О соборе воронежских святых. Кондак священномученику Василию Надеждину

Иеромонах Василий (в миру Игорь Иванович Росляков)

О Боже, Ты выслушай вопли мои,
Их больше не слышал никто,

Коль мне вдохновенье дано.

Обращение человека к Богу происходит не в результате общественно-политической ситуаций, в которой оказывается человек, а от того, что Господь Сам ему открывается и избирает для служения Себе. И произойти это может в самое окаянное время. Со времен основания Церкви Христос предупреждал своих учеников, что те всегда будут гонимы изменившимся после грехопадения миром. Но никогда не будет Церковь Христова побеждена. Особенно тяжело всегда приходится монахам - избранным воинам Христовым. В наше время, когда кончилось физическое уничтожение Церкви, происходившее в начале XX века, когда богоборческие силы решили, что всё - церковь уничтожена, даже корни вырублены, а если что и осталось, пусть оно само потихоньку уйдет - старики умрут, молодёжь, одурманенная пропагандой, туда не пойдёт. И начался период общественного забвения, исключения Церкви из общественной жизни. Но в это время по московскому району Кузьминки гуляла молодая женщина с коляской, в которой лежал ее новорожденный сын Игорь. Он родился 23 декабря 1960 г. Родители были не чужды церкви – т.е. окрестили ребёнка и ходили в храм по большим праздникам. Воцерковлёнными людьми родители мальчика не были. Отец, Иван Фёдорович, родился в 1917 году, воспитывался в детском доме и своих родителей не помнил. Он был рабочим, во время Великой Отечественной служил на флоте моряком. Но человек он был честный и прямодушный. Умер в 1979 г., когда Игорь заканчивал учение в школе. Мама, Анна Михайловна, много лет проработала на ткацкой фабрике. Игорь учился в школе № 466, неподалёку от которой располагался храм. И когда он почувствовал призыв Господа, мы не знаем, это тайна его души. Никаких внешних причин, обычно побуждающих человека искать помощи у Бога, не было. Обычно это тяжёлое горе или встреча с каким-то святым человеком. Но ему встретить такого человека было в ту пору негде.

С 3-го класса мальчик начинает заниматься спортом – водным поло. К 9-му классу становится мастером спорта международного класса и входит в состав сборной команды СССР. О успешном спортсмене начинают писать в газетах, но в то же время молодой человек чувствует, что спорт - не его призвание. Его внутренняя жизнь была закрыта для посторонних, но близкие люди к тому времени начинают замечать происходящие в юноше перемены, хотя и не могут по-настоящему их оценить. После школы Игорь год работает на автомобильном заводе АЗЛК, после чего потом поступает на факультет журналистики МГУ. И почти одновременно в Институт физкультуры им. Лесгафта в Ленинграде. Он получает два высших образования, и это уже говорит о том, какой это человек. Во-первых, это человек целеустремлённый, собранный, организованный, ответственный и к тому же имеет большие интеллектуальные способности. А душу ему Господь дал монашескую, и заслуга этого человека в том, что его душа сама себя познала и поняла, к чему она призвана.

Он ездит на международные соревнования, но в это же время уже начинает поститься. Его вера и влияние на окружающих людей были так велики, что потом вся его команда с семьями пришла к Богу. Его приятель по команде вспоминал, что однажды очень ответственные соревнования пришлись на время Великого поста. Все знали, что Игорь поститься, и боялись, что он ослабнет и команда проиграет. Кормили мясом, это ведь основной источник белка. Друзья предлагали своему капитану поесть, на что тот сказал: «Главное, чтобы были духовные силы, а физические придут». Оценить этот подвиг друзья смогли только потом, когда сами начали поститься.

Сокурсники вспоминают, что Игорь был очень образованным и, поскольку он пользовался авторитетом в команде, они старались за ним тянуться. «Помню, купил он Библию за границей - и мы Библию покупать». Один из товарищей вспоминает, что Игорь во время игры прятал крестик под плавательную шапочку. Спортивное руководство, узнав о том, что Игорь посещает храм, сделало его невыездным - запретило выезжать за границу.

Интересно отношение Игоря к демократии. Тогда начались политические изменения в стране. Однажды на собрании члены команды заговорили о демократии в спорте и как её расширить. На что Игорь сказал: «Команда - это монархия, и если не подчинить игру единой воле, то какая это будет игра». После тяжёлых соревнований спортсменам давали месячный отпуск. Все ехали отдохнуть к морю, а Игорь на это время уезжал в Псково-Печерский монастырь, где трудился на разных послушаниях. Существует предположение, что он исповедовался у архимандрита Иоанна Крестьянкина, который однажды и сказал ему: «Ну что, пойдём в монахи?» Понимая, насколько средства массовой информации зависят от власти, Игорь решил, что не будет работать журналистом. Он устроился инструктором по спорту, там можно было внутренне оставаться свободным от влияния властей.

Игорь Росляков был высоким, сильным и очень красивым. При таких физических данных он, казалось бы, должен был пользоваться успехом у девушек и быть душой компании, но юноша тогда уже понимал, что ему этого не нужно, и всячески избегал шумных компаний и женского общества. Хотя на втором курсе МГУ женился, но брак просуществовал полгода, об этом браке никто не вспоминал. Больше он не искал жены. Его никогда не видели гневающимся или чем-то недовольным. Но в то же время его замкнутость и внутреннюю сосредоточенность на себе люди иногда принимали это за холодность. Он постоянно был как бы погружён в самого себя.

В плюс к своим талантам Игорь Росляков писал стихи. Сначала они были обыкновенные - рифмованные, светские, но на духовные темы. А потом стал писать церковные гимны, тексты на церковнославянском языке. И в это время он все свои мирские стихи сжёг. Они ему не нравились. Тогда пошла мода на песни духовного содержания под гитару, но Игорь говорил: «Конечно, красиво сидеть у костра и петь эти песни, только бутылки не хватает». Игорь уже тогда смотрел на это с другой стороны - глазами монаха и понимал, что надо подниматься от душевного к духовному. В печать своих стихов он не предлагал.

Всё время он вёл дневники. Но составить представление жизни по дневникам нельзя. В них он фиксировал не события жизни и не себя описывал, это были в основном впечатления от прочитанных святоотеческих книг и размышления о Боге. Поэтому вся его жизнь составлена по воспоминаниям его друзей. Но какие-то события он отмечал в своём дневнике. 12 апреля он написал: «Мама нашла мой крещальный крестик. Я его надел впервые после крещения, бывшего 27 лет назад. Явный знак Божий, указующий, может быть, приблизительно день моего крещения. Мама не помнит. Это радостно. И напоминает слова Христовы: «Возьми крест свой и следуй за мной». Это пока тягостно». Вскоре наступает Великий пост. А Игорь едет на соревнования в Тбилиси и, хотя со стороны друзьям казалось, что ему это не так тяжело, пишет: «Познал опытно слова Давида: «Колени мои изнемогли от поста, и тело моё лишилось духа». Господи! Спаси и сохрани!». 20 апреля возвращается в Москву и идёт на литургию в Богоявленский собор. Он часто посещает храм. Люди вспоминают, что, когда смотрели на него в то время на церковной службе, то многие решали, что это монах молится. 28 апреля 1988 года Игорь идёт на выставку живописи Константина Васильева, пишущего на мистические темы. Многим нравится, потому что это красиво. Но Игорь смотрит выставку и думает: «Интересно, талантливо, красиво, т. е. душевно, а хочется духа. Людям нравится, говорят: возвращение к истокам. А к каким? Истоки Руси в христианстве, а не в дремучем лесу. Васильев, видно, увлекался Вагнером, и поэтому в картинах о России тот же языческий привкус. То есть соколиный взгляд, волчьи глаза, а хочется побольше доброты и милосердия. Тут же вспоминаются слова Христа: «Милости хочу, а не жертвы». В это время у него уже такие глубокие рассуждения обо всём, полученные с Божией помощью, но без постоянного духовного руководства.

В конце июня 1988 г. Игорь едет в Оптину пустынь. До этого он маме уже несколько раз говорил, что хочет быть монахом. Но Анна Михайловна, как всякая мать, тем более женщина мирская на тот момент, даже не волновалась. Он ведь постоянно уезжал в Псково-Печерский монастырь на работу. Мама вспоминала: «Я так и думала, что поработает год и приедет. И даже не волновалась, на послушании побудет и вернётся». 21 июня он приезжает в Оптину и остаётся до конца августа. На это время проходит только год с момента открытия монастыря после периода запустения. Там тяжелейшая физическая работа, и полный сил молодой человек успешно работает на всех этих тяжелейших послушаниях. И принимает решение остаться в монастыре. Но чтобы рассчитаться со всеми делами, с миром, как он говорит, ему нужно вернуться в Москву. Игорь приезжает в Москву, увольняется с работы, делает всё что положено и 15 сентября встаёт перед матерью на колени. Со слезами на глазах начинается проситься у неё в монастырь. «Мама, благослови меня». После отъезда сына мать всё время плакала. Однажды увидела сон: раздался звонок в дверь, она решила, что вернулся Игорь, подошла, открыла, а там стоял старый монах. Она дверь захлопнула. Потом опять раздался звонок, она подошла, открыла, там уже стояла женщина. Лицо женщины показалось знакомым, а руки у неё были сложены как для причастия - на груди. Потом мать вспомнила, что видела это лицо на иконах. И, испугавшись этой женщины, дверь закрыла.

17 октября Игорь прибывает в Оптину пустынь уже навсегда. Сначала живёт в общей келье при монастыре, а потом его переводят в скит, в хибарку преподобного Амвросия. Из всех Оптинских старцев больше всех он почитает именно этого. В этот день пишет: «Пришёл в монастырь преподобного Амвросия. Отче Амвросие, моли Бога о мне». В течение всей своей монашеской жизни он обращался к нему, очень часто ходил к нему на могилу. Одна трудница писала, что даже сердилась на отца Василия и отца Феропонта: «У меня земля готова, нужно цветы сажать, а они молятся и молятся. И никак я не могу их дождаться. Отец Василий увидит – отойдёт в сторонку, а отец Феропонт по 40 минут стоит. Только уйду за цветами, приду, а они опять молятся у могилы».

Оптину пустынь возвращали верующим частями. На территории монастыря располагался филиал Калужского краеведческого музея, жили мирские семьи. В скиту, в кельях старцев, располагались музеи Толстого и Достоевского.

Живя в скиту, будущий мученик за Христа, продолжает писать церковнославянские поэтические тексты. Он называет их стихирами. По этим первым пробам, где церковнославянский язык не всегда правилен, уже видно, что это очень многообещающие произведения, созданные от сердца и вдохновлённое верой в Бога. У него был несомненный талант церковного песнописца. Явление очень редкое в истории Церкви. Игорь Росляков был монахом только 4 года, но даже за этот небольшой срок, т, что было написано, принесло свой первоначальный плод. Он пишет: «Откуда приему слёзы аще не от тебя, Боже. Камо гряду в день печали аще не во храм твой, Владыка». Очень много своих работ он посвящает Оптиной пустыни. 17 апреля по распоряжению отца наместника его из скита переселяют в один из братских корпусов уже в самом монастыре. К этом времени отец наместник понимает, что к нему пришёл образованный, одарённый послушник и ему дают другие послушания. Его постригают с именем Василий - в честь Василия Великого. А потом, когда постригали в иеромонаха, - в честь Василия Блаженного. А небесный покровитель, данный ему при крещении, - Игорь, князь Черниговский. Иконы этих трёх святых постоянно находятся у него в кельи.

После рукоположения в священнический сан молодой монах начинает служить литургии, принимать исповедь. Одна паломница вспоминает: «Когда он начал служить, я пришла в храм первый раз. Тут народу много, а здесь мало. Подошла к отцу Василию. А к исповеди не приготовилась. Не знаю, что говорить, у меня нет особых грехов. Хочу, чувствую, а не знаю». Тогда отец Василий начал ей задавать вопросы. «Отвечаю довольно бодро: убивать - не убивала, воровать - не воровала». А когда выяснилось, что я не пощусь, что верю в переселение душ, батюшка обхватил голову руками, облокотился на аналой и так тяжело вздохнул, что у меня просто мурашки по спине побежали. Потому что я поняла, как он расстроился и как за меня переживает. Тяжесть своих грехом я поняла только по реакции батюшки. В какое тяжёлое состояние он пришёл от моих грехов».

Отец Василий брал на себя чужие грехи. Один из монахов вспоминал: «У меня в праздник было послушание, связанное с постоянным хождением по храму. А отец Василий проводил общую исповедь. И по тем словам, которые невольно, проходя мимо, услышал, я понял, что батюшка берёт грехи всех, кто перед ним исповедуется, на себя. Я тогда ещё подумал, как же ты умирать будешь, если столько грехов на себя берёшь?»

