать, что его задача - совсем не в этом. Понято, что может быть невольное вхождение в икону недолжных черт современной действительности…
Свести это вхождение к минимуму можно, если быть верным Преданию, писать не от себя, не так, как заблагорассудилось, а всматриваться в наиболее совершенные образцы лучших эпох иконописи. Но не копировать, а перенимать все лучшее. И, повторяю, как можно больше вживаться в церковное Предание.
- Как иконописцу остаться на тонкой грани - быть верным Преданию и не нивелировать свою творческую личность?
Мне кажется, об этом можно не заботиться. Если человек действительно думает об образе, он не станет слепо и бездумно срисовывать все особенности индивидуального почерка древнего мастера. Он будет черпать знания и вдохновение, вглядываясь в лучшие образцы. Именно на этом всегда выстраивалось обучение иконописи, когда перед художником находилось несколько более древних образцов, и, глядя на них, он создавал свою работу.
А творческие особенности - они никуда не уйдут и обязательно проявятся. Если, конечно, иконописец не будет ставить такую задачу специально. Это все равно, как думать о походке, об акценте своей речи. Нужно только стремиться к правде, и все. Тогда красота станет следствием правды. Как только начинаешь задумываться о манере - походке, речи - тот час возникает не что-тоболее совершенное, а искусственное фальшивое манерничанье.
И не надо думать, что иконопись - это обязательно обращенность исключительно в прошлое, неизбежное повторение только средневековых форм. Это старообрядческий подход. А для православного человека такой задачи никогда не было. Например, Дионисий - он и для своего времени, а не только для нас, был художником оригинальным, невиданным. Это было новое слово, но опять, подчеркиваю, я уверен, что он не ставил перед собой задачи написать «нечто особенное». Он писал так, как требовала его душа….Кто-то работает более традиционно,кто-то - более новаторски. Это, повторяю, будет получаться сам собой от степени искренности человека.
Как писать святых - современников
Как писать на иконах святых, живших в прошлом веке: существуют фотографии, кинопленки, их запечатлевшие и традиционный «византийский» подход - не очень-то воспринимается, а уж реалистический - тем более?
- Один художник и искусствовед сказал мне как то, что фотографии современных святых очень часто бывают лучше, совершеннее их икон. И это, конечно, укор нам, иконописцам. Оказывается, что даже техника фотографии способна передать больше, чем сейчас передаем мы. Это говорит о том, что нам еще предстоит размышлять над вопросом - как именно изображать современных святых, чтобы икона по выразительности, по глубине образа превзошла фотографию.
А фотографии исповедников, - действительно искренние, глубокие, выразительные. Иногда на них нельзя смотреть без слез. Но для иконописца фотография это только материал. Икона же требует существенных обобщений. Мы говорим: вот это искусство фотографично, иллюзорно, вот это - искусство, превосходящее фотографичность. И дело здесь именно в обобщениях. Не в том, что иконописец должен создавать какой-то условный язык.
- Но ведь часто по отношению к иконе мы как раз слышим об условности…
Язык иконы - не условный. Это больший реализм, чем искусство Ренессанса, творчество передвижников. Потому, что как раз благодаря найденным обобщениям, образ становится более содержательным. Подчеркиваю, не упрощениям, а обобщениям. Этому иконописцы прошлого учились у культуры Египта, Древней Греции.
Для иконописи эти обобщения должны быть такими, чтобы в человеке, изображенном на иконе, проявлялся Христос, жизнь человека во Христе. Мы ведь прославляем, называем человека святым именно за это, что в его жизни проявился Христос, а не за собственные человеческие свершения. Это и призвано выявить в иконах. Для этого и создается иконописный язык.
- Но вместе с тем каждый святой на иконе должен быть индивидуален?
Да, каждый святой должен быть на иконе неповторимой личностью. И на древних иконах никогда не спутаешь святителя Николая с апостолом Павлом или Василием Великим. Икона всегда более, чем портрет.
