Кончина близкого - что делать христианину?

О старчестве и старцах

Сохранить теплоту в сердце: о благоговении

Афон учит верности Богу

Чем наполнено сердце?

Тесными вратами

Митрополит Саратовский Лонгин об охлаждении к вере и церковной жизни

От ближнего - жизнь и смерть

В нечистом сердце Господь не живет

Великий пост - время, которым нужно бесконечно дорожить

Любовь, воплощенная в жизни

23 февраля в Троице-Сергиевой Лавре – отпевание и погребение архимандрита Кирилла (Павлова)

Болезнь: довериться Богу

Чтобы вечер был светлым

Послушание совершается свободно, разумно и с рассуждением

В браке будет счастлив тот, кто старается сделать счастливым другого

Чем ближе к Богу, тем ближе к людям

Христианство: как изменить самого себя

Научиться жить и в скудости, и в изобилии

Слово Божие всегда должно звучать в сердце

Выбор всегда за самим человеком

Общение со Святейшим Патриархом никого не может оставить равнодушным

Без компромиссов с совестью

Остерегайтесь творящих разделения

Рука Бога, протянутая человеку

Беседы с Архипастырем. Об исповеди

Участие в богослужении ― наша жизнь со святыми

Граница фарисейства - противопоставление себя окружающим

Главное правило ― не быть к себе чересчур снисходительным

«Отсутствие идеологии – это миф»

Тайна благочестия

Вернуть устремление к Богу

В продолжение темы: Сердце священника должно жить богослужением

Как относиться к грехам священников

Маяк один. Все остальное - отблески

Чувства верующих людей - не абстракция

Митрополит Саратовский и Вольский Лонгин: Взрывы в церкви невозможны
или Почему архиерей надеется, что православные наконец-то перестанут «носиться» со своей верой?

Жизнь в Церкви: уроки служения

Прихожане, захожане и верующие

Причина агрессии – безбожие

Епископ Лонгин – об идеологии потребления и воспитании детей

Закрытые Царские врата

О чтении Священного Писания - ещё раз

Самостоянье человека – в доверии Богу

«Опыт внедрения и проблемы обязательной катехизации на приходах»

Выступление на пленарном заседании направления «Катехизация и Таинства Церкви»

Можно ли потерять себя в Церкви,
или Несколько слов об отношении к себе

На лето 2011 года в жизни Правящего Архиерея Саратовской епархии пришлось сразу несколько юбилейных и памятных дат: 25-летие служения в священном сане, 50-летие со дня рождения, годовщина Архиерейской хиротонии, которая была совершена в день праздника Преображения Господня. Поскольку все они отмечались «в рабочем порядке», поздравив Владыку с праздником, мы попросили его ответить на несколько вопросов о жизни епархии и рассказать об опыте его служения.

Каждая страница биографии человека - это определенный жизненный опыт. Ваша биография, если очень кратко, это принятие монашества и жизнь в Троице-Сергиевой Лавре, учеба в Софийской духовной академии, восстановление Подворья и становление там приходской жизни, опыт духовничества… Пригодился ли Вам этот опыт, когда Вы вступили в управление епархией, или здесь нужно было решать какие-то другие задачи?

Человек всегда извлекает из жизненных ситуаций какие-то жизненные уроки, это естественно и необходимо. Самым ярким впечатлением в начале моей церковной жизни была а: сам монастырь, его братия и, самое главное, удивительное богослужение.

Меня часто спрашивают: «Почему Вы стали монахом?». И сколько я ни пытаюсь на этот вопрос ответить - не могу, потому что не знаю, как это произошло. Весной, когда еще не закончился первый год учебы в семинарии, я уже подал прошение в Лавру о зачислении меня в число братии. Не было каких-то внешних толчков, «озарений», душевных переворотов. Просто несколько месяцев пребывания в Лавре полностью убедили меня в том, что это мое место.

Главный урок, полученный в Лавре, - это, конечно же, ежедневное богослужение. Будучи насельником обители, я несколько раз провел весь годовой круг на братском и в алтаре - читал, пел и пономарил. За это время я узнал богослужение, как мне кажется, понял его и на всю жизнь был поражен даже не столько его красотой, сколько грандиозностью замысла.

Ведь что такое богослужение? Это не просто свидетельство о прошедшем или попытка достойно и красиво отметить те или иные важные события, происходившие в далекие времена. Годовой богослужебный круг - это особый мир, особая жизнь с Богом и со святыми, которая не вчера и не «где-то там», а вот здесь и сейчас, и ты ею живешь.

И в Лавре я навсегда полюбил богослужение уже не как некий, по словам священника Павла Флоренского, «синтез искусств», а именно как особую жизнь. Хотя и с точки зрения того самого «синтеза» ничего лучше Лавры не было возможно и представить. Древние намоленные соборы, иконы Андрея Рублева и других древних мастеров, необыкновенно торжественное богослужение, не говоря уже о великолепном хоре под управлением отца архимандрита Матфея. И сегодня Лавра так же близка моему сердцу, и я до последних своих дней буду считать себя ее насельником.

По окончании семинарии я поступил в МДА и в числе других десяти моих соучеников был направлен на учебу в духовные школы, как тогда говорили, «братских социалистических стран». Я попал в Болгарию, был принят на первый курс Софийской духовной академии, через год ставшей Богословским факультетом Софийского университета, учился и служил священником в русском храме во имя святителя Николая в Софии.

И самое главное - мы с моими однокурсниками за рубежом начали ездить друг к другу в гости, так что за время своей учебы я получил возможность увидеть церковную жизнь , Румынии, Греции, неоднократно был на Святой Горе. Сейчас этим мало кого можно удивить, сегодня люди, слава Богу, ездят в другие страны совершенно свободно. Но, тогда, в конце 1980-х годов, это был достаточно «эксклюзивный» опыт, который по милости Божией мне довелось приобрести.

За рубежом, в других Поместных Церквах удалось увидеть очень много доброго, и прежде всего, встретить замечательных священнослужителей и монахов, прикоснуться к глубокой церковной традиции, которая там не прерывалась. Думаю, что этот опыт очень много дал для моего дальнейшего служения, хотя, конечно, архиерейское служение - особое. Здесь появились и новые обязанности, и совершенно другая ответственность.

Слово «епископ» переводится как «надзиратель». Над чем и за кем Вы обязаны надзирать, и как это происходит на практике?

Епископ должен надзирать… за всем: за нравственностью духовенства, за совершением богослужения, за правильным устроением церковной жизни во вверенной ему епархии, а она включает в себя не только литургическую жизнь, но и управление церковным имуществом. При всех наших духовных потребностях мы не можем совершенно отстраниться и от каких-то внешних забот.

Как это происходит на практике? Лучше всего об этом сказал Апостол. Проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием (2 Тим. 4, 2).

- Вы побывали на всех приходах епархии?

Побывал, и неоднократно, и более того, служил почти на всех приходах.

Сейчас, когда храмов и духовенства в епархии стало больше, получается ли уделять больше внимания внутреннему устроению приходской жизни?

- Собственно говоря, главный смысл увеличения количества приходов и заключается в том, чтобы как можно больше внимания можно было уделять внутреннему устроению приходской жизни.

Я глубоко убежден, что эти процессы взаимосвязаны. Когда, скажем, городские приходы, через которые проходят сотни, а порой и тысячи людей, перестанут быть «фабриками по производству треб», когда туда будут приходить в основном люди, которые живут недалеко храма, тогда у священника действительно появится возможность знать всех своих прихожан и уделять достаточно внимания каждому.

В этом смысле очень хорошая ситуация была в в центре Москвы. Хотя в целом в столице, при ее размерах и населении, очень мало приходских храмов, но в исторической части Москвы их сохранилось достаточно много, и поэтому в те годы там могла сформироваться относительно правильная церковная среда. Вокруг Лаврского Подворья, где я был настоятелем, за полчаса пешей ходьбы можно было найти еще храмов восемь - десять, поэтому была возможность формирования вокруг каждого храма настоящей приходской общины.