4 года прослужил отец Василий в Оптиной. Наступает Пасха 1993 г. Пасхальная служба кончилась 5.30, а в 6 часов начиналась служба в скиту, и отец Василий должен был принимать исповедь. Один священник вспоминает, что был в тот год ответственным за расписание Пасхальной недели. Батюшка глянул в последний момент на расписание и понял, что в скиту нет никого из священников на исповеди. Он пошёл к отцу Василию, а тот как будто испугался и стал отказываться. Пошёл за послушание по благословению отца наместника.

Иноки Феропонт и Трофим пошли звонить на колокольню. Оглушенные радостным пасхальным звоном, они не услышали приближение преступника, идущего к ним с ножом. Оба инока были зарезаны прямо у колокольни. Отец Василий в это время пошел в скит. Преступник побежал ему навстречу. Перед этим Отец Василий слышал удар в набат, который удалось сделать раненым инокам, и понял: что-то случилось. Об этом он спросил приближающегося к нему человека. В ответ последовал удар ножом. Час раненый батюшка находился в родном монастыре, потом вызвали «скорую». Умер отец Василий по дороге в больницу.

Несмотря на то, что монахи и к смерти должны относиться спокойно, как ко всему посланному Богом, их первоначальная скорбь по убитым инокам была очень тяжёлой. И когда сообщили архимандриту Иоанну Крестьянкину в Псково-Печерскую обитель, то он расплакался.

Хоронили погибших на территории монастыря с закрытыми лицами, как положено у монахов. Во время похорон игумен сказал: «Это были три ангела. Мы не знали, что в нашем монастыре живут ангелы». Позже над могилами мучеников за Христа построили часовню. У каждого из них был свой талант от Бога. У инока Феропонта - молитва, у инока Трофима – любовь к людям, у отца Василия – слово.

Вся жизнь и смерть отца Василия, выросшего в условиях крайней изоляции Церкви, лишний раз доказывает, что Церковь Христова - не историческое предание, не лавка древности, не социальный институт и не культурная традиция, а мистическое тело Христово, в котором живёт Дух Святой, и который творит все, что хочет. Нам они как примеры, как укор людям, говорящим: «Не научили меня в детстве, и не буду ничего делать. Вы виноваты, что меня не научили». Нужно самим делать хотя бы маленький шажок. Старцы говорят: «Мы делаем маленький шажок навстречу Господу, а он в ответ идёт к нам навстречу с распростёртыми объятиями».

Стихи иеромонаха Василия (Рослякова)

*****

Спаси, Господи; ибо не стало праведного,
ибо нет верных между сынами человеческими.

(Псалом 11)

Спаси меня, Господи, ныне,
Ибо верный и тот оскудел,
Ибо истинный пусть ко святыне
Умалился от важности дел.

Каждый лжет в суете по привычке
Даже ближним своим и родным
И хвалу воздает для приличья,
Когда сердце наполнено злым.

Истребит все лукавые речи
И источники лести Господь,
С корнем вырвет язык человечий,
Что красиво в погибель ведет.

Истребит утверждающих ныне:
«Мы велики, уста ведь при нас,
Мы весь мир языком пересилим!
Кто же Бог нам в сегодняшний час?»

«Ради бед, нищеты, воздыханий
Я восстану, - Господь говорит, -
И поставлю вдали от страданий
Сохранивших смиренье и стыд».

От небес откровения чисты,
Как в горниле литое сребро:
Горн его очищал седмирицей,
И отстала земля от него…

Вкруг меня нечестивые ходят,
Так оно и бывает, когда
Все ничтожные рода людского
Превозвысились силой греха.

*****

Доколе, Господи, будешь забывать меня в конец,
доколе будешь скрывать лице Твое от меня?

(Псалом 12)

О, Господи, доколе будешь Ты
Все забывать меня и забывать,
Ну, сколько же еще глаза Твои
Не будут моим взглядам отвечать?

Ну, сколько утешать себя могу,
Коль сердце плачет день и плачет ночь,
И сколько буду клясть свою судьбу,
Когда не в силах сам себе помочь?

Ты, Господи, хоть раз взгляни сюда,
Услыши хоть обрывки слов моих,
О смысле растолкуй мне бытия,
Пока я сном последним не затих;

Пока не намекнули мне друзья,
Что сломлен я и выбился из сил,
Пока не поклонилась голова
Тем, кто меня когда-то не взлюбил.

Я ж уповаю к милости и жду –
Пролей ее живительным дождем.
Тогда я о любви Твоей спою,
Как я пою об имени Твоем.

*****

Я сказал: я буду наблюдать за путями моими,
чтобы не согрешать мне языком моим;
буду обуздывать уста мои, доколе нечестивый предо мною.

(Псалом 38)

Я сказал: буду верен словам до конца –
Посмотрю за своим непутевым житьем
И невольно прибавил: на все, что слегка
Отвечать стану я молчаливым кивком.

Я немым оказался на людной земле,
Бессловесно смотрел нараспьятье добра,
И раздумья одни воцарились в душе,
И безумная скорбь одолела меня.

Запылало отчаяньем сердце мое,
Загорелися мысли незримым огнем,
И тогда в поднебесье я поднял лицо,
Говорить начиная другим языком:

Покажи мне, Владыка, кончину мою,
Приоткрой и число уготованных дней,
Может я, устрашусь от того, что живу,
И никто не осилит боязни моей.

Приоткрой – и потом от меня отойди,
Чтобы в скорби земной возмужала душа,
Чтобы я укрепился на крестном пути,
Прежде, чем отойду, и не будет меня.

*****

Как лань желает к потокам воды,
так желает душа моя к Тебе, Боже!

(Псалом 41)

Как лань припадает сухими губами
В полуденный жар к голубому ключу,
Так я в воскресенье стою перед храмом
И словно от жажды поклоны кладу.

Душу иссушит людское неверье,
Слезы и кровь предлагая в питье.
Как же не встать пред церковною дверью,
Трижды крестом осеняя лицо.

Как не припасть к почерневшей иконе,
Если уж хлебом мне сделался плач,
Если при случае каждый уронит:
Где же твой Бог? – если ты не богач.

Что же меня беспокоит былое,
Грустью глаза пеленая мои,
Что ж про себя повторяю запоем
Эти бесстрастно сухие псалмы?

Просто я душу свою изливаю,
Слезы мешая со словом простым.
Так водопады в горах призывают
Бездну откликнуться эхом слоим.

*****

Боже, мы слышали ушами своими, отцы наши рассказывали нам о деле,
какое Ты соделал во дни их, во дни древние.

(Псалом 43)

Мы слышали сами от дедов своих,
А кто и писанье в наследство оставил,
О ратных делах, о молитвах святых,
Которыми Бог нашу землю прославил.

Какие свершил Он тогда чудеса,
Каких сыновей окрестил богатырских!
Чего только стоят послушника два,
Возросшие на сухарях монастырских.

Полки бусурманские Бог истребил,
Вознес над дубравами наши знамена,
Хвалу каждый воин тогда возносил,
Целуя края почерневшей иконы.

Он видел, что землю не силой обрел,
Не крепкой дружиной, а промыслом тайным,
Затем и с молитвой в сражение шел,
Храня под рубахою Крест Православный.

А разве, когда латиняне пришли,
И деды Псалтырь по земле уж читали,
К чудесной иконе не шли мужики
И там под хоругви с мечем не вставали?

Хотим или нет, но величит нас Бог…
И я не на меч уповаю в сраженьи,
В речах не на мудрость, какую сберег,
А только на крестное наше знаменье.

Похвалимся Господом всякому дню,
Прославим Его и во всякие ночи, -
Он хлеб подавал нам без меры к столу
И даже порою с запивкою прочей.

Но ныне Ты нас посрамил до конца.
Зачем Ты не ходишь с оружием нашим? –
Позора и бед мы вкусили сполна,
Запив это все панибратскою чашей.

Ты сделал нас притчей во всех языках.
Позор наш во всякие дни предо мною.
И каждую ночь он стучится в висках
И по дому крадется тенью слепою.

Все это нагрянуло бурей на нас,
И мы потерялись в земном бездорожье.
Нам души забила б дорожная грязь,
Когда бы в них не было памяти Божьей.

Когда бы забыли мы Имя Твое,
И рукоплескали кому то другому,
То разве мы вышли б из ада сего
С любовью такою же к роду людскому?

Но нас ненавидят за Имя Христа,
Скрепляют ругательства высшей печатью
И входят со смехом в святые дома,
Молящихся там находя для распятья.

За что нам такая жестокая месть?
За что нам такие великие плачи?
Неужто врагам нашим нечего есть,
И мы от них хлеб по запазухам прячем?

О, Господи, прежние дни помяни,
Воздай нам за скорби святой благодатью,
Тогда мы поднимем знамена свои
С двуглавым орлом и Христовым Распятьем.

*****

Услышь, Боже, вопль мой, внемли молитве моей!

(Псалом 60)

О, Боже, Ты выслушай вопли мои –
Их больше не слышал никто.
Молитве моей стихотворной внемли,
Коль мне вдохновенье дано.

От самого дна океанских глубин,
Из пропасти самой ночной,
Где эха уж нет, и живу я один,
Взываю я рифмой простой.

Когда разгорюется сердце мое,
Воздвигни меня на скалу,
На гору, на камень, на что-то еще,
Куда мне не влезть самому.

С Тобой становлюсь я, как тот исполин,
Что держит все небо плечом,
С Тобой я взлетаю орлом молодым,
Туман рассекая крылом.

Услышал Ты, Боже, обеты мои
И мне возвестил в тишине,
Что дал мне в наследие петь о любви,
О грустной моей стороне.

И Ты приложи к удивительным дням
Еще удивительней дни
И слишком короткие жизни певцам
Хотя б после смерти продли.

И я буду Имени петь Твоему,
Пока на земле моя тень,
И буду тянуться губами к кресту
В воскресный и праздничный день.

*****

Только в Боге успокаивается душа моя; от Него спасение мое.

(Псалом 61)

Сколько б мир я ни пел и ни славил,
Если что, он забудет меня.
Потому, против нынешних правил,
Уповаю на Господа я.

И на что мне в делах опереться,
Коли все будет пепел и прах,
А бессмертье живет по соседству
В неуклюжих библейских словах.

Утвердиться на чем вдохновенью? –
Неустройство кругом и разбой.
Лишь на время церковное пенье
Мне дарует блаженный покой.

Что ж, братишки, лукавым законом
Вы насели на плечи мои
И наводите с милым поклоном
Мои мысли на омут петли.

Хотя всякий поэт – недотрога,
И с ним сладить до смеха легко,
Но пока не оставлен я Богом,
Устою против мира сего.

И народ я просить не устану,
Очищать от лукавства сердца.
И чтоб было меж нас без обмана,
Начинать обещаю с себя.

Бог сказал – и услышал я дважды –
Что для каждого – суд по делам.
Когда умер отец и однажды,
Когда к смерти готовился сам.

*****

Как благ Бог к Израилю, к чистым сердцем!

(Псалом 72)

Содрогнулось вчера, было, сердце мое,
И во всем разуверилась, было, душа –
Я увидел безпечных лихое житье
И опять позавидовал им за глаза.

Никогда не тревожат их скорби и плач,
Им до смерти величье и дерзость даны,
Веселит их собрание яркий кумач,
Когда людям полшага еще до беды.

Откровенно, без страха лукавят всегда,
Затаенные помыслы пряча свои,
А когда издеваться начнут свысока,
То слова их подобны фонтану воды.

К небесам подниматься бы этой струе,
И сверкая на солнце, и радуя глаз,
Но она припадает к могучей земле
И развозит повсюду болотную грязь.

И народ, замутив по лесам родники,
Эту воду мертвящую с жадностью пьет,
Говорит: «Как несведущи были отцы,
Уверяя, что Бог нам бессмертье дает».

И вот эти лукавые ростовщики
Благоденствие славят превыше всего.
Так напрасно я что ли учился любви,
Очищая от мерзости сердце свое?

Так напрасно я что ли по долгим ночам
Наизнанку судьбу выворачивал всю
И себя же метал по горячим щекам,
И от совести прятался в темном углу?

Я бы стал перед прошлым земли виноват,
Если б так рассуждая, сварливость обрел
И не мог ничего я на свете понять…
И, скитаясь, по случаю в церковь вошел.

Я увидел, о Боже, конец этой лжи.
Я воспел на коленях величье Твое.
Так пускай погадают о судьбах земли,
Все равно Ты однажды осудишь ее.

*****

Для чего, Боже, отринул нас навсегда?
возгорелся гнев Твой на овец пажити Твоей?

(Псалом 73)

Стал обращаться в лихую нужду.

Вспомни заслугу нам прежних князей,
В чине монашеском принявших смерть,
Вспомни сияние русских церквей,
Что оглашали по праздникам твердь.