Сейчас распространено такое мнение, что икона - лишь некий знак. Нет, не знак, даже начиная с живописи катакомб. Никогда иконописцы не приближали свои изображения, например, к языку египетских иероглифов. В раннехристианских работах всегда оставался человек. Например, образ Доброго Пастыря. Это аллегорическое изображение Христа, поскольку тогда первым христианам было опасно из-за гонений изображать Его узнаваемым. И найден был язык аллегорий. Мы видим изображения якоря, рыбы - известные символы Христа первых веков христианства.
Но вы посмотрите, как органично изображена эта рыба! Это не какой-то условный значок! Условными знаками можно назвать такие изображения, которые люди могут понять только в случае, когда есть договоренность о том, что стоит за этими знаками: вот это знак параграфа, это плюс, это дорожные знаки. И человека нужно научить значению этих условных знаков. Символы - гораздо больше. Символ самим своим обликом указывает на то, что он призван являть. Например, крест - это уже не знак плюса, это символ. Глядя на крест, мы вспоминаем, что он стал орудием нашего спасения, на кресте совершилась Жертва за каждого из нас.
Икона использует символы, но художественное решение икон строится, конечно, на языке, который превосходит знаковость и символичность и становится символическим реализмом.
Подлинность иконы
- Насколько остро сегодня стоит проблема того, что церковным искусством может заниматься кто угодно, в том числе неверующие, язычники?
Это страшная проблема, даже - трагедия. То, что ведет к совершенному обесцениванию иконописных произведений. В каком-то смысле икона для Церкви должна быть тем, чем для государства является денежный знак. Государству важна подлинность денежных знаков, и за фальшивые дензнаки положено страшное наказание. Близко к этому должно быть и в Церкви по отношению к тем изображениям, о которых идет речь.
Нельзя допускать, чтобы люди, не обладающие опытом жизни в Церкви, пытались что-то изображать, - или ради денег, или из желания продемонстрировать пригрезившееся им «явление». Этих изображений (иконами их и не назовешь) становится все больше, и они заполняют зрительное пространство современного человека.
- А кто должен следить за тем, чтобы подобных «икон» не возникало? Священник?
Здесь не в силах ничего сделать отдельные священники и отдельные настоятели. Нужно действие именно Церкви в целом, более четкие определенные указания от церковной иерархии и неприятие церковным народом подобных изображений. К сожалению, народ принимает. Людям часто все равно, лишь бы был только нимб, нарисованная добренькая улыбочка, имя святого подписано - больше ничего и не надо. И заполняются дома именно такими языческими изображениями, которые ничего общего не имеют с культурой православия. Это происходит в забвении наибольших высот нашей культуры….
А разве не все равно, около какого (с художественной точки зрения) образа молиться? Человек, стоящий перед иконой - бумажной репродукцией не очень качественного оригинала не может испытывать тех же духовных радостей, что и тот, кто молится перед шедевром иконописи?
Совсем не все равно. Именно поэтому Церковь так тщательно следит за каждым словом, которое исходит из нее, именно поэтому она должна не оставлять без тщательного внимания каждое изображение. Понятно почему. Есть такое выражение «дух творит себе форму». И формы, которые окружают нас, воздействуют на человека, на его дух, на его жизнь. Разве не утомляемся мы оттого, что видим на улицах города? Утомляют не только автомобильные пробки, но и то, на что мы смотрим, стоя в этих пробках. И это уродует человека, вгоняет его или в озлобленность или в тоску и еще во множество других недолжных состояний. И исподволь они разрушают человека.
Существует принципиальная разница - или человек вырастает в зрительной среде спального района, лишенной каких-то культурных ценностей и кроме коробок не видит ничего. Или человек вырастает, скажем, в почти ушедшей культуре деревни. Смотреть на формы деревенских изб - радость и удовольствие, в том числе и для художника. Думаю, что человек, живущий в центре Петербурга, постоянно глядящий на этот город-музей - это все-таки несколько иной человек, хоть немного, чем уроженец спального района.
Все это касается и икон. Неблагоприятно влияет на человека, если он что-то средненькое видит пред собой или еще хуже, если это средненькое, посредственное еще и размножено, растиражировано на тысячи экземпляров. И нет никаких отличий икон в одной квартире, другой, третьей. В одном храме, в другом, в третьем… Тогда нечто существенное теряется в человеке, дорогое для того, кто входит в храм.