У Вас есть собственный, значительный опыт приходского служения: более 10 лет Вы были настоятелем Подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры в Москве. Когда можно сказать - приход сложился? Есть ли критерии?

- Мне кажется, основной критерий - когда люди знают друг друга и по-настоящему объединяются друг с другом. Случается, что люди годами ходят в церковь, но даже не здороваются с теми, кто стоит рядом. Это просто чудовищно, и так не должно быть. А есть приходы, где люди знают и помогают друг другу, общаются. Но все в церковной жизни должно происходить естественно, в том числе и становление приходских общин.

Если мы поставим перед собой сугубо утилитарную задачу , в котором мы в первую очередь будем общаться друг с другом, то, может быть, этим кого-то даже оттолкнем, потому что не каждый человек, приходя в Церковь, может всем и сразу раскрыть свое сердце. По крайней мере, не все к этому готовы.

Я глубоко убежден в том, что приход должен строиться вокруг правильного, уставного и хорошо организованного богослужения. Может быть, то, что я скажу, не совсем богословски точно, но слова Христа о том, что Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17, 21), я всегда прилагал к богослужению, воспринимая его как попытку воссоздания Царствия Божия не только внутри одного человека, но и той общности людей, которая составляет собой Церковь.

Для меня правильно устроенное богослужение на приходе - это когда прихожане становятся не просто «зрителями» и «слушателями», но и участниками службы. Далеко не все могут петь на клиросе, но практически все могут читать. Если учить этому людей, по возможности привлекать их к участию в богослужении, то они очень скоро начинают понимать его, и оно становится для прихожан потребностью души.

И только вокруг богослужения можно выстраивать уже и остальную приходскую жизнь - воскресную школу, социальную, молодежную работу и т.п. Если же мы начнем создавать приход с того, что будем устраивать сеансы общения за чаепитием после Литургии, то скоро это наше общение превратится, говоря современным языком, в тусовку.

- В деле созидания прихода - какова роль священника и что зависит от мирян?

- Священника не напрасно называют отцом. Какова роль отца в семье? Он ее глава. Грубовато, но точно сказано: каков поп, таков и приход. Насколько священник отдает свое сердце своему служению, настолько основательным становится и приход.

Настоящий приход объединяется вокруг духовника. В идеале таким - и для мирян, и для духовенства, если приход многоклирный,- должен быть настоятель храма. Это очень сложно, и тем сложнее, чем больше становится приход со временем.

Сегодня требования к священнослужителям очень высоки. Священник должен быть человеком достаточно глубокой культуры, иметь богословское образование, чтобы быть способным каждому дать отчет в нашем уповании (см.: 1 Пет. 3, 15), уметь с совершенно разными людьми говорить о вере.

Если он настоятель прихода, он должен иметь навыки административно-организационной работы или, по крайней мере, учиться этому. Если в приходе строится или реставрируется храм, он должен следить за работой архитекторов и строителей, чтобы в результате был построен именно храм, а не Бог весть что. Он должен иметь представление и о том, что такое иконопись, отличать икону от пародии на нее. Должен разбираться в духовной музыке, церковном пении, чтобы подготовить хор в своем приходе; по крайней мере, должен знать где, чему и как можно научиться. По сути, ведь некому, кроме настоятеля, всем этим заниматься.

Поэтому настоящий священник - это человек всесторонне развитый, интересующийся очень многими вещами. Но, конечно, основные требования к священнику - нравственного характера. Он сам должен жить той жизнью, к которой призывает своих прихожан: быть образцом в семейной жизни, любить людей, должен быть готовым, как врач, в любую минуту бросить все, в том числе свою семью, и идти туда, куда его позовут, если нужна его помощь. Не все отвечают этим требованиям, но это уже другая, большая и больная тема.

тоже велика. Миряне - первые помощники священника не только в чисто внешних делах: убрать, покрасить, посадить цветы… Надо помнить, что прихожане со священником, все вместе и составляют Тело Христово, Церковь, и они должны быть связаны молитвой друг за друга.

Это, наверное, самое важное. Священник - это человек, который живет той же жизнью, что и его пасомые, который тоже искушается и бывает искушаем, и просто по-человечески устает, переживает периоды сухости и даже богооставленности. Но если он видит, что рядом есть люди, которые благодаря ему пришли в Церковь, которые ему доверяют и готовы помогать и поддерживать его, даже прощать какие-то человеческие немощи, то для него это добрая поддержка, «костыли», которые помогают ему ходить, когда сам он идти не в состоянии. Это дает священнику возможность жить дальше, преодолевать проблемы, в том числе духовного характера, вставать, собираться с силами, идти дальше и вести за собой прихожан.

Вот так, друг другу помогая, друг друга поддерживая, люди и идут к Царствию Небесному.

Одна из самых болезненных язв нашей церковной жизни - то, что мы в своем сознании разделили Церковь на клир и мир. Это неправильно, мы - единая Церковь. Но сегодня очень многие люди приходят в храм с этим разделением на «мы» и «они», с такими представлениями: «Духовенство в Церкви - «администрация» или «торговцы благодатью», мы в кассу заплатим - они должны предоставить нам определенный набор «услуг»»…

Как мало людей сегодня способны слушать что-либо, что расходится с их уже устоявшимися убеждениями! А откуда эти убеждения взялись - Бог весть… Объяснять человеку, что его представления не имеют ничего общего с подлинной церковностью, чаще всего бесполезно, потому что сегодня люди вообще никого не хотят слушать. Это очень большая проблема, я сказал бы, одна из самых тяжелых в нашей сегодняшней жизни.

- Похожи ли друг на друга хорошие приходы?

- Похожи, потому что мы одна Церковь, но есть, конечно, и разница. Есть разные батюшки, с разными характерами, разные люди к ним тянутся, и это нормально, так и должно быть.

В Церкви нельзя ставить какие-то строгие рамки: вот, надо делать только так, а не иначе. Точно так же и приходская жизнь - она имеет свои различия, в зависимости от местности, от людей, от традиций и истории храма.

Могу сказать, что у нас в епархии есть очень хорошие приходы: в Троицком соборе Саратова, Покровском храме Петровска, в Хвалынске, Мокроусе, Питерке, Озинках, во многих других городских и сельских храмах.

Большинство духовенства Саратовской епархии сегодня составляют молодые священнослужители, воспитанники Саратовской семинарии. Чем радуют они Вас и чем огорчают?

Радуют тем, в первую очередь, что они есть. Слава Богу! Когда я приехал в Саратовскую епархию, в семинарии на курсе, допустим, в 15–20 воспитанников было человека три-четыре из Саратовской епархии, а все остальные из других областей. Сегодня при том же количестве воспитанников их основная масса - это жители нашей епархии. Это для меня лучшее свидетельство того, что наши труды приносят плод.

Радует, что к нам поступает очень много хороших ребят, из которых впоследствии получаются добрые пастыри. Но, к сожалению, есть и исключения, есть те, с кем приходится расставаться, кто не оправдывает надежд. Я глубоко убежден, что главная задача нашей современной церковной жизни - воспитание доброго, просвещенного и ревностного духовенства.

Владыка, Вам часто приходится отвечать на вопросы журналистов и мирян (на портале «Православие и современность» уже много лет даже существует раздел «Вопросы Архиерею», где Вам может задать вопрос любой желающий). На какие вопросы Вы отвечаете с радостью? На какие труднее всего отвечать?

- Всегда с радостью отвечаю на вопросы, касающиеся духовной жизни, веры и Церкви. Очень трудно и, я бы сказал, мучительно больно отвечать на вопросы, на которые практически нет ответа. Как правило, это письма, в которых описываются какие-то сложные, запутанные личные и семейные взаимоотношения.