И вместе с нами пройдись по земле,
С нами развалины наши оплачь.
Видишь - отметины пуль на стене,
Камень замшелый от крови горяч.

Слышишь, как зычно вопит воронье
Рядом с могилами наших святых,
Как разбивают Распятье Твое,
Каменных знаков наставив своих?

Мы затвердили навечно урок
С гидрой ужасной и правым мечом,
Слишком кроваво он землю иссек,
Слишком отчаянным слышался стон.

Разом хотелось им все разнести,
Чтоб воцарились лишь пепел и страх…
И опустели тогда алтари,
И запылали иконы в кострах.

Боже, знамений не видит никто,
Нет и пророка, чтоб душам прозреть.
С нами не стало теперь никого,
Кто бы сказал, долго ль это терпеть.

Боже, Вселенную Ты утвердил,
Солнце поставил в знамение нам,
Вспомни, кто Имя Твое поносил,
Кто наших братьев душил по углам.

Что же мы сделали, Боже, не так?
Что же мы забыли себе на беду?
Ты отвернулся, и всякий пустяк
Стал обращаться в лихую нужду...

***

Внимай, народ мой, закону моему,
приклоните ухо ваше к словам уст моих.

(Псалом 77)

Вы послушайте-ка, люди православные,
Речь мою былинную гуслярскую,
Приклоните головы могучие
Да постойте с думой, думой долгою.
И простому люду и бояринам,
И князьям, и Божиим служителям
Расскажу гадания из древности,
Помяну о прежнем малой присказкой.
Лишь уста, бывает, учат мудрости,
И порой лишь сердце нам советует,
Потому напевами забытыми
Думы свои ведаю глубокие.

А внучатам нашим, новой поросли,
Продолженью рода христианского,
О делах и заповедях Божиих,
О чудесных храмах, о кудесниках
Наскажу под гусельки с три короба,
Чтобы передали, когда вырастут,
И своим плаксивым непослушникам
И пересказали строго-настрого
Ограждать себя святой молитвою,
Да не забывать заветов дедовских;
И не быть, как племя басурманское,
Что с душой упорной и мятежною,
С сердцем непокойным и неверным
Хвастает делами сатанинскими.

*****

Боже! язычники пришли в наследие Твое;
осквернили святый храм Твой, Иерусалим превратили в развалины;

(Псалом 78)

Пришлые, Боже, в наследье вошли.
В святилища, как в кладовые вступили
И город великий, столицу земли,
В хранилище снеди людской обратили.

На век ублажили они воронье,
Кормя его вволю глазами людскими,
И было довольно земное зверье,
Питаясь по норам телами святыми.

И так полюбилась им наша земля,
Что воду они перепутали с кровью,
И долгое время горчило слегка
Зерно, напоенное этой любовью.

Мы стали посмешищем мира всего,
Молчим и глаза свои в сторону прячем.
Но сколько же, Господи, сердце Твое,
Еще не услышит сыновьего плача?

Сколько еще отплатить мы должны
В счет прегрешений хмельного отцовства?
Мы уж и так, как пригоршня золы,
Ветром которая в поле несется.

Чтоб не твердили нам: где же ваш Бог? –
Сам отомсти этим скаредным пришлым,
Только б увидеть униженный мог,
Только б сумел погребенный услышать.

Пусть содрогнется пред Господом твердь
От всех воздыханий, прошедших безвестно,
Тогда, может, нас, обреченных на смерть,
Спасешь Ты невидимо Духом чудесным.

*****

Господи! услышь молитву мою, и вопль мой да придет к Тебе.

(Псалом 101)

Научи меня, Боже,
Ушедшие годы считать.
Может, стану тогда я
Хотя бы немного умней.
А то буду до смерти
Унылые песни слагать
О земле, о любви,
О судьбе бесприютной своей.

Мне мечталось по жизни пройти
С беспокойно горящей душой,
Освещая пути,
Зажигая умы и сердца,
Но душа, обгорая,
Рассыпалась теплой золой,
И былое куда-то исчезло,
Как дым от костра.

И теперь вот я мыслями разными,
Словно чумой, заражен,
Забываю о хлебе
И сыт я печалью одной.
Мне осталось к старухе с косою
Идти на поклон,
Чтоб под корень меня резанула
Как стебель сухой.

День зачем мне,
Когда при сияньи его
Я отчетливей вижу
Развалины наших святынь.
Ни к чему мне и ночь –
Я уснуть не могу все равно,
Словно ворон на кровле,
Сижу у лампады один.

Так зачем же Ты, Боже,
Мне радость познанья дарил,
Подавал вдохновенье
По прихоти глупой моей,
Коль теперь я жалею,
Что денег совсем не скопил
И не добыл почета себе
И хвалебных речей.

Пощади меня, Господи мой,
Ибо время прошло,
Ибо даже лукавые
Стали грехи вспоминать –
Воздыхают о прошлом,
Развалины ценят его…
Научи меня, Боже,
Ушедшие годы считать.

*****

Господи! Ты испытал меня и знаешь.

(Псалом 138)

Ты испытал меня, Боже, и знаешь,
Ведаешь все, недоступное мне.
Часто, наверно, сомненье прощаешь,
Видно которое только Тебе.

Пусть я шатаюсь по свету тревожно,
Пусть укрываюсь в домашнем углу,
Ты обнимаешь меня, словно воздух,
Руку в скорбях предлагая Свою.

Знаю – когда мной слагаются песни,
Нет еще слова на чистом листе.
Ты его видишь прозреньем чудесным,
В сердце влагая настойчиво мне.

Сколько я рылся на кладбищах книжных,
Сколько я дум передумал в себе,
Все ж, не сумев вдохновенья постигнуть,
В церковь пошел помолиться Тебе.

Дивен мне разум небесного свода,
Дивно свеченье далекой звезды.
Видел я край совершенства земного –
Слово же Божье обширней земли.

Где от души мне своей затаиться?
Где не настигнут раздумья меня?
Я по Вселенной промчался как птица –
Места такого не знает она.

Если скажу: «Может, тьма меня скроет,
Будет мне ночь непреступной стеной», -
Сердце тотчас заскулит и завоет,
Ночь освещая тоскою грудной.

Дивно я создан Божественным Словом:
Будто бы соткан из ткани земли
С замысловатым телесным узором,
С тайным до времени светом внутри.

Боже, меня испытай. И поведай,
Что притаилось за словом моим.
С книгой тогда я оставлю беседы,
Духом начну обучаться Святым.

*****

Еще вчера я видел вас,
Еще вчера вел с вами речи,
И вдруг настал мой смертный час
И прекратил былые встречи.

Придите ж, добрые мои,
Меня почтите пред прощаньем
Последним знаменьем любви,
Последним братским целованьем.

Уже я с вами не сойдусь,
Не перемолвлю больше слова –
На суд ко Господу стремлюсь,
Где нет пристрастия земного.

Там и слуга, и властелин,
Богач и нищий, царь и воин,
Там все равны, там суд один,
И каждый ждет, чего достоин.

Дела, дела одни тогда,
Нам участь вечную устроят –
Или прославят навсегда,
Или стыдом навек покроют...

*****

Страх Господень и чист и отважен -
Пребывает во век, на века.
Он об истине людям подскажет,
Потому и оправдан всегда.

Суд его вожделеннее злата,
Вожделенней бесценных камней,
Слаще самых янтарнейших капель,
Что сочатся из ульев щелей.

Этим всем охраняется раб Твой,
Этим всем возродиться бы смог.
В соблюденье завещанной правды
Есть награды великий залог.

Кто усмотрит вину прегрешений,
Кто проникнет в себя до конца.
Ты от тайных моих помышлений
Удержи и очисти меня.

Отведи хоть на время напасти,
Чтоб они не вредили бы мне,
Я забуду беспечные страсти,
Непорочность воздвигну в душе.

И пусть будут слова мои честны,
Мои мысли чисты пред Тобой.
Ты, Господь, основание песням,
Ты, Господь, Избавитель людской.

Псалом 18

О Божественной славе повсюду
Проповедуют неба глаза,
О свершениях Господа людям
Откровенно вещает земля.

И не зная ни сна, ни покоя,
День ко дню передаст все дела.
И ночь ночи, под звездами стоя,
Перескажет, что было вчера.

Нет таких языков и наречий,
Где не помнился голос бы их,
Всюду слышатся звездные речи
И пылающий солнечный стих.

Над землей всей идет их звучанье,
До пределов вселенной оно.
И поставил Господь в назиданье
В лике солнца жилище Свое.

И выходит оно, женихаясь, -
Покидает свой брачный чертог.
Исполинскою силой играясь,
Веселится на шири высот.

Оно выйдет из дали небесной
И, прошествовав, в даль забредет,
И ничто не сокрыто завесой
От его теплоты и щедрот.

Совершенен закон и безмерен,
Коим Бог обновляет людей,
И в своих откровениях верен,
Коль мудрейшими ставит детей.

Повеления Господа правы,
Веселят они правдой сердца
И, как будто лечебные травы,
Исцеляют людские глаза.

*****

Засмейтесь – больше не могу
О жизни рассуждать беспечно,
К любой иконе подойду
Грошовую поставлю свечку.

Старинный золотой оклад,
Глаза закрывши, поцелую,
Из слов, пришедших невпопад,
Молитву сочиню простую.

И ничего, что я стою,
Запуган собственною речью.
К другой иконе подойду,
Еще одну поставлю свечку.

*****

За год беспечного мытарства
Я повзрослел как будто вдруг:
Не пил новейшие лекарства,
А просто посмотрел вокруг.

Я повзрослел. И не годами,
А невещественной душой
За всех, кто правду чтит устами,
А сердце затворил молвой.

За всех, бегущих без оглядки
И правых лишь от слепоты,
За всех, не побывавших в схватке
И не любивших соль земли…

Как все не по-житейски быстро
Насело на громаду плеч...
Что ж, говорили, я плечистый, -
Да и к чему себя беречь?

*****

Как приблизится время цветенья
Золотистой осенней листвы,
Так приходит ко мне вдохновенье
Из далекой лесной стороны.

Оно по утру в город заходит
С хороводом ветров и дождей
И меня без ошибки находит
Среди полчищ машин и людей.

Если в шумном метро я кочую,
То оно золотистой стрелой
Проникает сквозь толщу земную
И становится рядом со мной.

И такое с душой сотворится,
Что сказать - не поверит никто.
Мне завидуют вольные птицы
За сиянье и легкость ее.

Я тогда становлюсь на мгновенье
Не от мира сего молчуном,
А бесплотных стихов сочиненье -
Служит хлебом тогда и питьем.

И тогда ничего мне не стоит
Бросить всё и уйти в монастырь,
И упрятать в келейном покое,
Как в ларце, поднебесную ширь.

*****

Когда уйдет дневной житейский страх,
И вечер тишиною приголубит,
Сижу на лавке по уши в мечтах
И вижу только осень золотую.

И вечером не меркнет блеск у ней -
Все кажется при лунном ярком свете:
Березы набросали у камней
Злаченые шуршащие монеты.

И чтобы не нагрянул ветер злой,
Не кинул их на лужи грязным сором,
Медведица, как пес сторожевой,
Застыла над детсадовским забором.

И к сердцу тишина меня ведет,
А ночь - к неизъяснимому началу,
И вижу, как без солнца и без звезд
Земля когда-то мрачною стояла.

И видится день первый бытия:
Земля была безвидной и пустою,
И с бездной различалась только тьма,
И Дух один носился над водою.

Земля не потому была темней,
Что не было тогда ни дня, ни ночи,
А просто не желтел еще на ней
Березовый узорчатый листочек.

Осенние волны

Глаза сдружились с белым потолком,
И ветви рук срослись за головой.
Уж сорок дней и снегом, и дождем
Осенний дух сражается с землей.

Закрыть глаза - и вспомнится легко
Осенний запах кленов и берез.
А тут все льет и льет вода в окно,
Да воет за стеной соседский пес.

На землю рассердились небеса -
Неважно им, какой сегодня век.
Как старый Ной, оглядываю я
К спасенью предназначенный ковчег.

Готовиться к потопу срок пришел.
И я затих, припомнил все грехи.
Поскрипывает мой дощатый пол,
Наверно, не доплыть мне до зимы.

Но, может быть, осеннею землей
И этот пересилится потоп,
И белый голубь утренней порой
Оливковую ветвь мне принесет.

*****

Когда другого я пойму
Чуть больше, чем наполовину,
Когда земному бытию
Добуду вескую причину,

Когда все тяжкие грехи
Я совершу в беспечной жизни
И подскажу, куда идти
Моей заплаканной отчизне;

Когда необходимым вам
Покажется мой стих невнятный,
А время по любым часам
Настроится на ход обратный,

Я вдруг всецело проживу
Мгновенье вольного покоя
И как-то радостно умру
На людном перекрестке - стоя.