Ведь в храме он должен вглядываться во что-то неповторимое, что составляет непреходящую сущность, неизменную традицию иконостаса, всего каноничного убранства, но при этом неповторимое никогда. Неслучайно в средневековой христианской эстетике понятие «красота» приравнивалось к понятию «бытие». По слову , «Красота там, где Дух Святый».
– Почему сегодня много похожих друг на друга икон? У Ольги Седаковой есть книга «Посредственность, как социальная опасность». Люди не до конца увидели эту опасность. К сожалению, может показаться, что в безликости, одинаковости работ нет ничего страшного. Но деградация духовной стороны личности человека во многом связана и с этим.
То, как именно смотрит человек на мир, будет в дальнейшем во многом определять его жизнь. Об этом, именно об этом Господь сказал в Евангелии «Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то всё тело твое будет светло» (Матф.6:22). То есть от нашего воззрения будет зависеть и наше суждение и практика нашей жизни.
– Иконописный канон - это такая тайна, которую Церкви предстоит в течение жизни постепенно раскрывать. Есть схоластические, для семинарских учебников, определения канона. Но ими трудно пользоваться в жизни для определения, какая икона канонична, какая нет. Поэтому об этом приходится размышлять и это-то хорошо. Значит, настоящие глубинные церковные понятия требуют от нас творческого их понимания, не вмещаются в какие-то упрощенные формулировки. Это может быть действительно что-то простое, но не упрощенное, к чему еще предстоит подойти.
– Собирающемуся стать иконописцем нужно приготовиться к тому, что это тяжелый труд. Иконопись - не хобби, не модное, легкое увеселительное занятие, приносящее быстрые деньги. Это требует долгой, каким бы талантливым человек, всесторонней подготовки: и молитвенной, и богословской, и художественной, и исторической, и технологической. И в человеке должна быть убежденность и видение своего призвания…
Дальше жизнь покажет, действительно ли его это дело. Повторяю, славить Бога можно по-разному - и через пейзажи, портреты. Однажды меня спросили, любой ли язык годится для Богопозания и для прославления Бога. Если ставить такую задачу, думаю, что любой человеческий, творческий, научный язык для этого годится.
– Не думаю, что современники древних икон, создававшихся, например, в Ростове, Новгороде, задумывались, к какой школе они принадлежат. Это не церковная, а чисто искусствоведческая проблема - различать по школам, регионам. Думаю, что сейчас не об этом следует думать: действительно ли моя икона принадлежит московской школе или новгородской или «имперской - петербургской». А просто - вдумчиво и искренне делать свою работу.
Православное искусство всегда было восприимчиво к достижениям разных художественных школ и впитывало лучшее, что было в Константинополе, провинциях Византии и тем более внутри Древней Руси.
– Иконописцу необходима все большая погруженность в Предание. Его глубокое изучение поможет уходить я от каких-то сложившихся мифов об иконе. От тех стереотипов, которые, постепенно, в собственной работе вскрываются и которые приходится преодолевать.
– Есть безусловные великие достижения и в светском искусстве XIX века, но это искусство, оторвавшись от церковного канона, оторвалось и прежде всего от тех задач, которые требует Церковь от искусства церковного. Оно стало принципиально другим, не только по формам своим, но и по содержанию. Однако и оно может прославлять мир Божий, например в пейзажах. Если говорить об изображении человека, то здесь мы дерзновенно можем попробовать обобщить и высказать основные идеи для светского искусства: человек, стремящийся жить с Богом - прекрасен и становится все прекраснее.
Но как мало таких образов мы видим в литературе и в изобразительном искусстве! Чаще в светском искусстве мы видим другое: примеры, как человек, отходящий от Бога, становится все безобразнее. Вот та правда, которую являет нам светское искусство, вот чем оно ценно. Искусство Церкви являет нам не эти отрицательные и относительные идеи, а показывает человека, встретившегося с Богом, самого Богочеловека. И у искусства иконописи есть для этого средства.