С подобными вопросами очень часто встречается в своем служении каждый священник. Человек описывает свою проблему, просит: «Помогите!» - а ты понимаешь, что помочь здесь чисто по-человечески нечем, потому что до того, как этот человек пришел и попросил о помощи, он поступал так, что полностью исковеркал свою жизнь. Есть ведь заповеди Божии, есть общепринятые нормы, в конце концов есть обычный здравый смысл, но очень часто люди всю свою жизнь поступают, как будто специально, вопреки им и до такой степени запутывают свою жизненную ситуацию, что легкого выхода из нее просто не существует.

В таких случаях нечего сказать, кроме того, что человек сам по своей воле, нарушая все, что только можно нарушить, пришел к своей беде,- но ты понимаешь, что сказать этого напрямую нельзя, потому что ничего, кроме досады и обиды, это у человека не вызовет. Максимум, что можно сделать,- это посочувствовать человеку, помочь ему хоть как-то начать распутывать этот клубок, убедив его поступать по Евангелию. Вот это, наверное, самое тяжелое и самое сложное.

11 сентября в епархии впервые будет совершаться празднование Собору Саратовских святых. Какое значение этот праздник имеет лично для Вас?

Я очень рад, что за время моего служения в епархии совершено несколько канонизаций новомучеников, утверждено празднование Собору Саратовских святых - все это происходило на моих глазах и с моим участием. Очень хорошо и плодотворно сегодня работает епархиальная комиссия по канонизации. В архивах УФСБ по Саратовской области сотрудники комиссии нашли и изучили дела тысяч людей, пострадавших за веру, и эти исследования продолжаются.

К сожалению, мне кажется, что в нашем церковном народе пока нет должного почитания новомучеников. Мы привыкли к правильным словам и научились их говорить, но почему-то на деле становимся все холоднее и холоднее в отношениях друг к другу, а порой и к Богу.

Мы не всегда отдаем себе отчет в том, что нашим сегодняшним благополучием, свободой нашей церковной жизни мы обязаны нашим ; терпению, вере, стойкости тех, кто пострадал за веру Христову, независимо от того, прославлены они сегодня в лике святых или не прославлены…

Для меня лично память новомучеников Саратовских важна еще и тем, что мое архиерейское служение в епархии началось с прославления священномученика Космы Саратовского. Буквально через несколько дней после того, как Священный Синод вынес решение о моем назначении в Саратов, в Москве на Подворье ко мне пришел человек, который оказался родственником священномученика. Он рассказал, что провел большую работу в архивах, собрал документы и подал их в комиссию по канонизации.

На следующем заседании Синода было принято решение о канонизации священномученика Космы, а его родственник начал строить храм во имя этого святого в его родном селе Рыбушка. Получается, что с этой встречи фактически началось мое служение в Саратовской епархии. А храм во имя священномученика Космы - первый построенный при мне новый храм.

Я не верю в случайности, и считаю, что так проявились и призыв Божий, и благословение со стороны тех, кто сохранил верность Христу в самое тяжелое время в истории нашего Отечества. Поэтому и дальше мы будем делать все возможное для того, чтобы были прославлены и другие новомученики и святые земли Саратовской.

Владыка, читатели «Православной веры» и посетители портала «Православие и современность» поздравляют Вас с юбилеем, благодарят за Ваши труды в епархии и желают Вам крепости сил и помощи Божией в Вашем непростом служении. А чего Вам хотелось бы пожелать пастве Саратовской епархии?

Прежде всего - спасения души. Стремиться к Богу, любить Церковь и богослужение, жить церковной жизнью и познавать ее, молиться за всех людей, которые окружают нас. Меньше искать вокруг виноватых в том, что происходит с нами.

К сожалению, мы сегодня вместе со всем народом постепенно погружаемся в трясину всеобщей озлобленности, а для христиан это совершенно недопустимо. Когда с нами или вокруг нас происходит что-то плохое, мы должны смотреть, в чем мы виноваты,- и, увидев свою вину, исправляться. Для каждого из нас это задача на всю жизнь. Чем больше людей будет задумываться о том, что необходимо исправить в себе самом и в своих отношениях с окружающим миром, тем ближе к нам будет Царствие Небесное.

Дата рождения: 31 июля 1961 г. Страна: Россия Биография:

В 1977-1982 гг. учился на вечернем отделении филологического факультета Абхазского государственного университета. Одновременно в 1979-1981 гг. работал экскурсоводом, в 1981-1983 гг. — преподавателем русского языка и литературы в средней школе.

В 1983-1985 гг. служил в рядах Советской армии. После демобилизации поступил в .

В мае 1986 г. был принят в братию .

21 июля 1986 г. пострижен в монашество, 29 августа рукоположен во иеродиакона, 7 июня 1988 г. — во иеромонаха.

В 1988 г. окончил Московскую духовную семинарию и был принят в Московскую духовную академию. В октябре того же года направлен на учебу в Софийскую духовную академию им. св. Климента Охридского, одновременно учился на богословском факультете Софийского государственного университета. В период обучения в Болгарии служил внештатным священником в русском храме свт. Николая в Софии.

В 1992 г., завершив учебу, вернулся в Троице-Сергиеву лавру, исполнял послушание помощника эконома.

В мае 1994 г. возведен в сан игумена.

Решением Священного Синода от 7 июня 2012 г. () утвержден в должности настоятеля (священноархимандрита) Спасо-Преображенского мужского монастыря г. Саратова.

Образование:

1988 г. — Московская духовная семинария.

1992 г. — Софийская духовная академия, богословский факультет Софийского государственного университета.

Место работы: Саратовская митрополия (Глава митрополии) Епархия: Саратовская епархия (Правящий архиерей) Награды:

И з всех жизненных ситуаций человек извлекает уроки. Это естественно и необходимо. Если говорить о том, что происходило в моей жизни, то самые важные уроки в ней были связаны с Троице-Сергиевой Лаврой и с тем периодом, с которого начиналось возрождение церковной жизни в России.

«Иная планета»

Когда, вскоре после окончания филфака Абхазского госуниверситета, я твердо решил стать священником, то сознательно пошел служить в армию, хотя по тогдашнему законодательству у меня было право на отсрочку. Мне даже пришлось писать заявление, чтобы меня призвали в ряды Вооруженных сил (в семинарию не принимали тех, кто не служил в армии). Кстати, служба в армии стала для меня очень хорошей жизненной школой, и я благодарен Богу за то, что ее прошел. Ни одной минуты об этом не жалел, и с тех пор всем молодым людям, которые спрашивают моего совета, рекомендую идти в армию. Все время службы я знал, что буду священником, и внутренне к этому готовился. Сразу после демобилизации я направился поступать в Московскую духовную семинарию, которая находится в Троице-Сергиевой Лавре.

Сегодня, наверное, это очень трудно себе представить, но тогда, в Советском Союзе, семинария - это было даже не другое государство, а иная планета. И когда человек попадал в атмосферу духовного учебного заведения - это было настолько непохоже на весь его предыдущий опыт, каким бы он ни был, что просто переворачивало все сознание.

То, что прежде всего поразило меня тогда в семинарии, - это библиотека и книги, которых не было нигде больше в Советском Союзе, кроме каких-то спецхранов, куда обычные люди доступа не имели. Если где-то краем уха мы и слышали о существовании тех или иных книг, то видеть их не видели и в руках не держали. И вот они перед нами!.. Кстати, это чувство, похожее на шок, испытывали в разной степени все мои соученики, и я помню своих товарищей, которые с лихорадочным блеском в глазах все свободное время сидели в библиотеке и составляли конспекты из святоотеческих творений для своего будущего служения. Переписывали, конечно, от руки, компьютеров тогда не было. Первый человек, который пришел в семинарию со своей пишущей машинкой, был мой однокурсник Андрей Кураев, будущий знаменитый отец протодиакон. У него была громадная, тяжеленная механическая печатная машинка, и он ее всюду носил с собой, сгибаясь на один бок. Все мы исполняли какие-то послушания. Он со своей машинкой чаще всего сидел на вахте и что-то печатал, это удивляло всех, поскольку было необычно.