О кресте могильном

А где-то, я и сам не знаю где,
Но где-то все на этой же земле
Стоит одна высокая сосна
И думает ночами про меня.

И что-то, правда, сам не знаю что,
Но что-то очень важное одно
Она мне все пытается сказать,
Да веткой нелегко меня достать.

И отчего не знаю, по стволу,
Похожая на женскую слезу,
Стекает молчаливая смола
И каплей застывает янтаря.

И где-то на сосновой той коре,
К которой прикоснулся я во сне,
Виднеются белесые рубцы,
То высеклись объятия мои.

***

Та ночь из всех ночей одна.
В ней все и сказочно, и просто:
Деревья, звезды и снега,
Дорога, церковь у погоста.

Там говорят, что с нами Бог
Вдыхает этот холод плотный
И слышит, как ночной чертог
Скрипит под яростной походкой.

Там говорят, что с нами Бог
Глядит, как месяц озорует,
Как он склонил заздравный рог,
И с неба влагу льет живую.

Оглянешься: ночь говорит.
И так Его увидишь рядом,
Что будешь щеки растирать,
Не веря собственному взгляду.

А рядом уж не шумный двор,
Не деревенские задворки,
Где сторож древний до сих пор
Дымит закрутками махорки.

Пустынный край увенчан весь
Снегами и звездой январской.
Не уголок, а сердце здесь
Притихшего земного царства.

Такая ночь коснется глаз,
К чему-то сделает причастным,
И подойдет хотя б на час
Куда-то близко-близко счастье.

«В начале было Слово…»

Посвящается отцу Рафаилу

Впервые плачу. Кто понять бы мог?
Кто эти слезы сделал бы словами?
Что значит: жить, всегда идти вперед,
Когда я всё оставил за плечами?

Kaк отойти от запертой двери
И как не целовать теперь порога,
Когда отсюда только увести, а не впустит
Могли бы все дороги.

Я видел то, что потерял навек,
Блаженны те, кому потом расскажут,
Они уж могут верить или нет
И скинуть с сердца горькую поклажу.

А первому как быть: я видел свет,
И тьма его не свергла, не объяла.
И как смогу, пусть через сотни лет,
Сказать себе, что это показалось,

За все я сам впервые виноват,
Пусть выплакать я буду это в силах,
Пусть не по капле, пусть как водопад,
Все горе из души на землю хлынет.

На время пусть заглушит боль во мне,
Чтоб я не знал, что эти слезы значат,
Чтоб я как пес, тоскуя в темноте,
Хотя бы солнцу радоваться начал.

Но нет, в ладонь уткну лицо.
Как жаль, что я чего-то не предвижу.
Пойму, взглянув назад через плечо,
Что гордостью до праха я унижен.

Другому мою скорбь не передать,
Она в душе как долгий жгучий ветер,
И мне с коленей, кажется, не встать,
И щеки в кровь истерли слезы эти.

И что теперь: лишь он помочь бы мог,
Он горечь сердца вырвал бы с корнями,
Что значит: жить, всегда идти вперед -
Когда я все оставил за плечами?

*****

Что необходимо, чтоб поверили
В слово, столь простое для меня,
Ведь линейкой правду не измерили
И порой бываю прав и я.

Чтобы научить друзей-соперников,
Как и что им нужно доказать.
Коли теорем из чувств не делают,
Рвется их логическая связь.

Чтоб прониклись тем же и послушали,
Может, из таланта сделать бич,
Философским камнем оглоушить их
Или славой голову вскружить,

Или предложить такой невнятный
Что-нибудь на что-нибудь обмен,
Или, наконец, закончить дракой
Эту мозговую канитель.

Как же согласиться нам друг с другом
И составить что-нибудь одно,
Чтобы не бродили мысли кругом,
С драк перебиваясь на нытьё.

Не слыхать в раздумиях приплода,
Не видать и в сторону следа.
Может, это только на сегодня,
Может, так случается пока…

Помню лишь, в час головного зноя
Иов говорил, оправдываясь зря:
«Вы за меня вступитесь пред собою -
Иначе кто ж порукой за меня…»

*****

События выстроив без спешки по порядку,
Стихал последний перед Пасхою четверг,
Ночь затушила чернотой остатки
закатного костра, и день померк.

И город будто в тишине пригнулся
И сгорбленным пред звездами предстал,
Ввысь башнями и стенами тянулся
Луной облитый иудейский храм.

Он опасался скорого навета,
И дом, где Пасху есть они могли.
Велел найти двоим лишь по приметам:
Прохожий у ворот, кувшин воды.

Все шло размеренно, как будто и случайно
Нашлись и устланная горница и стол,
И переплелся вечер с вечной тайной...
С двенадцатью Он тихо в дом вошел...

И было таинство дано в воспоминанье:
Чаша вина, ломанный хлеб для них,
Чтоб каждый в предрекаемых скитаниях
Не забывал, Чей стал он ученик.

Понять все не могли, как ни старались,
И лишь надеялись: придет заветный час.
От странных слов вдруг споры разгорались:
Кто больше и зачем так мало нас.

Он подождал, когда гам прекратиться,
Сказал: «Симон, се сатана просил,
Чтоб сеять вас повсюду, как пшеницу,
Я ж о тебе молитвы возносил».

*****

Крапива выше меня ростом
Растет у стен монастыря.
Лишь на заброшенном погосте
Так буйно всходят семена.

Лишь на местах минувшей славы,
Среди стареющих святынь
Такие вырастают травы...
Крапива да еще полынь.

*****

Отцу Рафаилу

Нашёл бы я тяжёлые слова
О жизни, о холодности могилы,
И речь моя была бы так горька,
Что не сказал бы я и половины.

Но хочется поплакать в тишине
И выйти в мир со светлыми глазами.
Кто молнией промчался по земле,
Тот светом облечён под небесами.

*****

Когда душа скорбит смертельно
И вас нет рядом никого,
Так тяжелеет крест нательный,
Что чуть живой ношу его.

Тогда я, немощный и сирый,
Хотя мне нет и тридцати,
Листаю маленькую книгу,
Ищу в ней средство от тоски.

А в ней - однажды муж почтенный
Спокойно шел домой с полей,
И вдруг – навстречу Бог согбенный
С последней ношею Своей.

Позора крест несет на гору,
То падает, то вновь встает,
Мешая кровь с дорожным сором,
И не винит ни в чем народ.

Так страшен был тот путь изгнанья,
Что муж пред Ним склонил главу.
Заметил стражник состраданье
И крест вручил нести ему.

И он понес. Но на подъеме
Упал - и встать уже не смог...
Очнулся он при страшном громе,
Когда распятый умер Бог.

И все, что вспомнил он о жизни,
Что стало самым дорогим, -
Тот путь плевков и укоризны,
Когда Господь был рядом с ним.

А я? Что мне на ум приходит,
Когда сбивает с ног тоска?
Деревня дальнего прихода
И ночь Христова Рождества.

*****

Какая житейская сладость
Печаль не скрывает в себе?
Какая безмерная радость
Как сон не проходит в душе?

И нет ничего без ущерба,
Все тень от небесных красот.
Все ждет воскресенья из мертвых,
Христа-Утешителя ждет.

*****

Лик луны был светел и лучист,
В монастырь пришел ночной покой.
Вдруг какой-то местный гармонист
Надавил на клавиши рукой.

Был его напев знаком и прост,
И любовь такая в нем была,
Что оставил я полночный пост,
Вышел из ворот монастыря.

Встал я посреди тропы пустой,
И глаза мне слезы обожгли.
Боже, как похож на голос Твои
Этот одинокий зов любви.

*****

Пришел Иосиф с Никодимом,
Когда надежда умерла
И Матерь плакала над Сыном
У основания Креста.

Не за величием и властью
Они спешили ко Христу,
Пришли свое оплакать счастье,
Что скрыла тьма в шестом часу.

Его и так уж было мало,
Сокрытого от злобных глаз.
И ныне плащаница покрывала,
Пророчествуя погребенья час.

Но раздралась завеса в церкви,
Завеса их сердечных мук.
И плакали они над мертвым,
Смывая кровь с Пречистых рук.

*****

Я не сделаю ярких открытий,
Не смогу возбудить интерес.
Я жалею мальчишек избитых
И люблю увядающий лес.

***

І

Дай, Псалмопевец, гусли мне!
Твои дай струны и органы,
Чтоб я запел под стать тебе
Самозабвенными псалмами.

Вложи, святый, в мои уста
Язык твоих смиренных песен,
Язык, вмещающий слова,
Которым мир бывает тесен.

Дай мне твои слова, Давид.
Они сродни душе скорбящей,
Как солнца огненного вид
Сродни кадильнице горящей.

Что принесу и что воздам
Тебе, смиренная обитель,
Твоим могилам и крестам,
Которым ныне я служитель?

Псалмы и песни принесу
Тебе, блаженная пустыня.
Спасенья Чашу прииму
И призову Господне имя.

ІІ

Дай, Псалмопевец, гусли мне!
Твои дай струны и органы,
Чтоб я запел во след тебе
Самозабвенными псалмами.

Что мне искусство и стихи,
Что дар нежданный вдохновенья,
Когда душа полным-полна
Одной строкою псалмопенья?

Чти принесу и что воздам
Тебе, старинная обитель,
Твоим могилам и крестам,
Которым ныне я служитель?

Душа тебе уж отдана.
Приими и тело, коль захочешь.
Приими все то, чем от Творца,
От Бога наделен средь прочих.

Поклон сыновний положу
Тебе, блаженная пустыня.
Спасенья Чашу прииму
И призову Господне имя.

ІІІ

Дай, Псалмопевец, гусли мне!
Твои дай струны и органы,
Чтоб я запел под стать тебе
Самозабвенными псалмами.

Скудны чернила и перо!
И рифмы тщетны вдохновенья.
Давид, дай пение твое,
Пропеть о самом сокровенном.

Дай мне твои слова, Давид,
Они сродни душе скорбящей!
Так солнца огненного вид
Слегка сродни свече горящей.

И хладен стих мой вдохновенный.
Дай сердца голос сокрушенный.

ІV

Что взялся, инок, за стихи,
Или тебе псалтири мало?
Или Евангельской строки
Для слез горячих не достало?

Не знаю я, зачем слова
Из сердца вылились стихами,
Ведь наполнял его не я
И благодатью, и слезами.

“Боже, спаси мою Родину…”

Боже, спаси мою Родину милую,
Дай ей в великое сердце вожатые,
Вооружи ее мирною силою,
Нивы хлебами покрой ее сжатые.

Реки ее напои из небесного,
Море лазурного влагою чистою,
В дебри спаленного края безлестного
Ветром сосну занеси золотистую,

Долго родную безвинного кровавили,
Скорбно кресты поднялись по окраинам,
Сгибли ее льненокудрые Авели,
Смерти закон созидается Каином,

Но до конца ее край не расхитили,
Целы сокровище Богу угодного,
Знать от беды защитили святители,
Светлые кладези моря народного.

Знать матерей безутешных моления,
Слезы горующие, стоны сердечные,
Ночь донесла в неземные селения.
Верить в щедроты Твои бе с конечные,

Глянул с Престола Ты вниз на Вселенную
Землю увидел горошину малую,
Русь, государство – вдовицу смиренную,
Ризу смирягу от крови всю алую.

Сжалился, Ты, над страданьями крестными,
Счастья росток посадил над могилою,
Боже, овей ее снами чудесными,
Боже, утешь мою Родину, милую…

Святая Русь

Святая Русь не вынесла удела

Акафистом любви себя отпела
За веру, за отечество, царей.

За синь озер, за ветров вдохновенья,
За милости призвавшего Творца,
За сладкое молитвы упоенье
В глуши лесной монаха чернеца.

За светлую печаль икон венчальных,
За буйство трав и кротость мудрецов,
За звон колоколов своих прощальных
И вечную любовь святых отцов.

О, Русь, судьбы моей причина,
Своих детей терзающая мать,
Святая Русь надежда и кончина,
Слепая Русь помчавшаяся вспять.

Тебя обманутую, жалко, и дорогую,
Тебя отпетую в который раз,
Раздетую, разутую, глухую и немую,
Стреляют, мучают, кидают в грязь.

О, Русь, моя стань Вышнему невеста,
Взойди на Крест обителью любви,
И там на нем в молитве за нас грешных
С Невестой Неневестной отмоли.

Святая Русь не вынесла удела
И разрешилась бременем скорбей,
Акафистом любви себя отпела
За веру, за отечество, царей…

Россия

Мать Россия древняя седая,
Как благословить судьбу твою?
Радуются недруги – терзая
Православной веры чистоту.

Злые тени кружат над тобою,
Век за веком в пляске роковой
Силы тьмы проходят пьяным строем:
Лжепророки, демоны, разбой.

Смерть святых, порушенные храмы,
Слезы вдов и нищенство сирот,
Вновь и вновь тебя толкают в яму
Как убийцу в каторжный острог.