– К иконопочитанию, даже в церковном обществе примешиваются нередко чуждые, противоположные ему формы и свойства, под видом «благочестия» уводящего человека об опасности которых предупреждали иконоборцы. С древности, например, до сих пор продолжается изображение Бога - Отца, не изжито отношение к иконам как к языческим амулетам и оберегам.
– Одно из неверных отношений к канону, на котором соблазняются многие, - законническое. Вот категоричное предупреждение Спасителя: «Берегитесь закваски фарисейской» (Мф. 16:6) - это сказано именно о законничестве, искажающем Закон Божий.
– Впервые иконы я увидел в детстве, в Третьяковской галерее. Сначала меня отец повел на второй этаж, где показывал шедевры XIX века и после этого мы пошли смотреть икону. Это было что-то ошеломляющее своей именно иноприродностью, взгляд на совершенно иной мир! После этого интерес к иконе уже не пропадал.
– Есть иконы традиционные, но не канонические, а потому и не истинные, несмотря на свою традиционность. Например, «Бог - Саваоф», «Отечество», «Троица Новозаветная», «София, Премудрость Божия», различные аллегорически-дидактические изображения XVI - XVII веков. Древность подобных «традиционных» икон не делает их истинными.
– Икона способна привести человека к Богу. Именно потому, что она призвана являть нам Горний мир, являть Божий мир. И в той степени, в которой она его являет, она и приводит человека к Богу. Здесь прямая связь.
ФОТО Юлии Маковейчук
ЧЕРНЫШЕВ, протоиерей Николай, клирик храма святителя Николая Мирликийского в Кленниках.
Дата рождения – 16.09.1959 г., Москва.
Окончание средней школы – 1976 г.
Крещен в 1978 протоиереем Александром Куликовым в Николо-Кузнецком храме.
Светское образование – высшее: Художественно-графический факультет МГПИ им. Ленина 1978-1983 г.
Служба в ВС СССР – 1983-1984 г.
Учеба иконописи у И.В. Ватагиной, затем у архимандрита Зинона (Теодора).
Работа реставратором в отделе реставрации станковой и темперной живописи ВНИИ Реставрации – 1985-1987 г.
Работа реставратором в МДА – 1987-1988 г.
Участие в росписи Покровского храма МДА – 1987-1988 гг.
Участие в организации иконописной школы при МДА.
Учеба в Московской Духовной Семинарии – 1988-1991 гг.
Рукоположен в сан диакона 26.11.1989 г. Высокопреосвященнейшим Александром архиепископом Дмитровским.
Диаконская практика – в МДА и в храме свт. Николая в Кузнецах.
С 27.03.1991 г. – штатный диакон храма свт. Николая в Кленниках.
Рукоположен в сан священника 04.01.1992 г. Святейшим Патриархом Московским и Всея Руси Алексием II в храме святителя Николая в Кленниках. С 04.01.1992 г. – штатный священник храма свт. Николая в Кленниках.
Государственная награда – медаль «В память 850-летия Москвы».
Церковные награды:
03.01.1995 г. – набедренник
12.04.1999 г. – камилавка
28.04.2002 г. – наперсный крест
12.04.2012 г. – палица.
16.09.2004 г. – орден преп. Андрея Рублева III степени.
Страстная Седмица 2007 г. - возведен в сан протоиерея.
29.09.2009 г. - орден св. блгв. князя Даниила III степени.
22.12.2014 г. награждён медалью Преподобного Сергия Радонежского.
Со времени крещения активно изучает теорию и практику иконописания. Участвует в росписях Николо-Кузнецкого храма в Москве, храма св. вмч. Димитрия Солунского в селе Дмитровское (Моск. Епархия), Покровского храма МДА и других.
1988-1990 гг. – преподавание иконописи в организованной с его участием иконописной школе при МДА.
Со времени основания ПСТБИ (1992 г.) (ныне – ПСТГУ) – доцент кафедры иконописи факультета Церковных Художеств.
Постоянный клирик (диакон, затем второй священник) храма свт. Николая в Кленниках с момента возобновления в нем богослужений (17.12.1990 г.).