Я тоже конспектировал святых отцов и другую интересующую меня литературу. Помню первый мой серьезный конспект - книгу С. Л. Франка о ереси социального утопизма. Потом святители Василий Великий, Иоанн Златоуст - я практически переписал его «Шесть слов о священстве». В 1985 году, когда мы пришли в семинарию, никому не могло прийти в голову, что пройдет несколько лет - и эти книги будут издаваться. У нас не было никаких особых надежд на то, что положение Церкви в России кардинальным образом изменится.

Сегодня можно услышать такие упреки: как мы могли жить в условиях советской власти и не сопротивляться, почему не стали диссидентами, не боролись, не выходили на улицы? Но дело в том, что условия, в которых мы находились, были для нас в каком-то смысле естественными - мы родились и выросли в том государстве, в тех условиях, в той стране. Нельзя говорить, что мы «принимали правила игры». Это не было для нас «правилами игры», которые можно было бы принять или не принять. Это была просто наша жизнь - в то время и в той стране, в которой Господь привел жить. Да, были люди, которые боролись, которые выходили на улицы. Но для большинства из них в духовном плане это кончилось весьма плачевно (как, например, для бывшего священника Глеба Якунина и некоторых других).

У нас были яркие преподаватели и очень интересные лекции. Я поступил в семинарию в 1985 году. Это было время ректорства архиепископа Александра (Тимофеева) - время подлинного расцвета Московских духовных школ. Владыка Александр сделал очень много, и прежде всего он добился того, чтобы в семинарию принимали людей с высшим образованием. Один этот факт свидетельствует о том, насколько сложной была жизнь Церкви в Советском Союзе. Год 1985-й - первый, когда не в качестве какого-то единичного исключения, а в массовом порядке разрешили принимать в семинарию людей с высшим образованием, и нас набрался целый поток - курс А.

Второе из важнейших деяний владыки Александра - это то, что он смог добиться разрешения принимать на преподавательскую работу в Московскую духовную семинарию и Академию людей, которых там, может быть, немножко нелюбовно называли «варягами». Это были светские ученые - из Академии наук, различных академических институтов, люди с учеными степенями и в то же время верующие, церковные. При этом, приступая к работе в духовных школах, они не бросали свою преподавательскую и научно-исследовательскую деятельность в светских институтах. Многие из них впоследствии стали священнослужителями... Эти ученые-«варяги» смогли не только повысить уровень преподавания в семинарии и Академии, но и вывести церковную жизнь из подполья, в котором она находилась - и это была революция в отношениях между Церковью и государством, начинавшаяся в отдельно взятых Московских духовных школах. Еще не было никаких веяний будущей перестройки, никаких особых перемен мы не ждали, но все равно какое-то особое чувство - радости, энтузиазма - было у всех, кто преподавал и учился тогда в семинарии.

В сердце России

Больше всего меня, конечно, потрясла Троице-Сергиева Лавра, как, наверное, и всякого человека, который видит ее дивную красоту. Много раз говорилось, что Лавра - это сердце России, место, где небо как-то особенно близко к земле. Может, это звучит и высокопарно, но это именно так.

Когда я учился, у нас была традиция: между завтраком и первым уроком мы бегали (именно бегали, особенно зимой, потому что в кителе, чтобы не замерзнуть, приходится бежать) к преподобному Сергию. Эта традиция сложилась как-то совершенно естественно; никто никого не заставлял, никто никого не учил, но каждое утро все ходили благословляться у Преподобного, и было глубокое и искреннее чувство близости преподобного Сергия к нам. Слова, что духовные школы - это большая келья Преподобного, не были ни формальностью, ни преувеличением.

Главным сокровищем Лавры для меня было ее богослужение. Я люблю службу, и вообще, в значительной степени благодаря этой любви пришел в Церковь, но службы в Лавре - это было что-то необыкновенное. Тогда в самом расцвете своего творчества был отец Матфей , его хор был в наилучшей форме. У него были замечательные певцы, которые сделали бы честь любому профессиональному коллективу. Причем отец Матфей никогда не брал к себе профессиональных музыкантов, особенно тех, кто занимался вокалом, это было для него совершенным табу. Каждого, кто пел у него в хоре, он учил петь с нуля. Та неповторимая манера пения, особое звучание его хора было построено на том, что он лично обучал и воспитывал каждого певчего. Этот титанический труд сопровождал его творческую деятельность почти пятьдесят лет.

Наместником Лавры в то время был нынешний Митрополит Тульский и Белевский Алексий . Служил он великолепно, незабываемо, как наследник классической московской богослужебной традиции. В молодости он был иподиаконом владыки Серапиона (его знает вся Русская Церковь), который в свою очередь был иподиаконом Святейшего Патриарха Алексия I и манеру служения во многом позаимствовал у него, а Патриарх Алексий I - это, можно сказать, литургический эталон Русской Церкви. Всё это вместе - служение отца наместника архимандрита Алексия, пение хора отца Матфея, вообще весь устав, чин, порядок лаврского богослужения - покорило меня на всю жизнь.

Меня часто спрашивают: «Почему Вы стали монахом? Как пришли к этой мысли?». И сколько я ни пытаюсь на этот вопрос ответить - не могу, не знаю, как. Весной, когда еще не закончился первый год учебы, я уже подал прошение о зачислении меня в число братии Лавры. Не было каких-то внешних «толчков», озарений, душевных переворотов. Просто несколько месяцев пребывания в Лавре полностью убедили меня в том, что так надо поступить, и я пришел к наместнику с прошением.

Тогда очень много семинаристов шли в монастырь - это еще одна примета времени. Это еще не было весной в полном смысле слова, но уже началась оттепель - стало можно брать в Лавру столько людей, сколько подавалось прошений. Всегда прием в Лавру был ограничен, всегда очень тщательно отслеживался соответствующими инстанциями - и вдруг наместник Лавры добился такого «послабления». Отец наместник был человеком необыкновенного обаяния, перед которым не мог устоять никто, в том числе и представители соответствующих инстанций, весьма строго наблюдавших за жизнью монастыря. Никто из них никогда не уходил из Лавры, как говорится, «тощ и неутешен», но это делалось исключительно ради блага монастыря, чтобы воздействовать на инстанции, задачей которых было «тащить и не пущать», но которые постепенно становились более благорасположенными к монастырю и духовным школам. Вот такая работа - совместная, невидимая миру, нашему времени непонятная, а зачастую и оболганная, совершалась на благо Церкви людьми, которые стояли тогда во главе и Московских духовных школ, и Троице-Сергиевой Лавры.

Трудное счастье

Еще один урок - это те послушания, которые приходилось нести в Лавре. Какое-то время я был иподиаконом у отца наместника, потом меня определили вести экскурсии для некоторых групп, которые посещали Лавру. Все «обычные» экскурсоводы были светскими людьми, сотрудниками музея-заповедника. Но некоторые экскурсии водили монахи - для особо «почетных гостей», в основном иностранцев или советского партхозактива. Этому контингенту давалась подобная привилегия, видимо, для разнообразия впечатлений.

Я помню, времени не было совершенно. Утром я пономарил на ранней Литургии. Летом служба была в Успенском соборе, и я вставал в четыре часа, в полпятого шел открывать храм, а он огромный, и даже просто открыть все двери - достаточно долгий процесс. Потом надо было ходить с переносной лестницей, зажечь все лампады, приготовить всё к службе. Это занимало минут 30-40. В это время как раз заканчивался братский молебен, приходило служащее раннюю Литургию духовенство. После ранней Литургии - завтрак и занятия. После занятий - экскурсии, после экскурсий - вечернее богослужение, на которое я ходил практически каждый день. Вот такая была напряженная жизнь - жизнь абсолютно счастливая, я ее помню до сих пор. Помню не в подробностях, а как одно темно-светлое пятно: темное потому, что я спал, как в армии, там, где только мог приклонить голову, а светлое - благодаря чувству радости и полноты. Это, кстати, еще один урок, который я получил в Лавре: чем больше человек занят, тем больше он почему-то счастлив.