Но стоишь на зависть ты злодеям,
Вера православная крепка.
Русь огнем горит, не дымом тлеет
Сея слово Божие в сердцах.

И на век с Россией наши души,
Мы едины ныне и во век
Праведную веру не заглушат,
Не затмят святых пророков свет.

Мать Россия древняя седая,
Как благословить судьбу твою?
Радуются недруги – терзая
Православной веры чистоту.

Свя-щен-но-му-че-ник Ва-си-лий ро-дил-ся 12 ян-ва-ря 1895 го-да в Москве в се-мье Фе-до-ра Алек-се-е-ви-ча и Со-фьи Пав-лов-ны На-деж-ди-ных. Фе-дор Алек-се-е-вич слу-жил чи-нов-ни-ком Двор-цо-во-го управ-ле-ния в зва-нии кол-леж-ско-го асес-со-ра и до-во-дил-ся род-ствен-ни-ком ар-хи-епи-ско-пу Ана-ста-сию (Гри-ба-нов-ско-му).
В 1910 го-ду Ва-си-лий окон-чил За-и-ко-но-спас-ское ду-хов-ное учи-ли-ще, в 1916 го-ду — Мос-ков-скую Ду-хов-ную се-ми-на-рию. Учась в се-ми-на-рии, он на ка-ни-ку-лы ез-дил в Холм-скую гу-бер-нию, где вла-ды-ка Ана-ста-сий был в то вре-мя епар-хи-аль-ным ар-хи-ере-ем.
Ва-си-лий пи-сал вла-ды-ке Ана-ста-сию: «Я хо-чу окон-чить Ду-хов-ную ака-де-мию и быть свя-щен-ни-ком — это ре-ше-ние под-ска-зы-ва-ет мне моя ду-ша, ко-то-рую при-вле-ка-ет пас-тыр-ская де-я-тель-ность. Я знаю (и это бес-спор-но), что чем со-лид-нее, об-шир-нее и зна-чи-тель-нее бу-дет мое об-ра-зо-ва-ние, тем цен-нее для де-ла Церк-ви и ин-те-рес-нее для ме-ня са-мо-го бу-дет моя де-я-тель-ность как пас-ты-ря».
Ле-том 1916 го-да Ва-си-лий уехал го-то-вить-ся к эк-за-ме-нам в Ки-ши-нев, ку-да был пе-ре-ве-ден вла-ды-ка Ана-ста-сий. Осе-нью он по-сту-пил в Мос-ков-скую Ду-хов-ную ака-де-мию, за-ня-тия в ко-то-рой из-за вой-ны ста-ли ид-ти с пе-ре-бо-я-ми; в кон-це но-яб-ря он был при-гла-шен гра-фом Алек-сан-дром Ме-де-мом в его име-ние в Хва-лын-ском уез-де Са-ра-тов-ской гу-бер-нии пре-по-да-вать За-кон Бо-жий его де-тям Фе-до-ру и Со-фии.
В кон-це фев-ра-ля 1917 го-да воз-об-но-ви-лись за-ня-тия в ака-де-мии, и Ва-си-лий вы-ехал в Моск-ву, жи-те-ли ко-то-рой в то вре-мя ли-ко-ва-ли по по-во-ду от-ре-че-ния им-пе-ра-то-ра Ни-ко-лая II от пре-сто-ла, ли-ко-ва-ли и сту-ден-ты ака-де-мии. По окон-ча-нии учеб-но-го го-да Ва-си-лий сно-ва уехал в име-ние гра-фа. По-след-ствия раз-ру-ши-тель-ной ре-во-лю-ции быст-ро до-ка-ти-лись до гу-берн-ских го-ро-дов, и на-ча-лись гра-бе-жи и убий-ства. Осе-нью 1917 го-да он вер-нул-ся в Моск-ву для про-дол-же-ния уче-бы.
В на-ча-ле 1919 го-да Ду-хов-ная ака-де-мия бы-ла за-кры-та при-шед-ши-ми к вла-сти без-бож-ни-ка-ми. В ап-ре-ле 1919 го-да Ва-си-лий Фе-до-ро-вич об-вен-чал-ся с Еле-ной Сер-ге-ев-ной Бо-ри-со-глеб-ской и уехал в се-ло Ни-коль-ский По-им Чем-бар-ско-го уез-да Пен-зен-ской гу-бер-нии, где слу-жил зна-ко-мый ему свя-щен-ник, и ра-бо-тал здесь до 1921 го-да учи-те-лем в шко-ле. В мар-те 1921 го-да он с се-мьей пе-ре-ехал бли-же к Москве, устро-ив-шись сче-то-во-дом в по-стро-еч-ном управ-ле-нии уз-ко-ко-лей-ки в Оре-хо-во-Зу-е-ве.
24 июня 1921 го-да Ва-си-лий Фе-до-ро-вич был ру-ко-по-ло-жен во диа-ко-на, а 26 июня — во свя-щен-ни-ка к Ни-коль-ско-му хра-му у Со-ло-мен-ной Сто-рож-ки в Москве, по-стро-ен-но-му в на-ча-ле ХХ сто-ле-тия. До ре-во-лю-ции это был храм 675-й пе-шей туль-ской дру-жи-ны.
Дочь свя-щен-но-му-че-ни-ка Вла-ди-ми-ра Ам-бар-цу-мо-ва, рас-стре-лян-но-го на Бу-тов-ском по-ли-гоне в 1937 го-ду, пи-са-ла о хра-ме и об от-це Ва-си-лии: «Воз-ле церк-ви неко-гда су-ще-ство-ва-ла сто-ро-же-вая буд-ка с со-ло-мен-ной кры-шей, из-вест-ная в на-ро-де как “со-ло-мен-ная сто-рож-ка”. Ко вре-ме-ни стро-и-тель-ства хра-ма ее уже не бы-ло, но на-род-ная па-мять со-хра-ни-ла за этим ме-стом ста-рое на-име-но-ва-ние...
В храм хо-ди-ли раз-ные лю-ди, но... со-став при-ход-ской об-щи-ны преж-де все-го опре-де-лял-ся бли-зо-стью Пет-ров-ско-Ра-з-умов-ской ака-де-мии...
Ко-гда по-сле ре-во-лю-ции бы-ло за-пре-ще-но пре-по-да-ва-ние в шко-лах За-ко-на Бо-жия и в Пет-ров-ско-Ра-з-умов-ской ака-де-мии за-кры-ли храм, груп-па ее про-фес-со-ров и пре-по-да-ва-те-лей об-ра-ти-лась к на-сто-я-те-лю хра-ма Свя-ти-те-ля Ни-ко-лая» свя-щен-ни-ку Ва-си-лию На-деж-ди-ну «с прось-бой за-нять-ся ре-ли-ги-оз-но-нрав-ствен-ным вос-пи-та-ни-ем их де-тей... Отец Ва-си-лий жи-во от-клик-нул-ся на прось-бу про-фес-со-ров ака-де-мии. Он со-здал... мо-ло-деж-ный хор, по-ю-щий на пра-вом кли-ро-се хра-ма... учил де-ву-шек и юно-шей не толь-ко цер-ков-но-му пе-нию, но и цер-ков-ной служ-бе, раз-би-рал ос-нов-ные во-про-сы ве-ро-уче-ния, хо-дил с ни-ми и на кон-цер-ты клас-си-че-ской му-зы-ки, чи-тал и об-суж-дал ли-те-ра-тур-ные про-из-ве-де-ния. Для ма-лень-ких де-тей в до-ме от-ца Ва-си-лия обя-за-тель-но про-во-ди-лись за-пре-щен-ные то-гда рож-де-ствен-ские ел-ки...
Отец Ва-си-лий был пре-крас-ным про-по-вед-ни-ком. Его лю-би-мое вре-мя для про-по-ве-дей бы-ло в суб-бо-ту на утрене по-сле ше-сто-псал-мия... Он не от-шли-фо-вы-вал сво-их про-по-ве-дей, но го-во-рил жи-во и убеж-ден-но, ча-сто вы-сту-пая про-тив без-ве-рия» .
В ок-тяб-ре 1927 го-да отец Ва-си-лий по-лу-чил до-ку-мент об окон-ча-нии Мос-ков-ской Ду-хов-ной ака-де-мии по пер-во-му раз-ря-ду со сте-пе-нью кан-ди-да-та бо-го-сло-вия, в ко-то-ром по-ста-ви-ли свои под-пи-си еще не аре-сто-ван-ные то-гда про-фес-со-ра Ду-хов-ной ака-де-мии, вклю-чая про-рек-то-ра про-то-и-е-рея Вла-ди-ми-ра Стра-хо-ва.
В 1928 го-ду у от-ца Ва-си-лия об-на-ру-жи-лось за-боле-ва-ние ту-бер-ку-ле-зом, и он был вы-нуж-ден уехать в Баш-ки-рию для ле-че-ния ку-мы-сом. Во вре-мя его от-сут-ствия в Ни-коль-ском хра-ме слу-жил по его прось-бе свя-щен-ник Вла-ди-мир Ам-бар-цу-мов.
Вер-нув-шись в Моск-ву, отец Ва-си-лий в свя-зи со все уси-ли-ва-ю-щи-ми-ся го-не-ни-я-ми стал ре-же го-во-рить про-по-ве-ди; ми-ли-ция за-пре-ти-ла ему по-яв-лять-ся в до-ме, где жи-ла его се-мья, и свя-щен-ник снял угол — чу-лан в квар-ти-ре, ку-да к нему при-ез-жа-ла су-пру-га, ста-ра-ясь, чтобы и эти ви-зи-ты оста-лись неза-ме-чен-ны-ми для вла-стей.
Отец Ва-си-лий был аре-сто-ван 28 ок-тяб-ря 1928 го-да и за-клю-чен в Бу-тыр-скую тюрь-му в Москве. Его об-ви-ни-ли в том, что он «ор-га-ни-зо-вал кру-жок хри-сти-ан-ской мо-ло-де-жи, ра-бо-той ко-то-ро-го и ру-ко-во-дил, вос-пи-ты-вая мо-ло-дежь в тен-ден-ци-оз-но-ан-ти-со-вет-ском на-прав-ле-нии» .
1 но-яб-ря сле-до-ва-тель до-про-сил свя-щен-ни-ка. Он на-звал, что имен-но ин-те-ре-су-ет след-ствие, и отец Ва-си-лий ска-зал: «О близ-кой ко мне мо-ло-де-жи мо-гу ска-зать сле-ду-ю-щее: при-шла ко мне она са-ма. Все ли-ца, впо-след-ствии бы-вав-шие у ме-ня, бы-ли свя-за-ны меж-ду со-бой еще шко-лой, где они вме-сте учи-лись. Ве-ро-ят-но, по-это-му они так-же всей груп-пой и пе-ре-шли ко мне. У ме-ня в церк-ви эта мо-ло-дежь пе-ла в хо-ре...
Са-ма мо-ло-дежь бы-ла неак-тив-на в изу-че-нии хо-тя бы цер-ков-ной ис-то-рии, по-это-му я сам чи-тал им ино-гда на те-мы по ис-то-рии Церк-ви вы-держ-ки из цер-ков-ных пи-са-те-лей Бо-ло-то-ва и Ле-бе-де-ва, чи-тал им неко-то-рые под-лин-ни-ки со-чи-не-ний цер-ков-ных пи-са-те-лей (Ва-си-лия Ве-ли-ко-го, Гри-го-рия Бо-го-сло-ва и дру-гих).
Де-лал до-клад о впе-чат-ле-ни-ях от мо-ей по-езд-ки в Са-ров-скую пу-стынь, о тех ска-за-ни-ях, ко-то-рые свя-за-ны с Ди-ве-е-вым мо-на-сты-рем и Се-ра-фи-мом Са-ров-ским...
Бы-ли у ме-ня бе-се-ды, по-свя-щен-ные юби-ле-ям Пер-во-го Все-лен-ско-го Со-бо-ра, Гри-го-рия Бо-го-сло-ва и Ва-си-лия Ве-ли-ко-го. Соб-ствен-но, про-по-ведь в церк-ви бы-ла по этим во-про-сам, а до-ма мо-ло-де-жи я чи-тал толь-ко неко-то-рые до-ку-мен-ты той эпо-хи.
Спе-ци-аль-ных во-про-сов по по-во-ду су-ще-ству-ю-ще-го со-ци-аль-но-го по-ряд-ка и по по-во-ду от-дель-ных мо-мен-тов вза-и-мо-от-но-ше-ния Церк-ви и го-су-дар-ства, рав-но и чи-сто по-ли-ти-че-ских во-про-сов, мы ни-ко-гда не об-суж-да-ли. По-след-ние, то есть по-ли-ти-че-ские во-про-сы, ино-гда толь-ко, и то вскользь, в обы-ва-тель-ском раз-ре-зе, трак-то-ва-лись у нас; го-во-ри-ли, на-при-мер, что же-сто-ка по-ли-ти-ка вла-сти по от-но-ше-нию к де-тям ли-шен-цев и к ли-шен-цам во-об-ще... В во-про-сах об аре-стах цер-ков-ни-ков я при-дер-жи-ва-юсь той точ-ки зре-ния, что труд-но про-ве-сти грань меж-ду цер-ков-ным и ан-ти-со-вет-ским и что по-это-му со сто-ро-ны вла-сти воз-мож-ны пе-ре-ги-бы...
Мо-ло-дежь у ме-ня при-ни-ма-ет уча-стие в цер-ков-ных де-лах с 1921 го-да. Все-го у ме-ня не боль-ше де-ся-ти че-ло-век...
Ко-гда у нас за-тра-ги-вал-ся во-прос об ис-по-вед-ни-че-стве, то есть о воз-мож-но-сти при-ми-ре-ния ве-ру-ю-щих с окру-жа-ю-щи-ми усло-ви-я-ми, то здесь я про-во-дил та-кую точ-ку зре-ния: есть пре-де-лы (для каж-до-го раз-лич-ные), в ко-то-рых каж-дый хри-сти-а-нин мо-жет при-ми-рять-ся с окру-жа-ю-щей его нехри-сти-ан-ской дей-стви-тель-но-стью; при на-ру-ше-нии этих пре-де-лов он дол-жен уже при-ми-рить-ся с воз-мож-но-стью и непри-ят-ных для него лич-но из-ме-не-ний усло-вий его жиз-ни, ина-че он не есть хри-сти-а-нин. Хри-сти-а-ни-ном на-до быть не толь-ко по име-ни...»
20 но-яб-ря 1929 го-да Осо-бое Со-ве-ща-ние при Кол-ле-гии ОГПУ при-го-во-ри-ло свя-щен-ни-ка к трем го-дам за-клю-че-ния в конц-ла-ге-ре, и он был от-прав-лен на Со-лов-ки. Но ко-гда он при-был в пе-ре-сыль-ный ла-гер-ный пункт в го-род Кемь, мор-ская на-ви-га-ция уже за-кон-чи-лась, и отец Ва-си-лий был остав-лен в Ке-ми. Это бы-ло вре-мя, ко-гда на всем Со-ло-вец-ком ар-хи-пе-ла-ге, пре-вра-щен-ном в конц-ла-ге-ря, сви-реп-ство-ва-ла эпи-де-мия сып-но-го ти-фа. Отец Ва-си-лий за-бо-лел ти-фом и был по-ме-щен в ла-гер-ную боль-ни-цу. В боль-ни-це ему сде-ла-ли укол и внес-ли ин-фек-цию, что при-ве-ло к ган-грене. Во вре-мя бо-лез-ни свя-щен-ни-ка к нему при-е-ха-ла су-пру-га и, по-се-лив-шись в Ке-ми непо-да-ле-ку от ла-ге-ря, каж-дый день но-си-ла ему пе-ре-да-чи.
«Хо-жу утром и ве-че-ром вдоль де-ре-вян-но-го за-бо-ра с про-во-ло-кой на-вер-ху и до-хо-жу до ла-за-ре-та... Ви-жу верх-нюю часть за-мерз-ше-го ок-на и по-сы-лаю при-вет и мо-люсь. В три ча-са де-лаю пе-ре-да-чу... по-лу-чаю за-пис-ку, на-пи-сан-ную сла-бым по-чер-ком. Вот и все! Ночь про-хо-дит в тос-ке и му-чи-тель-ных снах. Каж-дый раз, как от-во-ря-ет-ся дверь на-шей квар-ти-ры, я смот-рю, не при-шли ли ска-зать ро-ко-вую весть. Его остриг-ли, из-ме-нил-ся он силь-но и ис-ху-дал, го-во-рят, пе-ре-вяз-ки му-чи-тель-ны и из-ну-ря-ют его...»
Неза-дол-го пе-ред кон-чи-ной отец Ва-си-лий спо-до-бил-ся при-ня-тия Свя-тых Хри-сто-вых Та-ин. По-след-ние его сло-ва бы-ли: «Гос-по-ди, спа-си бла-го-че-сти-выя и услы-ши ны». Свя-щен-ник Ва-си-лий На-деж-дин скон-чал-ся в ла-гер-ной боль-ни-це 19 фев-ра-ля 1930 го-да. На-чаль-ник ла-ге-ря раз-ре-шил жене свя-щен-ни-ка по-мо-лить-ся но-чью ря-дом с те-лом по-чив-ше-го му-жа и по-хо-ро-нить его на клад-би-ще в Ке-ми.
24 де-каб-ря 1929 го-да, еще до бо-лез-ни, отец Ва-си-лий от-пра-вил жене по-след-нее пись-мо, ко-то-рое яви-лось свое-об-раз-ным про-ща-ни-ем с близ-ки-ми: «Се-го-дня, в день Ан-ге-ла мо-е-го стар-ше-го сын-ка... мне при-шла мысль груст-ная, но, ка-жет-ся мне, пра-виль-ная, что я дол-жен на-пи-сать про-щаль-ное пись-мо на слу-чай мо-ей смер-ти... Ибо ес-ли я за-бо-лею ти-фом, то пи-сать уже не смо-гу, ни-ко-го из близ-ких не уви-жу и не услы-шу, не смо-гу ни-че-го пе-ре-дать им, кро-ме это-го пись-ма, ес-ли оно бу-дет на-пи-са-но за-ра-нее и... ес-ли Гос-подь устро-ит так, что оно дой-дет до мо-их близ-ких... Это пись-мо долж-но за-ме-нить ме-ня, про-ща-ние со мною, уча-стие в мо-их по-хо-ро-нах, ко-то-рые про-изой-дут здесь без уча-стия мо-их близ-ких, без их мо-лит-вы и слез... Пер-вое сло-во к те-бе, моя до-ро-гая, лю-би-мая, един-ствен-ная... Преж-де все-го, бла-го-слов-ляю те-бя за твою лю-бовь, за твою друж-бу, за твою пре-дан-ность мне... Да бу-дет во-ля Бо-жия! Мы до-ждем-ся ра-дост-но-го сви-да-ния в свет-лом Цар-стве люб-ви и ра-до-сти, где уже ни-кто не смо-жет раз-лу-чить нас, — и ты рас-ска-жешь мне о том, как про-жи-ла ты жизнь без ме-ня, как ты су-ме-ла по-хри-сти-ан-ски вос-пи-тать на-ших де-тей, как ты су-ме-ла вну-шить им ужас и от-вра-ще-ние к мрач-но-му без-бож-но-му ми-ро-воз-зре-нию и за-пе-чат-леть в их серд-цах свет-лый об-раз Хри-ста...»