Член Патриаршей Искусствоведческой комиссии со времени ее основания. 18.04.2017 г. распоряжением Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла назначен заместителем епархиального древлехранителя г. Москвы.
Со времени возвращения храма свт. Николая в Кленниках Церкви совмещает диаконское, а затем священническое служение в нем с работами по восстановлению означенного храма: расписаны Казанский, а затем Никольский алтари, Никольский и часть Казанского придела, написаны Царские врата Никольского иконостаса, храмовые, аналойные иконы и др.
Со времени основания приходской иконописной школы при храме свт. Николая в Кленниках (1991 г.), совместно с И.В.Ватагиной (до ее кончины в 2007 году) по настоящее время преподает в ней иконописание.
Выпускники приходской иконописной школы ныне преподают иконопись на факультете Церковных Художеств ПСТГУ, на иконописных курсах «Со-действие», трудятся в иконописно-реставрационной мастерской «Канон», пишут иконы и настенные росписи для многих храмов РПЦ.
Под руководством архим. Зинона о. Николаем с бригадой написан иконостас бокового придела храма Нововалаамского монастыря.
Совместно с учениками расписана стена трапезной храма Св. первомуч. Стефана в г. Везле (Франция).
Совместно с бригадой выпускников ФЦХ ПСТБИ и приходской иконописной школы расписан купол храма преп. Сергия в с. Плесково (Патриаршее подворье).
Бригадой, организованной о. Николаем из его учеников под руководством архим. Зинона расписан Никольский собор в Вене (Австрия).
Иконы о. Николая и его учеников находятся в различных епархиях РПЦ, а также в Италии, Германии, Швеции, и др. странах.
С середины 2000-х годов регулярно проводит мастер-классы в приходской иконописной школе храма преп. Сергия в Стокгольме (Швеция).
Автор ряда статей по церковной культуре, по теории иконописи, а также о современных деятелях церковной культуры: монахине Иулиании (Соколовой), М.Н.Гребенкове, Л.А.Федяниной, И.В.Ватагиной, А.Г.Жолондзе, архим. Зиноне (Теодоре). Статьи опубликованы в «Московском журнале», журналах «Альфа и Омега», «Памятники Отечества», «Художественная школа», «Художественный совет», «Нескучный сад» и др.
Участвовал в организации конференции «Церковь, музей, культура» (1992 г.).
Выступает на церковно-общественных мероприятиях, посвященных сохранению и возрождению культурного наследия и проблемам церковной культуры в наши дни.
В храме еженедельно проводит евангельские беседы с прихожанами.
Поддерживает связи с духовенством и сотрудниками ПСТГУ; московских храмов: свт. Николая в Кузнецах, храма св. бесср. Косьмы и Дамиана на Маросейке, свт. Николая в Толмачах, Покрова в Филях, других московских приходов, с храмом преп. Сергия в Стокгольме (Швеция), первомуч. Стефана в г.Везле (Франция), свт. Николая в Вене (Австрия), с сотрудниками музеев, реставраторами, искусствоведами, иконописцами.
Женат, имеет трех сыновей.
После кончины протоиерея Александра Куликова с апреля 2009 г. временно исполнял обязанности настоятеля храма.
Отец Николай, расскажите, пожалуйста, об Иконописной школе в Кленниках. Кто является ее учащимися? Каковы условия поступления? Какие дисциплины преподаются?
Отец Николай: История Приходской Иконописной школы Храма Святителя Николая в Кленниках началась еще при служении в нашем храме святого праведного Алексия Мечева и его сына священномученика Сергия в начале XX века. Школа была основана прихожанкой Храма, одной из ближайших духовных чад Отца Алексия – Марией Николаевной Соколовой, в тайном монашеском постриге носившей имя Иулиания. Она была человеком, возрождавшим традиции древнерусского иконописания, одной из немногих, кто тогда всерьез и по-настоящему занимался этим удивительным делом. Мария Николаевна воспитывала учеников своей школы, не только объясняя смысл и назначение иконы, отличие от картины, особенности иконного языка, но и практически обучая этому святому ремеслу. В 1920-е и последующие годы, в эпоху разрушения традиций, Мария Николаевна занималась сохранением традиционной культуры, созиданием и творчеством на основе опыта Церкви – тем из-за чего Церковь гнали, из-за чего она была ненавистна. Этим тогда мало кто занимался, и Мария Николаевна редко встречала понимание не только среди художников, искусствоведов, историков, но даже и в церковной среде, потому как древняя икона считалась чем-то отжившим свой век. Отец Алексий и Отец Сергий научили Марию Николаевну святоотеческому отношению к Образу.