Главным, конечно же, оставалось лаврское богослужение - теперь уже не только торжественное, праздничное, а обычное, будничное. Весь годовой круг (и неоднократно) я провел на братском клиросе и в алтаре - читал, пел, пономарил. Вот тогда, как мне кажется, я понял богослужение, узнал его и был поражен не только его красотой, но и грандиозностью замысла. Ведь что такое богослужение? Это не просто свидетельство о прошедшем или попытка достойно и красиво отметить те или иные важные события, происходившие в далекие времена. Годовой богослужебный круг - это особый мир, особая жизнь с Богом и со святыми, участником которой ты становишься. И в Лавре я навсегда полюбил богослужение уже не как некий, по словам священника Павла Флоренского, «синтез искусств», а именно как особую жизнь. Хотя и с точки зрения того самого «синтеза» ничего лучше Лавры невозможно и представить: старинные намоленные соборы, иконы Андрея Рублева и других древних мастеров, праздничное богослужение как настоящее, ни с чем не сравнимое торжество, благодаря служению отца наместника с братией и великолепному хору отца Матфея...

Всё пребывание в Лавре было для меня главным жизненным уроком. Для меня Лавра навсегда осталась родным домом. Она близка мне, и я смею надеяться, что могу считать себя частью братии Троице-Сергиевой Лавры, думаю, что связан с ней на всю жизнь.

Православие не исчерпывается Россией

В 1988 году, после окончания семинарии, я был принят в Духовную Академию и в числе других десяти моих соучеников, студентов первого курса, направлен на учебу за рубеж. Это тоже инициатива владыки Александра: он очень хотел, чтобы наши студенты имели как можно больше возможностей расширить свой кругозор, и добился возможности отправить студентов академии в пять тогда еще социалистических стран: в Польшу, Румынию, Чехословакию, Болгарию и Югославию. Мы с нынешним владыкой Кириллом, Епископом Ставропольским, тогда еще мирянином, поехали в Болгарию. Нас приняли на первый курс Софийской Духовной Академии, и я стал служить священником на подворье Русской Православной Церкви - в храме во имя святителя Николая в Софии.

Сразу скажу: после Лавры жизнь Болгарской Церкви показалась нам очень уж какой-то необычной и... недотягивающей до того, чего бы хотелось. Скорее всего, она была просто слишком непривычной для нас. Хоть и шутили тогда: «Курица не птица, Болгария - не заграница», - но все-таки это было зарубежье, жизнь которого отличалась от нашей и в просто бытовом смысле, и, главное, в смысле церковности.

Самое большое впечатление в первые дни пребывания в Болгарии - это духовенство, которое ходило по улицам обязательно в рясе. Помню, идем мы буквально в один из первых дней по городу, знакомимся с Софией и видим такую сцену: идет батюшка, держит за руку ребенка, рядом, под руку, его матушка идет, очень хорошо, модно одетая, они весело общаются друг с другом - и никто на них не обращает особого внимания! Для окружающих видеть священника в духовном платье абсолютно привычно. На Балканах и по сей день священник в гражданской одежде - это что-то немыслимое. У нас же в Советском Союзе все было наоборот: за пределами храма или монастыря духовенство вынуждено было ходить в гражданской одежде. У меня это всегда вызывало тяжелое чувство, поскольку было еще одним свидетельством того униженного состояния, в котором находилась в те годы Церковь. Никто уже, наверное, не помнит, как в 1980-е, даже в 1990-е годы в той же Москве смотрели на человека в рясе. Где-то в 1988 или 1989 году я как-то ехал в метро в монашеской одежде, в которой старался ходить со времени пострига. И вот я как сейчас помню, что еду на эскалаторе вниз, а люди, которые едут на соседнем эскалаторе вверх, по ходу движения все поворачивают головы в мою сторону, потому что человек в рясе был тогда просто невиданным зрелищем.

Что еще с первого взгляда удивило в Болгарии: множество старинных, порой огромных храмов - не взорванных и не закрытых. На родине, когда мы видели храм, мы обычно спрашивали: «Это действующий храм или не действующий?». В Болгарии такой вопрос был бессмысленным - если храм есть, то значит, он действующий, за небольшим исключением: бывало, храмы стояли закрытыми где-то в горах, далеко, где уже давно никто не живет. Удивило и огромное количество монастырей, правда, на наш взгляд, практически пустых - там могли жить один, два, ну, максимум пять монахов.

Поразил, конечно же, величественный храм Александра Невского в Софии - тогда самый большой собор на Балканах, с дивными росписями. Едва ли не впервые я увидел храм, который сохранил свое внутреннее убранство в стилистическом единстве. Ведь какими были храмы в Советском Союзе? Войдешь даже в какой-то московский, не закрывавшийся в советское время храм - там убранство совершенно эклектичное: старинные иконы и тут же какие-то маленькие домашние иконки по стенам. Смотришь: одно распятие, второе, третье... Когда закрывали храмы, люди старались сохранить, что могли, и какие-то святыни переносили из одного храма в другой. А здесь, в Болгарии - каким этот храм создали, таким он и остался спустя десятилетия или столетия. Но, в то же время, впечатления были противоречивые, представьте себе: храм-памятник святого Александра Невского, прекрасное убранство, великолепный смешанный хор - и практически полное отсутствие народа, у алтаря где-то от 100 до 200 человек. И сама служба, например, всенощная, больше всего напоминала костюмированный концерт, потому что длилась от 50 минут до часа с четвертью...

Сначала много было негативных впечатлений. Хотя, скорее всего, дело было в нашем восприятии: мы были максималистами, приехали из Троице-Сергиевой Лавры, и казались себе такими высокодуховными, что сейчас и вспоминать смешно. Не скрою, что в первый год моего пребывания в Болгарии мне очень хотелось уехать обратно в Россию, настолько мне было не по себе. С Божией помощью мне удалось преодолеть это желание, я остался, и, наверное, поэтому Господь как бы открыл для меня некую дверь во внутреннюю жизнь страны и ее народа. Мне довелось увидеть очень много доброго, встретить замечательных людей - удивительно открытых и искренних мирян, священнослужителей, монахов, представителей очень глубокой, почти не прерывавшейся церковной традиции. Это и недавно скончавшийся архимандрит Назарий, замечательный духовник, который жил в небольшом монастыре в горах недалеко от Софии, и владыка Нафанаил, Митрополит Неврокопский , и целый ряд других людей, с которыми и сегодня, спустя почти двадцать лет, я поддерживаю самые добрые отношения.

Конечно же, у меня сохраняется чувство благодарности и благоговения перед святынями Болгарии. В годы учебы я старался приезжать в Рыльский монастырь каждый раз, как только имел такую возможность: садился в автобус и ехал, чтобы побыть в монастыре хотя бы тридцать-сорок минут, помолиться преподобному Иоанну Рыльскому и на следующем автобусе вернуться обратно в Софию. Вообще, в Болгарии добрый, благочестивый, верующий народ, и Болгария до сегодняшнего дня живет в моем сердце.

В те годы я получил возможность познакомиться с церковной жизнью других Поместных Церквей, потому что мы, вот эти десять студентов, начали ездить друг к другу в гости. Сейчас этим мало кого можно удивить, сегодня люди, слава Богу, свободно ездят в другие страны. Но тогда, в конце 1980-х годов, это был достаточно «эксклюзивный» опыт, который по милости Божией мне довелось приобрести.

Например, с теми нашими друзьями, которые учились на богословском факультете в Белграде, мы побывали в центре сербского церковного возрождения - женском монастыре Введения, где служил тогда отец Афанасий (Евтич) . Съездили «на перекладных» в знаменитый женский монастырь Челие, где был похоронен преподобный Иустин (Попович) : были на его могиле, служили Литургию в том храме, где и он служил. Вообще, сербское женское монашество - это одно из самых ярких впечатлений от Сербии. Мало кто знает, что оно является фактически копией русского женского монашества в его дореволюционной традиции. Дело в том, что в Сербской Церкви женское монашество к ХХ веку практически исчезло, и насельницы русских монастырей, беженцы, осевшие в Сербии, возродили здесь женское монашество как институт.