Перевод: Кротким нравом Христовым с детства украшенный, заповеди Божии возлюбив всей душой и всем сердцем, явился ты своей добрым, как и Бог Спаситель наш, жизнь свою отдающим за овец (). Моли Человеколюбца Бога, отче священномученик Василий, о спасении душ наших.

Кондак священномученику Василию Надеждину

О сла́ве Бо́жией и ве́ре правосла́вной ревну́я, о́тче священному́чениче Васи́лие, свяще́нническое служе́ние на земли́ досто́йно соверши́л еси́, с ра́достию и благодаре́нием Престо́лу Бо́жию предстоя́ и па́ству твою́ наставля́я. Незло́бив сы́й и кро́ток, пред мучи́тели яви́лся еси́ адама́нт тве́рдый, и сла́вя Христа́, из узи́лища мра́чнаго в вожделе́нныя го́рния оби́тели отше́л еси́. Те́мже ны́не, в ли́це святы́х му́чеников Триеди́наго Бо́га воспева́я, огради́ на́с, любо́вию тебе́ чту́щих, моли́твами твои́ми.

Перевод: О славе Божией и вере православной ревнуя, отче священномученик Василий, священническое служение на земле достойно совершил ты, с радостью и благодарением предстоя и паству твою наставляя. Ты был незлобив и кроток, но перед мучителями ты явился твердым алмазом и, славя Христа, из мрачного заключения в вожделенные Небесные обители отошел ты. Потому сейчас в собрании святых мучеников Триединого Бога воспевая, огради нас, с любовью тебя почитающих, молитвами твоими.