Среди ее ближайших учениц была Ирина Васильевна Ватагина, вместе они работали в Троице-Сергиевой Лавре. Мария Николаевна передавала ей тонкости иконописного мастерства, у нее же Ирина Васильевна училась педагогическим приемам для своих будущих учеников. Ирина Васильевна долгие годы была сотрудницей Музея имени Андрея Рублева и духовным чадом протоиерея Всеволода Шпиллера, который в 1970-е годы начинал реставрацию московского Николо-Кузнецкого Храма. Ему был близок иконописный и духовный опыт Марии Николаевны, он с благодарностью относился к участию в иконописных работах в Николо-Кузнецком Храме Ирины Васильевны Ватагиной. В то время там служил Отец Александр Куликов, ближайший сослужитель Отца Всеволоду, который после его кончины взял под свое духовное руководство Ирину Васильевну.
Когда в 1990 году открылся Храм Святителя Николая в Кленниках, Отец Александр Куликов стал его первым настоятелем и сразу же, в 1991 году, им было принято решение о восстановлении в Храме иконописной школы. На прошении Святейшему Патриарху Алексию II об открытии Школы было так и указано: «…для восстановления иконописных и духовных традиций творчества монахини Иулиании». Вместе с Ириной Васильевной в Храм Святителя Николая в Кленниках пришло много художников-иконописцев, реставраторов, мастеров церковных ремесел, большинство из которых воспитывались в Николо-Кузнецком Храме при Отце Всеволоде. Появлялись и новые поколения художников – мастеров церковных искусств.
В наши дни, наряду с основным взрослым отделением Приходской Иконописной школы, работает ее Детское отделение. Отец Александр придавал очень большое значение тому, чтобы с малых лет дети, приходящие вместе со своими родителями в Храм, приучались бы к видению иконы и ее практическому постижению. Важно начинать освоение иконного дела как можно раньше, буквально со школьных лет, как это и было в средние века в древней Руси и Византии. Как известно, обучение начиналось именно в детские годы, когда ребенок вживался в этот удивительный мир, в то время, когда происходит развитие его личности. Основной упор в нашей Школе делается на практическое освоение иконы, на «копирование» детьми тех же фрагментов икон, фресок и произведений декоративно-прикладного искусства, которые служат образцами и для взрослых учеников-иконописцев. Конечно, требовать от маленьких детей точной «научной» копии нельзя – у ребенка свой мир, свой взгляд, свое видение иконы, однако определенные требования к обучению существуют. Совместно с иконописанием изучаются и основы технологии изготовления икон. Ученики должны знать, как готовится доска, как она грунтуется, как приготовить краски, в какой последовательности они наносятся, и как икона покрывается защитным слоем. Здесь и основы материаловедения, и последовательность совершения самого иконописного процесса. Кроме этого, сейчас у нас преподается академический рисунок, так как иногда мы видим людей способных и талантливых, но у которых совершенно нет школы. Преподается история русского искусства и христианского искусства в целом, а с недавних пор и История Церкви. Поскольку это приходская школа, то такие дисциплины, как Новый завет и Литургика, постигаются во время участия учеников в богослужении.
В нашей школе учатся дети, подростки и студенты. Практически с начала функционирования Православного Свято-Тихоновского Богословского Института (ныне Университета), его ректор, протоиерей Владимир Воробьев обратился к протоиерею Александру Куликову с просьбой приютить иконописный факультет в стенах Приходской Иконописной школы. Начинался Факультет Церковных Художеств ПСТГУ именно здесь.