Мы много ездили по Сербии, объездили почти всю Румынию, церковная жизнь которой почти неизвестна у нас, хотя она по праву может считаться самой православной страной в мире. И, наконец, самое ценное для меня - это поездки в Грецию и на Святую Гору Афон. В первый раз я побывал там в 1989 году и потом ездил на Святую Гору ежегодно все время, пока учился. Тогда из России, кроме официальных делегаций на день святого Пантелеимона, никто на Афон не ездил, а я жил там неделями. Афонское монашество - явление уникальное, оно во многом отличается от нашего монашества в лучшую сторону. Это объяснимо: тысячелетняя традиция монашеского делания сохранялась на Афоне практически неповрежденной, в отличие от нашей страны. И сегодня Святая Гора является своеобразным камертоном всей церковной жизни в Греции и во всем православном мире.

Главный урок того времени - я понял, что Православие не исчерпывается Россией. Русская церковная жизнь, русская церковная традиция - это особое явление в православном мире, но не единственное.

Думаю, что этот опыт очень много дал для моего дальнейшего служения, и во многом благодаря ему впоследствии на московском подворье Троице-Сергиевой Лавры, где я был настоятелем, сложилась со временем и монашеская жизнь, и приходская община.

И еще один, наверное, самый главный на сегодня жизненный урок. Я много читал о смирении, но что это такое, по-настоящему понял только примерно через год архиерейской жизни. Сейчас принято ругать архиереев: они-де «князья церкви», далеки от народа, жестоки и не в меру требовательны и т. п., но у меня, «изнутри», сложилась другая точка зрения. Мне иногда кажется, что архиереи - самые смиренные люди на свете, потому что они живут все время в состоянии неразрешимого внутреннего противоречия: большинство из них понимает, что нужно сделать, и трудится не покладая рук, в то же время осознавая, что сделать не получится даже и десятой части того, что необходимо. По объективным причинам - отсутствие условий, людских и материальных ресурсов, наконец, единодушия, понимания у окружающих, в том числе духовенства. И жить постоянно в таком состоянии - это, наверное, самая большая школа смирения. Если, конечно, удается смиряться...

Александр (Тимофеев; 1941-2003), архиепископ Саратовский и Вольский. С июля 1982 г. по август 1992 г. - ректор Московской Духовной Академии и семинарии. С февраля 1994 - архиепископ Майкопский и Армавирский. С июля 1995 г. - архиепископ Саратовский и Вольский. Скоропостижно скончался 7 января 2003 г. в праздник Рождества Христова от острой сердечной недостаточности.
Матфей (Мормыль; 1938-2009), архимандрит. Принял монашеский постриг в ТСЛ в 1962 г. С 1961 и до кончины исполнял послушание регента объединенного хора ТСЛ и Московских духовных школ. Заслуженный профессор МДА. См. о нем: Православие и современность. № 19 (35). С. 30-31.
Алексий (Кутепов; р. в 1953), Митрополит Тульский и Белевский. См. о нем: Православие и современность. № 17 (33). С. 28-34.
Серапион (Фадеев; 1933-1999), митрополит Тульский и Белевский. См. о нем: Православие и современность. № 17 (33). С. 29-30.
Нафанаил (Калайджиев; р. в 1952), Митрополит Неврокопский. См. о нем: Православие и современность. № 12 (28). С. 30-33.
Афанасий (Евтич; р. в 1938), Епископ. Известный архипастырь Сербской Православной Церкви, глубокий богослов. В июле 1991 г. хиротонисан во епископа Банатского (Сербия, Воеводина), в мае 1992 г. назначен на Захолмско-Герцеговинскую кафедру (Босния и Герцеговина). С 1996 г. находится на покое по состоянию здоровья, но продолжает научную работу, участвует в научных конференциях, посвященных истории Церкви, философии, богословию и христианской культуре.
Иустин (Попович; † 1978), преподобный. Сербский подвижник и духовный писатель. Родился в 1894 г. в семье священника. Учился в семинарии св. Саввы в Белграде, где в то время преподавал будущий святитель Николай (Велимирович), затем в Петербургской Духовной Академии, на теологическом факультете в Оксфорде. С конца 1930 г. в сане иеромонаха был миссионером в прикарпатских городах (Ужгороде, Хусте, Мукачеве и др.). Был выдвинут на возрожденную Мукачевскую епископскую кафедру, но по смирению своему отказался от нее. С 1932 г. преподаватель Битольской семинарии, с 1934 - доцент теологического факультета Белградского университета. С мая 1948 г. до кончины подвизался в монастыре Челие близ Валева, где был духовником. Преставился к Богу, как и родился, в праздник Благовещения. В 2010 г. канонизирован Сербской Православной Церковью. Автор многочисленных духовных произведений, в том числе «Догматики Православной церкви» в 3 т. и «Житий святых» в 12 т.

Каждый верующий человек в своей жизни испытывает спады и подъемы. Очень часто период горячего воодушевления от обретения веры сменяется сердечным охлаждением, когда всё связанное с Богом и Церковью исполняется «по долгу», но без радости. Эти периоды бывают очень долгими, трудными и опасными, ведь именно тогда кто-то отходит от церковной жизни. Появилось даже такое понятие – расцерковление, и оно активно обсуждается сегодня в интернете.

На чем чаще всего «спотыкается» современный христианин? По каким причинам его христианская церковная жизнь замирает или прерывается? Мы беседуем об этом с владыкой Лонгином (Корчагиным) , митрополитом Саратовским и Вольским.

– Владыка, начиная разговор о том, по каким причинам «ломается» церковная жизнь человека, наверное, стоит сказать, какой она должна быть, в чем заключается.

– Церковная жизнь верующего человека должна утверждаться на вере в Бога. Всё, что он делает, с чем сталкивается в своей жизни, он должен оценивать, исходя из слова Божиего.

Я убежден, что каждый, кто пришел в Церковь, помнит то чувство особой радости, я бы даже сказал – счастья, которое он испытал, уверовав в Бога и открыв для себя церковную жизнь с ее Таинствами. Человек чувствует, что перед ним открылся совершенно иной мир, который заменяет для него всё остальное и превосходит весь его предшествующий жизненный опыт. Часто неофита даже нужно удерживать от каких-то крайностей, готовности «выполнить и перевыполнить» все существующие писаные и неписаные правила, настоящие или выдуманные, – такая ревность его преисполняет.

Но проходит какое-то время, человек успокаивается. И очень хорошо, если при этом он и дальше продолжает не просто регулярно ходить в церковь и соблюдать посты, но и исполнять Евангелие в своей жизни, считать его основой своего отношения к миру, Богу и людям. Собственно говоря, это и есть правильная церковная жизнь.

– Обо что чаще всего «спотыкаются» современные христиане?

– О самих себя…

Я сейчас скажу довольно непопулярную вещь: наше время – все-таки время достаточно сытой жизни. При том что мы привыкли плакаться: мол, у нас всё плохо, мы живем в непростое время… – но все-таки мы (особенно те, кто вырос при советской власти) честно должны сказать, что живем хорошо. А человек сытый, недавно научившийся жить в обществе потребления, занят только самим собой. Это проявляется и в его церковной жизни, если она у него зарождается хоть в какой-то степени. Кстати, это относится и к нам, духовенству. Мы такие же люди, поэтому все наши недостатки, проблемы, в общем-то, такие же, как у всех.

И вторая главная черта современного человека: от всего, в том числе и от своей церковной жизни, он ждет каких-то заметных внешних результатов. Святые отцы часто сравнивали подвижников со спортсменами-олимпийцами. В раннехристианских произведениях слово «атлет» употреблялось почти как синоним слову «подвижник». К такому сравнению прибегал сам апостол Павел: Не знаете ли, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду? Так бегите, чтобы получить. Все подвижники воздерживаются от всего: те для получения венца тленного, а мы – нетленного (1 Кор. 9: 24–25). Но сегодня и это сравнение воспринимается по-другому. Например, современный человек занимается спортом. Чего он хочет? Он хочет видимых результатов: стать сильным, суметь дать отпор в случае необходимости – или даже просто сбросить лишний вес и сформировать хорошую фигуру. На самом деле всё, что мы сегодня делаем, нацелено на конкретный осязаемый результат. Человек готов достаточно долгое время прилагать усилия – но результат он должен видеть.