Свя-щен-но-му-че-ник Ва-си-лий ро-дил-ся 5 мар-та 1865 го-да в се-ле Го-ряй-но-во Ря-зан-ско-го уез-да Ря-зан-ской гу-бер-нии (ныне Рыб-нов-ский рай-он Ря-зан-ской об-ла-сти) в се-мье пса-лом-щи-ка Ива-на Ми-ро-жи-на. Окон-чив Ря-зан-скую Ду-хов-ную се-ми-на-рию, Ва-си-лий не по-шел по ду-хов-но-му пу-ти, а устро-ил-ся слу-жить чи-нов-ни-ком в ак-циз-ном ве-дом-стве и толь-ко по-сле ре-во-лю-ции, ко-гда на-ча-лись го-не-ния на Цер-ковь, изъ-явив же-ла-ние быть свя-щен-ни-ком, был ру-ко-по-ло-жен и слу-жил в Бла-го-ве-щен-ской церк-ви в го-ро-де За-рай-ске Мос-ков-ской об-ла-сти. Воз-ве-ден в сан про-то-и-е-рея.
Про-то-и-е-рей Ва-си-лий был ак-тив-ным про-по-вед-ни-ком, что впо-след-ствии при аре-сте ему бы-ло по-став-ле-но в ви-ну. Со-хра-ни-лось два кон-спек-та его про-по-ве-дей: «При-и-ди-те ко Мне, все труж-да-ю-щи-е-ся и обре-ме-нен-ные, и Я успо-кою вас» ()…
Ко-гда Иисус Хри-стос учил, то че-го Он же-лал слу-ша-те-лям Сво-им от Сво-е-го уче-ния? Чтобы они все успо-ко-и-лись… Что вам му-чить-ся, тре-во-жить-ся, сму-щать-ся? Что вы бо-и-тесь за бу-ду-щее, что скор-би-те о про-шед-шем? Что тя-го-ти-тесь на-сто-я-щим? Ко Мне об-ра-ти-тесь, Ме-ня слу-шай-те и успо-кой-тесь. Я вас успо-кою. Вот сущ-ность уче-ния Хри-сто-ва.
Да, Иисус Хри-стос учил… чтобы, слу-шая Его, все де-ла-лись по-кой-нее. Он ино-гда об-ли-чал гроз-но, но все же это для то-го, чтобы к Нему скор-бя-щие об-ра-ща-лись, та-ким об-ра-зом успо-ко-и-лись, пе-ре-ста-ли бо-ять-ся, му-чить-ся, тре-во-жить-ся. От-то-го и уче-ние Иису-са Хри-ста все-гда так успо-ка-и-ва-ет, уте-ша-ет, ра-ду-ет ду-шу…
По-че-му пе-ред чте-ни-ем свя-то-го Еван-ге-лия мы по-ем: «Сла-ва Те-бе, Бо-же наш, сла-ва Те-бе». Этим ра-дость на-шу вы-ра-жа-ем пе-ред чте-ни-ем… что спо-до-би-лись по-слу-шать уче-ние Хри-сто-во.
Мы удив-ля-ем-ся пре-по-доб-ным: как это они от-ка-зы-ва-лись от мир-ских ра-до-стей, про-во-ди-ли жизнь в по-сто-ян-ном по-сте и мо-лит-ве, из-ну-ря-ли плоть свою? Уче-ние Еван-ге-лия их уте-ша-ло, успо-ка-и-ва-ло. Вот ка-кую кни-гу нуж-но всем чи-тать, ни-ка-кая кни-га так не успо-ко-ит, как свя-тое Еван-ге-лие. Чи-тая эту кни-гу - слу-ша-ем Са-мо-го Иису-са Хри-ста, по-то-му что в ней дей-ству-ет Его Дух.
«Ра-дуй-ся Ми-ха-ил, ве-ли-кий Ар-хи-стра-тиг, со все-ми Небес-ны-ми Си-ла-ми!»
Се-го-дня Свя-тая Цер-ковь тор-же-ствен-но со-вер-ша-ет празд-не-ство в честь све-то-нос-но-го Ар-хи-стра-ти-га Ми-ха-и-ла. Взи-рая на ико-ну Ар-хи-стра-ти-га Бо-жия Ми-ха-и-ла, не за-да-ва-ли ли вы се-бе во-про-са: по-че-му Ар-хи-стра-тиг Бо-жий Ми-ха-ил изо-бра-жа-ет-ся на иконе в во-ин-ствен-ном ви-де, то есть на го-ло-ве у него шлем, в ру-ках ог-нен-ный меч и бро-не-нос-ное ко-пье, под но-га-ми дра-кон по-ра-жен-ный? Уж нет ли и на небе бра-ни-вой-ны, не без-опас-но ли и там на-хо-дить-ся без ме-ча и ору-жия? Да, воз-люб-лен-ные, бысть и там, на небе-си, брань: Ми-ха-ил и Ан-ге-лы его брань со-тво-ри-ша со зми-ем, и змий бо-рол-ся и ан-ге-лы его, го-во-рит нам свя-той апо-стол и еван-ге-лист Иоанн Бо-го-слов в сво-ем Апо-ка-лип-си-се. Нам из-вест-но кто та-кой змий. Это один из вер-хов-ных и со-вер-шен-ней-ших ду-хов, на-зы-ва-е-мый диа-во-лом, са-та-ною, ко-то-ро-го Бог на-де-лил все-ми со-вер-шен-ства-ми. И вот он воз-гор-дил-ся, воз-му-тил-ся про-тив Твор-ца сво-е-го, вос-стал про-тив по-ряд-ка и за-ко-на, по-ло-жен-но-го Бо-гом на небе; из-вест-но, чем окон-чи-лась эта брань тва-ри с Твор-цом - низ-вер-жен са-та-на со все-ми его при-вер-жен-ца-ми с неба, Ар-хи-стра-тиг Ми-ха-ил со все-ми вер-ны-ми ду-ха-ми по по-ве-ле-нию Бо-жию по-слу-жил ору-ди-ем к тор-же-ству… Это низ-вер-же-ны про-тив-ни-ки Бо-га. Вот по-че-му он, Ми-ха-ил Ар-хан-гел, и изо-бра-жа-ет-ся на иконе в во-ин-ствен-ном ви-де; он ра-то-вал за сла-ву Твор-ца на небе, ра-ту-ет за нее на зем-ле, пре-сле-дуя са-та-ну, ко-то-рый и до-се-ле яв-ля-ет-ся бо-го-бор-цем и до-са-ди-те-лем Бо-жи-им».
На-сту-пил 1937 год, а с ним и са-мые бес-по-щад-ные го-не-ния на Рус-скую Пра-во-слав-ную Цер-ковь. Во вто-рой по-ло-вине ав-гу-ста сле-до-ва-те-ли За-рай-ско-го НКВД до-про-си-ли де-жур-ных сви-де-те-лей. Пер-вым был вы-зван свя-щен-ник Ми-ха-ил Рож-де-ствин. Аре-сто-ван-ный в 1930 го-ду и по-лу-чив-ший пять лет ссыл-ки, он впо-след-ствии от-ка-зал-ся от слу-же-ния Церк-ви. Те-перь он по-ка-зал, что 11 ав-гу-ста 1937 го-да в Спас-ской церк-ви в За-рай-ске со-сто-я-лось тор-же-ствен-ное бо-го-слу-же-ние, ко-то-рое бы-ло со-вер-шен-но ше-стью свя-щен-ни-ка-ми и диа-ко-ном. Про-то-и-е-рей Ва-си-лий Ми-ро-жин пред-ло-жил при-сут-ству-ю-ще-му ду-хо-вен-ству вы-сту-пить с про-по-ве-дью, за-явив, что у се-бя в Бла-го-ве-щен-ской церк-ви он все-гда про-по-ве-ду-ет. Он при-зы-вал, как мож-но боль-ше при-вле-кать лю-дей и на-став-лять их в ве-ре, поль-зу-ясь пра-ва-ми, предо-став-лен-ны-ми но-вой кон-сти-ту-ци-ей.
Бы-ла до-про-ше-на дочь свя-щен-ни-ка, ра-бо-тав-шая ма-ши-нист-кой в кан-це-ля-рии мест-ной фаб-ри-ки. Она по-ка-за-ла, что отец Ва-си-лий «ве-дет контр-ре-во-лю-ци-он-ную ра-бо-ту сре-ди жен-щин, при-зы-вал их, чтобы они ве-ли ра-бо-ту по во-вле-че-нию на-се-ле-ния в цер-ковь. В мае 1937 го-да Ми-ро-жин, встре-тив-шись со мной, ска-зал: „Вы, Ан-то-ни-на Вла-ди-ми-ров-на, гне-ви-те Бо-га, от-ло-жи-лись от хра-ма Бо-жье-го. Вам ваш отец не это за-ве-щал. Вы долж-ны быть про-дол-жа-тель-ни-цей его де-ла, не толь-ко по-се-щать цер-ковь, но и во-вле-кать в нее на-род. Ко-го, как не вас, при-тес-ня-ли эти ан-ти-хри-сты-ком-му-ни-сты? Кто, как не вы, долж-ны ве-сти с ни-ми борь-бу до пол-но-го их уни-что-же-ния?“»
Был вы-зван на до-прос ди-рек-тор этой фаб-ри-ки, ко-то-рый по-ка-зал, что со свя-щен-ни-ком Ва-си-ли-ем Ми-ро-жи-ным встре-чал-ся все-го один раз, в свя-зи с тем, что ра-бо-чие и слу-жа-щие фаб-ри-ки под-ня-ли во-прос о воз-буж-де-нии хо-да-тай-ства пе-ред вы-ше-сто-я-щи-ми со-вет-ски-ми ор-га-на-ми о за-кры-тии церк-ви, рас-по-ло-жен-ной око-ло фаб-ри-ки, и пе-ре-да-че зда-ния под клуб. Он при-гла-сил к се-бе свя-щен-ни-ка «с тем, что воз-мож-но он от-ка-жет-ся от служ-бы и станет за-ни-мать-ся по-лез-ным об-ще-ствен-ным тру-дом, при этом обе-щал ему и ра-бо-ту дать. На это Ми-ро-жин за-явил: „Ка-кие бы вы ре-ше-ния не вы-но-си-ли, все рав-но ве-ру-ю-щие храм за-крыть и осквер-нить не поз-во-лят. Я дол-жен бу-ду вас пре-ду-пре-дить, что вы мо-же-те по-лу-чить для се-бя боль-шую непри-ят-ность. Я обя-зан бо-роть-ся за де-ло Бо-жие до кон-ца, и мы, ду-хо-вен-ство, при-вык-ли от вла-сти пе-ре-но-сить вся-кие тер-за-ния за эти го-ды. Ес-ли храм за-кро-ют, то ве-ру-ю-щие все рав-но не до-пу-стят по-сяг-нуть на него“».
Отец Ва-си-лий был аре-сто-ван 5 сен-тяб-ря 1937 го-да, за-клю-чен в ко-ло-мен-скую тюрь-му и сра-зу же до-про-шен.
- След-ствию из-вест-но, что вы при-зы-ва-ли ду-хо-вен-ство го-ро-да вы-сту-пать с про-по-ве-дя-ми сре-ди на-се-ле-ния. При-зна-е-те ли вы это? - спро-сил свя-щен-ни-ка сле-до-ва-тель.
- Лич-но сам я с про-по-ве-дя-ми в церк-ви вы-сту-пал, но ду-хо-вен-ство го-ро-да не при-зы-вал, - от-ве-тил отец Ва-си-лий.
- След-ствию из-вест-но, что вы сре-ди на-се-ле-ния го-ро-да За-рай-ска ве-ли ан-ти-со-вет-скую контр-ре-во-лю-ци-он-ную ра-бо-ту. При-зна-е-те ли вы это?
- Нет, я это от-ри-цаю, так как ни-ко-гда это-го не де-лал; с про-по-ве-дя-ми вы-сту-пал уте-ши-тель-но-го ха-рак-те-ра и при-зы-вал ве-ро-вать в Бо-га и не за-бы-вать Его.
След-ствие в тот же день по-сле до-про-са бы-ло за-вер-ше-но, и про-то-и-е-рей Ва-си-лий был от-прав-лен в Та-ган-скую тюрь-му в Моск-ву, ожи-дать при-го-во-ра.
11 но-яб-ря 1937 го-да трой-ка НКВД при-го-во-ри-ла его к де-ся-ти го-дам за-клю-че-ния в ис-пра-ви-тель-но-тру-до-вом ла-ге-ре; он был на-прав-лен сна-ча-ла во Вла-ди-во-сток, в Даль-лаг, от-ку-да был пе-ре-ве-ден в Си-б-лаг, и 9 ян-ва-ря 1938 го-да при-был в Сус-лов-ское от-де-ле-ние это-го ла-ге-ря. Про-то-и-е-рей Ва-си-лий Ми-ро-жин скон-чал-ся 20 де-каб-ря 1941 го-да в Ма-ри-ин-ском пе-ре-сыль-ном пунк-те в Ке-ме-ров-ской об-ла-сти и был по-гре-бен в без-вест-ной мо-ги-ле. Па-мять свя-щен-но-му-че-ни-ка со-вер-ша-ет-ся 7 (20) де-каб-ря.

Священномученик Василий, епископ Прилукский (в миру Зеленцов Василий Иванович) родился в 1870 году в селе Зимарово Ранненбургского уезда Рязанской губернии в семье протоиерея. Окончил юридический факультет Университета и Санкт-Петербургскую Духовную Академию. Преподавал в Екатеринославской Духовной Семинарии, затем был назначен Екатеринославским епархиальным миссионером. В 1917-1918 году он — член Поместного Собора Российской Православной Церкви.

В 1919 году отец Василий принял монашеский постриг от епископа Полтавского Феофана (Быстрова, память 6 февраля), с которым был особенно близок. В 1920 году отец Василий служит на приходе в Полтаве.

Его служение и проповеди привлекают множество народа, даже сектанты ходили слушать его. Батюшка учил паству молиться так, чтобы никого и ничего не замечать во время молитвы, он вводил общенародное пение во время служб, проводил духовные беседы по воскресным дням.

Отец Василий, помогая бедным, имел на своём иждивении четырёх детей-сирот. Он проводил открытые диспуты с сектантами, приводя их к Православию. В начале 20-х годов отец Василий организовал Покровское Христианское общество молодёжи, в противовес «комсомолу». После выступления против ограбления храмов, был арестован в 1922 году, приговорён к расстрелу, который заменили благодаря защите паствы на пять лет лагерей. В 1925 году батюшка был освобождён по амнистии. Из тюрьмы он забрал с собой ребенка умершей заключённой и воспитывал его вместе с другими четырьмя детьми.

В том же году, 25 августа архиепископом Григорием и епископом Дамаскиным отец Василий был хиротонисан в епископа Прилукского, викария Полтавской епархии. В сентябре 1926 года в Харькове Владыка был арестован вновь. В Полтаве власти опасались это сделать, боясь возмущении преданного ему народа, в основном из рабочих.

После мучительных допросов в застенках ГПУ он был выслан на Соловки. Там Владыка выступил с серьёзными замечаниями (т. н. «необходимыми каноническими поправками») в адрес «Декларации» митрополита Сергия (Страгородского) и его нового церковного курса, несмотря на то, что он был особенно близок ему в первые годы его заместительства. Святитель Василий считал, что попытка митрополита Сергия достигнуть мира с гонителями Церкви «движется вперёд не по каноническим рельсам, следовательно не по пути Церковной правды», поскольку под миром следует понимать мир Христов, «а не земное благополучие и безопасность». Святитель считал оправданным предание Заместителя Патриаршего Местоблюстителя Соборному Суду.

По почину Владыки Соловецкие епископы в сентябре составляют свой отзыв на «Декларацию», призывая открыто заявить большевицкому правительству, что «Церковь не может мириться с вмешательством в область чисто Церковных отношений государства, враждебного религии».

Из Соловков в 1928 году Владыка был переведён для продолжения ссылки в Иркутскую область (деревня Пьяново Братского района). Там его позиция по отношению к политике митрополита Сергия стала ещё более непримиримой. Он отправляет своей духовной дочери большую рукопись, требуя передать её митрополиту Сергию. В этой рукописи, помимо прочего, говорилось даже о необходимости борьбы с советской властью всеми возможными способами вплоть до вооружённых возстаний. В 1929 году духовная дочь после длительных колебаний передала рукопись митрополиту Сергию. А вскоре, 9 декабря, Владыка был арестован и перевезён в Москву в Лубянскую тюрьму. В 1930 году 22 января (3 февраля н. ст.) после истязаний ему вынесли приговор о расстреле и через три дня 25 января (7 февраля н. ст.) бесстрашный Святитель был расстрелян. Погребены честные останки священномученика на Ваганьковском кладбище.

Канонизован Украинской Православной Церковью как местночтимый святой в 1997 году. Причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.

Тропарь, глас 1:

Святое житие твое/
украсив венцем мучения,/
возшел еси, радуяся,Ї к небесным обителем./
И ныне, предстоя Святей Троице,/
священномучениче Василие,/
моли за град Твой,/
и вся люди, совершающия память Твою.