Учениками Школы являются прихожане нашего Храма, но по мере сил и возможностей мы принимаем людей и из других храмов, иногда они приезжают издалека, а некоторые из них приезжают к нам за консультацией. Как правило, прием в Школу осуществляется по рекомендации духовника.
Дети поступают в Школу без каких-либо испытаний, отсев происходит позже в процессе обучения. Предварительно мы проводим собеседование с родителями и ребенком и просим принести нам какие-нибудь работы, чтобы увидеть уровень подготовки ребенка и понять, с чего нам начинать обучение, о чем с ним говорить, какие давать ему задания. Примерно также происходит и со взрослыми – в первую очередь нас интересует не документ о полученном им образовании, а то, что умеет человек, однако требования при приеме взрослых серьезнее.
В чем особенность обучения иконописи детей и подростков? Как ребенок воспринимает икону?
Елена Чернышева: Детская Иконописная школа начала работать с 1991 года, и это детское отделение фактически создавала Лариса Алексеевна Федянина. Она – педагог, художник, иконописец, прихожанка нашего Храма. Именно она разработала методику и программы преподавания, по которым мы работаем до сих пор. Иконописью дети начинают заниматься с 7-8 лет, когда им становится понятна задача копирования. Поскольку это учебное задание, в качестве образцов дети получают фрагменты икон. Начинают они с простых орнаментов, изображений животных и растений. При этом ребенок знает, с какой иконы взято изображение, об этом ему рассказываем мы, либо он сам должен это выяснить. Степень сложности заданий зависит от уровня способностей ребенка, поэтому занятия индивидуальные. Дети занимаются все вместе в одном классе, но у каждого свое отдельное задание. Те, кто младше изучают изобразительное искусство и разные виды декоративно-прикладного творчества. Сейчас появились совсем маленькие ученики, от 4 лет, им мы преподаем развивающее рисование, детки учатся владеть инструментами, краской и цветом. Ученики с большим интересом относятся к занятиям в Иконописной школе, как ни придешь, все трудятся очень кропотливо, внимательно, над каждой деталью, и помещения Школы всегда заполнены. Также в нашей Школе преподаются Основы иконоведения – это синтетический предмет, который включает Закон Божий, Литургику, Историю искусства. Ученики Школы регулярно выезжают на экскурсии, в том числе в Музей имени Андрея Рублева. Дети должны своими глазами видеть те сокровища древнерусской культуры, которые есть в нашей стране!
Иногда родители приводят детей с желанием сразу сделать своего ребенка иконописцем. Однако со временем дети понимают, что прежде чем писать иконы, надо трудиться и многому учиться. Если к 15 годам желание писать иконы, стать профессионалом в этом искусстве сохранится, если родители ребенка и он сам видят возможность работать дальше в этой области, то он переходит в старшую группу, где занимается на подготовительных курсах, чтобы затем поступить в художественный или богословский ВУЗ. Требования при этом очень серьезно повышаются.
Изначально нам важно, чтобы у ребенка возник интерес к иконе, чтобы он учился ее видеть, понимать ее смысл и назначение. Ребенок не механически срисовывает образец – он должен понимать, что кроется за каждой его деталью. В иконописном языке нет места каким-то случайностям, но есть вполне определенные закономерности, о которых ребенок должен знать. Не каждый современный человек, даже имеющий художественное образование, способен без изучения воспринять этот язык. Он непривычный, его изучение начинается с орнаментов, затем идут фигуры и композиции. Ведь обучаясь русскому языку, все мы сначала писали палочки, крючочки, затем буквы, слова, фразы, диктанты. Только потом шли изложения и сочинения, когда человек уже научился всем закономерностям русского языка. Те же закономерности и методические особенности сейчас приходится осваивать, изучая иконописный язык. Но не так быстро, как хотелось бы! Воспитанные на академическом искусстве, мы разучились видеть, понимать и чувствовать язык икон – вот поэтому приходится так долго ему учиться, и лучше это начинать с детства.