Церковная жизнь не предполагает сиюминутных и явственных результатов. Результат церковной жизни – сама жизнь в Боге

Многие люди так же относятся и к церковной жизни: «Я начал ходить в церковь, пощусь в среду и пятницу и все посты большие и малые – а что дальше?» Человек начинает ждать каких-то видимых результатов. Может быть, не того, что он сможет передвигать горы или ходить по воде, как преподобная Мария Египетская, – но по крайней мере каких-то ярких эмоций. Образно говоря, после каждого Причастия он исследует: «Я так хорошо готовился. Что во мне изменилось, что я от этого получил?» И чаще всего он видит, что зримых «результатов» нет, а есть лишь одни постоянные усилия.

Но дело в том, что церковная жизнь не предполагает сиюминутных и явственных результатов. Собственно, результат церковной жизни – сама церковная жизнь, сама жизнь в Боге. И есть достаточно много людей, которые понимают это и живут именно так. Это люди, для которых благодарение Богу за каждый прожитый день является содержанием их веры и, может быть, главным плодом их церковной жизни.

– Вы не раз говорили, что к самым тяжелым последствиям в нашей церковной жизни привела утрата живой традиции. А что мы подразумеваем, когда говорим: «Это человек глубокой церковной традиции»?

– Думаю, прежде всего, вот это умение жить в Церкви, не гонясь за какими-то результатами. Многие из нас знали таких людей, хотя, как правило, они всегда были незаметны. Они ходили в храм, соблюдали все церковные установления: молились, постились, исповедовались, причащались. И, как тихий свет, освещали всё вокруг – настолько убедительно, без слов, свидетельствуя о бытии Божием и о красоте жизни с Богом, что, просто глядя на них, другие задумывались о вечности, о так называемых «проклятых» вопросах и приходили к Богу. Такие люди были и есть. Евангельская любовь, уважение ко всем, готовность помочь, отложив все свои нужды и потребности, открытость к окружающим, отзывчивость, настоящее бессребреничество… – можно еще и еще называть добродетели, которые характерны для таких людей.

Вот я говорю это, и мне вспоминается замечательная женщина – Ольга Константиновна Пудовочкина , саратовский архивист. Казалось бы, не было в ней ничего яркого. Но, во-первых, она была очень счастливой (хотя, с точки зрения человека внешнего, что за жизнь была у нее: одинокая больная женщина, всю жизнь проработала в архиве…). А во-вторых, она была настоящим христианином. У нее была, я бы сказал, высшая степень христианского правильного устроения: она не рвалась к чему-то высокому, не ожидала каких-то благ от своей церковной жизни. А сколько людей было согрето ее теплом! Вот у таких христиан церковная жизнь не замирает и не спотыкается. Они до самой смерти живут, благодаря Бога абсолютно за всё – и доброе, и не очень.

Вспоминается Г.К. Честертон с его знаменитым: кто я такой, чтобы смотреть на этот одуванчик, за что мне этот дар? А Честертон, как мы помним, жил все время в состоянии умирания. С его болезнью каждый новый день был для него даром Божиим, он благоговел от одной мысли о том, что Господь вновь и вновь давал ему возможность видеть это чудо – мир, Им сотворенный.

Конечно, страдания – печальное свойство нашей жизни; на самом деле ничего хорошего в них нет, это последствие грехопадения. Но когда человеку очень хорошо, он забывает не только о Боге, но о многих важных вещах, часто и о своих близких – вообще обо всем, кроме самого себя. А когда человек утеснен со всех сторон, его сердце, смягченное этим утеснением, по-особому глубоко воспринимает Бога.

– Сегодня многим заметно охлаждение к вере и церковной жизни, к богослужению, спад той бескомпромиссной церковной активности, которая характеризовала 1990-е и даже 2000-е годы. Есть и такое мнение: «Ощущение, что люди перестали верить в скорый конец света и расслабились. Ведь одно дело – подготовиться и умереть по-христиански, и совсем другое – жить целую жизнь по-христиански, воспитывать детей, ходить на работу, думать о будущем. Второе гораздо сложнее».

– Что касается конца света, я не стал бы об этом говорить: если люди приходили в Церковь от испуга перед скорым концом света, они были неправы. Действительно, в 1980–1990-е годы алармистские настроения были очень сильны. Это естественно, поскольку произошел слом не просто привычного уклада жизни, а целой эпохи, и люди были растеряны. Однако духовно здоровые наставники и тогда старались удерживать прихожан от панического испуга перед Вторым пришествием.

Люди и сегодня приходят в Церковь. Это видно даже по тому, что продолжается активное храмовое строительство . В Саратове в 2003 году, когда я приехал сюда, было 12 храмов. Сейчас их 47, буквально в течение года будет 62. И эти храмы не пустуют, они наполнены людьми. Однако, действительно, нынешнее время отличается от периода 1990-х годов, в том числе и в церковном плане. И люди, которые приходят сегодня в Церковь, уже иные: это просто уже другое поколение, с другим внутренним настроем. Повторю, эти люди – чада потребительского общества, ведь идеология потребления сегодня – господствующая идеология, изливающаяся на наших современников по 24 часа в сутки.

Люди сегодня относятся потребительски ко всему – и к Церкви тоже

Мы часто жалуемся на то, что храм воспринимается людьми как магазин: «Я заплатил, давайте обслужите меня». Это плохо. Надо признаться, что этому способствуют и сложившиеся в Церкви «товарно-денежные отношения» – та система пожертвований за требы, которой сегодня нет альтернативы, к сожалению. Альтернатива – это десятина, но убедить сегодняшних прихожан, что нужно ежемесячно платить десятину на храм, – вещь немыслимая и в наших условиях просто невозможная.

Не надо думать, что потребительство проявляется только по отношению к Церкви. Нет, люди сегодня относятся потребительски и ко всему остальному, в том числе даже к самым близким людям – родителям, детям и так далее. Вообще же заметнее всего, что в наших современниках нет решимости. Они перегружены информацией, большей частью совершенно ненужной. В духовной жизни, скажем, это приводит к тому, что человек всё знает, но ничего не делает, прилагать усилий не хочет.

– Со временем прихожан почти всегда начинает тяготить обязанность еженедельно присутствовать на службе. Часто люди семейные жалуются на то, что элементарно остаются без выходных, не успевают сделать домашние дела и восстановить силы. Но многие святые говорят, что охлаждение к богослужению – свидетельство глубокого недуга души. Как с ним справиться и совместить свою церковную жизнь и домашние обязанности?

– В самих словах «обязанность присутствовать на службе» заложено совершенно неправильное отношение. Пребывание на службе – это не обязанность, это общение с Богом, это сущностное соединение с Ним в таинстве Причащения. Если отношения с Богом есть в нашей жизни, то служба – это то, к чему мы должны стремиться. Что касается семейных дел… Если есть желание, стремление, то человек найдет возможность побывать на службе, и практика показывает, что ходить в храм по воскресеньям вполне возможно даже для людей семейных. Если же желание остыло по каким-то причинам, то человеку, конечно, легко сослаться на объективные трудности: они есть всегда и абсолютно у всех.