Кондак, глас 4:

Елеем милости Христовой всяку душу уврачевав,/
и растерзав яко паучину козни велиаровы,/
копием Слова Божия диавола умертвил еси, святе,/
и прославился еси в Царствии Небеснем,/
отче священнейший.

Знавшие отца Василия рассказывали о нем: «Он так нежно и кротко по-христиански умел подойти к страдающему человеку, так по-матерински обласкать унывающую и страждущую душу, что невольно покорял заблуждающихся, которые говорили: “вот это действительно христианин”» . Кроме помощи бедным, отец Василий содержал на своем иждивении четырех сирот, детей умершего брата.

С осени 1925г. по лето 1926г. служил в Троицкой церкви Полтавы. Отличался необыкновенной смелостью и прямотой, был удивительно любим народом. Скрываясь от ареста, иногда внезапно появлялся в каком-либо храме в начале богослужения, возглавлял его, потом также неожиданно исчезал, переодевшись в гражданскую одежду еще до конца службы, чтобы не быть схваченным сотрудниками ОГПУ.

Начальник Полтавского ГПУ латыш Линде, характеризуя свое отношение к отцу Василию, зло произнес: «Как служителя культа и как врага советской власти я вас с удовольствием расстрелял бы, но признаюсь, что я уважаю вас как человека убежденного и стойкого...»

Начиная свое последнее слово, отец Василий осенил себя крестным знамением и сказал приблизительно следующее: «Много за эти дни говорили против меня, со многим я не согласен, и многие обвинения я мог бы опровергнуть. Я приготовил большую речь по пунктам, но я сейчас скажу немного. Я уже заявлял вам и еще раз заявляю, что я лоялен к советской власти как таковой, ибо она, как и все, послана нам свыше... Но где дело касается веры Христовой, касается храмов Божиих и человеческих душ, там я боролся, борюсь и буду бороться до последнего моего вздоха с представителями этой власти; позорно, грешно было бы мне, воину Христову, носящему этот святой крест на груди, защищать лично себя, в то время как враги ополчились и объявили войну Самому Христу. Я понимаю, что вы делаете мне идейный вызов, и я его принимаю...»

12 июня 1925 года отец Василий был досрочно освобожден и вернулся к своей пастве в Полтаву. Еще будучи в заключении, священник помогал одной нищей, сидевшей у стен тюрьмы с маленьким мальчиком и просившей подаяния. Когда нищая умерла, он взял на свое попечение мальчика и стал заботиться о нем.

"Православная Церковь считает сыск и политический донос совершенно несовместимым с достоинством пастыря."

Из "Послания Соловецких исповедников", написанного о.Василием

1870 г. — родился в Замораево Ранненбургского у. Рязанской губернии в семье протоиерея.
Окончил юридический факультет университета и Петербургскую Духовную Академию со степенью кандидата богословия.

Был преподавателем Екатеринославской духовной семинарии, а затем Екатеринославским епархиальным миссионером.

1917-1918 Был членом Всероссийского Поместного Собора года, как мирянин от Рязанской епархии. Епархиальный миссионер в Полтавской епархии после Собора.

1919 г. — рукоположен Полтавским архиеп. Феофаном (Быстровым) во священника к Троицкой церкви Полтавы.

1920 г. — второй священник (затем — настоятель) Св. Троицкой Церкви г. Полтавы.
30 мая 1922 г. — арестован в Полтаве и на показательном процессе (Полтавским губревтрибуналом) приговорен к смертной казни (с заменой на 5 лет лишения свободы). Благодаря протесту, поданному верующими рабочими на имя Ленина, казнь была заменена 10 годами заключения. Находился в заключении в Харьковской тюрьме,.

1925 г. — освобожден по амнистии.

12 (25) августа 1925 г. — хиротонисан во епископа Прилукского, викария Полтавской епархии.
С 1927 года епархией не управлял.

в сентябре 1926 г. — арестован (в Харькове накануне праздника Покрова), приговорен к 3 годам лагерей. В заключении на Соловках. Автор послания "Необходимые канонические поправки к посланию митрополита Сергия от 16/29 июля 1927" (осень 1927). Написал в начале 1928 "Мое завещание" с резкой критикой Декларации 1927. Один из авторов Послания соловецких епископов в связи с декларацией митрополита Сергия. Освобожден из лагеря и отправлен в ссылку в Иркутскую область в ноябре

1928 г. — жил в д. Пьяново Братского района.

9 декабря 1929 г. — арестован, этапирован в Москву, в Лубянскую тюрьму. По постановлению КРГПУ (от 3 февраля 1930) приговорен к высшей мере наказания.

2000 г. — прославлен для общецерковного почитания Архиерейским юбилейным Собором РПЦ.

Труды Общая картина отношений рус. высшей церк. власти к имябожникам в связи с вероучением об имени Божием // БТ. 1997. Сб. 33. С. 165-205;

Отрывок из письма митр. Сергию. «Необходимые канонические поправки» // Акты свт. Тихона. С. 520-521.

«В храм ходили разные люди, но... состав приходской общины прежде всего определялся близостью Петровско-Разумовской академии...

Когда после революции было запрещено преподавание в школах Закона Божия и в Петровско-Разумовской академии закрыли храм, группа ее профессоров и преподавателей обратилась к настоятелю храма Святителя Николая [священнику Василию Надеждину] с просьбой заняться религиозно-нравственным воспитанием их детей... Отец Василий живо откликнулся на просьбу профессоров академии. Он создал... молодежный хор, поющий на правом клиросе храма... учил девушек и юношей не только церковному пению, но и церковной службе, разбирал основные вопросы вероучения, ходил с ними и на концерты классической музыки, читал и обсуждал литературные произведения. Для маленьких детей в доме отца Василия обязательно проводились запрещенные тогда рождественские елки...

Отец Василий был прекрасным проповедником. Его любимое время для проповедей было в субботу на утрене после шестопсалмия... Он не отшлифовывал своих проповедей, но говорил живо и убежденно, часто выступая против безверия».

О.Василий занимался с детьми некоторых прихожан предметами начальной школы и Законом Божиим (группа вместо школы) на дому у прихожанина Клушанцева И.П. Новым властям это, понятно, не нравилось. Милиция изгнала его из дома на Дачном проезде, где он жил с большой семьей. О.Василию пришлось снять чулан на Лихоборских буграх.

Вернувшись в Москву, отец Василий в связи со все усиливающимися гонениями стал реже говорить проповеди; милиция запретила ему появляться в доме, где жила его семья, и священник снял угол на квартире своей духовной дочери, куда к нему приезжала супруга, стараясь, чтобы и эти визиты остались незамеченными для властей.

28 октября года о. Василий был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму в Москве . Жена осталась с четырмя детьми, пятый сын родился после смерти о.Василия.

Священника обвинили в том, что он «организовал кружок христианской молодежи, работой которого и руководил, воспитывая молодежь в тенденциозно-антисоветском направлении».

1 ноября следователь допросил священника. Он назвал, что именно интересует следствие, и отец Василий сказал:

«О близкой ко мне молодежи могу сказать следующее: пришла ко мне она сама. Все лица, впоследствии бывавшие у меня, были связаны между собой еще школой, где они вместе учились. Вероятно, поэтому они также всей группой и перешли ко мне. У меня в церкви эта молодежь пела в хоре...

Сама молодежь была неактивна в изучении хотя бы церковной истории, поэтому я сам читал им иногда на темы по истории Церкви выдержки из церковных писателей Болотова и Лебедева, читал им некоторые подлинники сочинений церковных писателей (Василия Великого, Григория Богослова и других).

Делал доклад о впечатлениях от моей поездки в Саровскую пустынь, о тех сказаниях, которые связаны с Дивеевым монастырем и Серафимом Саровским...

Были у меня беседы, посвященные юбилеям Первого Вселенского Собора, Григория Богослова и Василия Великого. Собственно, проповедь в церкви была по этим вопросам, а дома молодежи я читал только некоторые документы той эпохи.

Специальных вопросов по поводу существующего социального порядка и по поводу отдельных моментов взаимоотношения Церкви и государства, равно и чисто политических вопросов, мы никогда не обсуждали. Последние, то есть политические вопросы, иногда только, и то вскользь, в обывательском разрезе, трактовались у нас; говорили, например, что жестока политика власти по отношению к детям лишенцев и к лишенцам вообще... В вопросах об арестах церковников я придерживаюсь той точки зрения, что трудно провести грань между церковным и антисоветским и что поэтому со стороны власти возможны перегибы...

Молодежь у меня принимает участие в церковных делах с 1921 года. Всего у меня не больше десяти человек...

Когда у нас затрагивался вопрос об исповедничестве, то есть о возможности примирения верующих с окружающими условиями, то здесь я проводил такую точку зрения: есть пределы (для каждого различные), в которых каждый христианин может примиряться с окружающей его нехристианской действительностью; при нарушении этих пределов он должен уже примириться с возможностью и неприятных для него лично изменений условий его жизни, иначе он не есть христианин. Христианином надо быть не только по имени...»

О.Василий встретился в тюрьме со священником Сергием Мечевым . Беседа между ними продолжалась несколько часов и была очень значительной для обоих.

20 ноября года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило священника к трем годам заключения в концлагере, и он был отправлен на Соловки .

Когда он прибыл в пересыльный лагерный пункт в город Кемь , морская навигация уже закончилась, и отец Василий был оставлен в Кеми. Это было время, когда на всем Соловецком архипелаге, превращенном в концлагеря, свирепствовала эпидемия сыпного тифа. Отец Василий заболел тифом и был помещен в лагерную больницу. В больнице ему сделали укол и внесли инфекцию, что привело к гангрене. Во время болезни священника к нему приехала супруга и, поселившись в Кеми неподалеку от лагеря, каждый день носила ему передачи.

«Хожу утром и вечером вдоль деревянного забора с проволокой наверху и дохожу до лазарета... Вижу верхнюю часть замерзшего окна и посылаю привет и молюсь. В три часа делаю передачу... получаю записку, написанную слабым почерком. Вот и все! Ночь проходит в тоске и мучительных снах. Каждый раз, как отворяется дверь нашей квартиры, я смотрю, не пришли ли сказать роковую весть. Его остригли, изменился он сильно и исхудал, говорят, перевязки мучительны и изнуряют его...»

Священник Василий Надеждин скончался 19 февраля года в лагерной больнице. Незадолго перед кончиной отец Василий сподобился принятия Святых Христовых Таин. Последние его слова были: «Господи, спаси благочестивыя и услыши ны». Начальник лагеря разрешил жене священника помолиться ночью рядом с телом почившего мужа и похоронить его на кладбище в Кеми . На заочном отпевании в Москве надгробное слово произнесли его друзья - о. Владимир Амбарцумов и архиепископ Варфоломей (Ремов) . В своем прощальном письме к духовным детям о.Василий просил о.Владимира возглавить приход.

24 декабря года, еще до болезни, отец Василий отправил жене последнее письмо, которое явилось своеобразным прощанием с близкими:

«Сегодня, в день Ангела моего старшего сынка... мне пришла мысль грустная, но, кажется мне, правильная, что я должен написать прощальное письмо на случай моей смерти... Ибо если я заболею тифом, то писать уже не смогу, никого из близких не увижу и не услышу, не смогу ничего передать им, кроме этого письма, если оно будет написано заранее и... если Господь устроит так, что оно дойдет до моих близких... Это письмо должно заменить меня, прощание со мною, участие в моих похоронах, которые произойдут здесь без участия моих близких, без их молитвы и слез... Первое слово к тебе, моя дорогая, любимая, единственная... Прежде всего, благословляю тебя за твою любовь, за твою дружбу, за твою преданность мне... Да будет воля Божия! Мы дождемся радостного свидания в светлом Царстве любви и радости, где уже никто не сможет разлучить нас, – и ты расскажешь мне о том, как прожила ты жизнь без меня, как ты сумела по‑христиански воспитать наших детей, как ты сумела внушить им ужас и отвращение к мрачному безбожному мировоззрению и запечатлеть в их сердцах светлый образ Христа...»

Священник Василий Надеждин был причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе года для общецерковного почитания.

Молитвословия

Тропарь, глас 2

Кротким нравом Христовым измлада украшенный, заповеди Божия возлюбив всею душею и всем сердцем, явился еси пастве твоей пастырь добрый, якоже и Бог Спас наш, душу твою полагаяй за овцы твоя. Моли Человеколюбца Бога, отче священномучениче Василие, спастися душам нашим.

Кондак, глас той же

О славе Божией и вере православной ревнуя, отче священномучениче Василие, священническое служение на земли достойно совершил еси, с радостию и благодарением Престолу Божию предстоя и паству твою наставляя. Незлобив сый и кроток, пред мучители явился еси адамант твердый, и славя Христа, из узилища мрачнаго в вожделенныя горния обители отшел еси. Темже ныне, в лице святых мучеников Триединаго Бога воспевая, огради нас, любовию тебе чтущих, молитвами твоими.