Как Вы относитесь к утверждению о том, что «молодежь нынче не та»? Что, на Ваш взгляд, необходимо предпринять, чтобы привить им любовь к искусству, к духовной жизни?
Отец Николай: Думаю, что эти проблемы стояли всегда. Известно высказывание одного древнегреческого философа, который также был недоволен современной ему молодежью. Это идет еще со времен Древней Греции и Египта.
Иконописание изначально не было обязательной для всех дисциплиной, а сейчас есть и другие дисциплины, которые желательно знать всем нам с детства – Священное Писание, историю нашей страны и всего мира в целом. У каждого человека свой талант, у кого музыкальный, у кого литературный, художественный. Здесь, конечно, некий отбор присутствует, и к нам приходят заниматься те, кто чувствует в себе жажду работы с иконой. Не у всех это получается одинаково хорошо, но нам важно именно в эти годы «заразить» этой жаждой и показать красоту иконы, одновременно ее простоту и премудрость, открытость и таинственность, чтобы человек постепенно жаждал постигать ее все больше.
Что надо делать? Самому стараться осваивать икону, любить ее и «заражать» этой любовью настолько, насколько ты сам ее чувствуешь, тех, кому действительно это дорого и важно. Любовь к искусству, духовной жизни должна прививаться, в первую очередь, родителями в семье, а также учителями в школе, работниками музеев и т.д.
Бывает, что сталкиваемся и с равнодушием, и с безразличием, но мы все-таки стараемся показать все, что можем. Даже если дети не станут в дальнейшем художниками-иконописцами, эта память из детства хоть в чем-то, хоть на какую-то каплю будет их менять в их взрослой жизни.
Планируется проведение выставки Вашей Иконописной Школы в Галерее-Трапезной «Хлебный домъ». Это будет выставка исключительно детского отделения, или будут представлены работы учащихся переходного и взрослого отделения тоже? Сколько работ будет представлено?
Отец Николай: На выставке будут представлены работы именно Детского отделения Иконописной школы Храма Святителя Николая в Кленниках. Будет выставлено около 50 работ. Мы отберем наиболее выразительные и подходящие рисунки наших детей за весь период действия Школы. И здесь мы не станем себя ограничивать, так как подобные выставки мы проводим не часто.
Будет ли выставка объединена какой-то определенной темой? Или будут фигурировать разные сюжеты?
Отец Николай: Выставка называется «Икона глазами ребенка». На ней Вы увидите знакомые Вам образы Святых в детском преломлении – то, как ребенок смог эту давно известную всем икону увидеть своими глазами, что в ней понять, почувствовать, чему научиться. Это сюжеты и русских икон, и византийских, и балканских – праздники, орнаменты, фрагменты икон, фресок, мозаик и книжных миниатюр. В общем, все то, что относится к мировой православной изобразительной культуре.
Сейчас Вами, совместно с Фондом имени Андрея Рублева, обсуждается проект организации детской иконописной Школы при Музее имени Андрея Рублева. Поделитесь, пожалуйста, своими ожиданиями от этого проекта.
Отец Николай: Мы ждем, чтобы появилось еще одно место, где икона была бы дорога, где она бы изучалась пристально без каких-то приблизительностей, без какой-либо коммерческой составляющей. Хотим, чтобы здесь появлялись люди по-настоящему талантливые, которые были бы готовы посвятить свой талант постижению и развитию этого, дошедшего до нас из глубин веков, ремесла, но востребованного сегодня и которое будет востребовано в дальнейшем. Важно, чтобы не прерывалась это связь. Мы ждем, что здесь будет осуществляться тот принцип, о котором часто говорит и Святейший Патриарх Кирилл, и представители нашей интеллигенции – это взаимосвязь Церкви и культуры.
На самом деле нет каких-то принципиальных разногласий между Церковью и культурой. Здесь, как мне кажется, появляется возможность объединения усилий духовенства, церковных тружеников, работников Музея имени Андрея Рублева и других специалистов, которые были бы готовы прилагать усилия для того, чтобы передавать свои теоретические знания об иконе и практические навыки иконописания.
Пресс-служба Фонда имени преподобного Андрея Рублева