Свои чувства к Богу нужно постоянно возгревать. Если этого не делать, они остынут

Можно ли с этим справиться? Можно, только если очень захотеть. Все святые, которые были духовниками, общались с народом и отвечали на вопросы людей о духовной жизни, говорили о том, что свою ревность, свои чувства к Богу нужно постоянно возгревать. Если этого не делать, они остынут. Точно так же, как и в человеческих отношениях: если мы любим кого-то, то возгреваем эти чувства – стараемся чаще видеться, побольше общаться. Это серьезная ошибка, когда люди считают, что если у них возникли какие-то чувства, то они уже не закончатся. Ничего подобного: со временем охладевают любые чувства, даже, казалось бы, такие незыблемые, как чувства родителей к детям, детей к родителям. Их тоже необходимо укреплять, и для этого нужно учиться приносить какие-то жертвы ради близких. Ведь точно так же можно сказать: «У меня мама живет далеко, зачем мне к ней ездить? Я занят, у меня семья, работа, дача, мне надо отдохнуть, на море поехать. А мама – живет она и живет, ничего ей не сделается…» Да многие так и говорят.

Все человеческие чувства – абсолютно все! – нужно воспитывать, беречь и возгревать. Если мы говорим об отношениях с Богом – нужно так же стремиться чаще общаться с Ним: стараться искренне молиться, читать душеполезные книги, делать добрые дела ради Него, соединяться с Ним в таинстве Причащения и так далее.

– Очень многие говорят, что «спотыкаются» на однообразии, ведь мы по многу лет читаем одни и те же молитвы (утреннее и вечернее правило, каноны к Причастию), исповедуемся в одних и тех же грехах…

– На самом деле это общая для всех, старая болезнь. Если почитать письма святителя Феофана Затворника , можно заметить, что половина, если не больше, духовных чад пишет ему об этом. Когда человек регулярно читает одни и те же чинопоследования, то, конечно, у него замыливается глаз и, самое главное, сердце. А когда сердце перестает отзываться на слова молитвы, человеку всё начинает казаться малоинтересным.

Дело в том, что однообразными наши молитвы становятся тогда, когда мы их механически «вычитываем». Наши молитвы – и утренние, и вечерние, и правило ко Святому Причащению – необыкновенно глубоки, в них содержится масса смыслов и образов. Это образец того, какими должны быть отношения человека к Богу. С проблемой привыкания к молитвенным текстам надо бороться, и это можно делать самыми разными способами.

Надо сознательно приучать себя ко вниманию, чтобы каждое слово молитвы отзывалось в сердце

Первый способ, который лежит на поверхности, – сознательно приучать себя ко вниманию, чтобы каждое слово молитвословия отзывалось в сердце. И это сразу всё меняет. Второй способ – разнообразить свои молитвы. Святитель Феофан Затворник предлагал самые разные способы это сделать, например молиться краткими молитвами. Он часто советовал своим духовным чадам взять 24 молитвы святителя Иоанна Златоуста из вечернего правила и повторять их, пока сердце откликается на эти слова. Лично я, когда совсем уже устаю от одного правила, начинаю читать или малое повечерие с каноном Божией Матери из Октоиха, или чин двенадцати псалмов. Самое главное, чтобы новизна молитвенного текста стимулировала человеческое сознание к более глубокому его восприятию.

Лучше, конечно, взять на это благословение у духовника. Если духовника нет, опять же, нужно читать святителя Феофана Затворника. Кстати, в его письмах есть ответы на очень многие вопросы, которые сегодня так же актуальны, как и в его время.

– Еще одна сложность (на это жалуются многие) – отсутствие личных вдохновляющих примеров. Вот, скажем, читает человек увлеченно «Несвятых святых» – и радость потихоньку сменяется грустью: как хотелось бы увидеть таких людей, как отец Иоанн (Крестьянкин), отец Серафим (Розенберг), – но где их найти?

– Да, каждый человек неповторим, и второго отца Иоанна (Крестьянкина) или отца Кирилла (Павлова) между нами нет. Но есть другие люди. Они не обязательно где-нибудь за тридевять земель, они могут быть рядом с нами, в том же приходе, в который мы ходим. Надо просто научиться смотреть вокруг себя. Часто мы жалеем о том, что не встречались с теми святыми и подвижниками, о которых читали в популярных книжках, а в результате не видим пусть не великих, но просто добрых христиан, живущих в Боге рядом с нами. Зачастую, лишь когда они уходят, мы спохватываемся и говорим: «Надо же, какой человек был рядом…»

Есть очень хорошая книга архимандрита Рафаила (Карелина) – «Умение умирать, или Искусство жить». Там есть очень правильные слова: «Святитель Иоанн Златоуст утверждает странную, казалось бы, вещь: что подающий милостыню нищим ради Христа выше оказывавших благодеяния Христу во время Его земной жизни. Слова Христа были сладостны, лик Его прекрасен, Он совершал чудеса, а здесь человек видит нищих – грязных, зловонных и безобразных, – но благодетельствует им ради Христа, и его милостыню в лице этих нищих приемлет Сам Христос. Поэтому будем слушаться наших наставников – также ради Христа, – не обращая внимания на их немощи и недостатки, и, быть может, такое послушание будет иметь больше цены, чем послушание ангелоподобным старцам, имевшим дар чудотворения».

– Отрицательных примеров в нашей жизни, увы, немало. К тому же, благодаря интернету, о них узнаёт гораздо больше людей, чем прежде. Если человек столкнулся с грубостью в Церкви или прочитал в интернете что-то смущающее о священнослужителе, которого уважал, его душа бывает по-настоящему ранена. Как с этим справиться?

– Отрицательных примеров в нашей жизни действительно много. А самый отрицательный, я думаю, каждый подает себе сам. И разочарование в самом себе, наверное, самое сильное разочарование, которое постигает человека. Но мы ведь выдерживаем это. Должны научиться выдерживать и разочарование в других, например, узнав о том, что кто-то из людей Церкви оказался не на высоте своего призвания. Перед своим Господом стоит он или падает (Рим. 14: 4). Не наше дело судить и исправлять тех, кого судить и исправлять будет Сам Бог. Хотя понятно, что каждый раз это переживается достаточно глубоко и болезненно.

Никогда не надо торопиться с оценками. Если мы хотим быть христианами, нужно быть очень осторожными в своих словах

– Еще люди говорят, что их отталкивает открытое обсуждение недостатков в церковной жизни. Именно поэтому появляются сайты типа «Ахиллы», такие книги как «Исповедь бывшей послушницы» и т.д. Приведу слова знакомого православного журналиста: «Я с детства знаю одного священника, который оставил служение; это один из лучших людей, которых я встречала в жизни, – и я не могу не думать, почему так случилось и почему он оказался сторонником “Ахиллы”. Дело не в том, что нам не нравится, что там печатают, а в том, что для людей это важно и резонанс колоссальный…»

– Что касается обсуждения недостатков, я думаю, тут нужно всегда руководствоваться Евангелием. Если у человека есть какой-то серьезный недостаток, надо сказать это ему самому, а не выносить посредством интернета на всеобщее обсуждение и посмеяние. Кроме того, наблюдая за самыми бурными дискуссиями в сети, я вижу, что чаще всего они вызваны недостоверной или неполной информацией или даже основаны на прямой лжи. Никогда не надо торопиться с оценками. Я не советовал бы сразу же чем-то возмущаться и становиться на чью-то сторону. Если мы хотим быть христианами, нужно быть очень осторожными в своих словах.

Еще будем помнить, что наши оценки других людей всегда субъективны – как плохие, так и хорошие, комплиментарные. Кому-то человек кажется лучшим на свете, а тому, кто знает его более глубоко, может так совсем не казаться.

Что касается «Ахиллы», «Исповеди бывшей послушницы» и прочих проектов… Потеря веры или уход из Церкви – это всегда страшная трагедия для человека, как бы он ни хорохорился. Можно даже, как известный отступник А.А. Осипов, мучительно умирая от рака, повелеть написать на своем могильном памятнике: «Радости вам, долгих лет жизни желает атеист и друг ваш Александр Осипов». Но на самом деле, конечно, такой человек не находит себе покоя. И диавол дает ему иллюзию покоя, полноценной жизни в том, что побуждает его всю оставшуюся жизнь бороться с Церковью, ненавидя и унижая то, что он когда-то любил. Это, в общем-то, обычное чувство, психологически легко объяснимое. Можно найти ему аналогию и в человеческих отношениях, потому что ненависть между людьми бывает наиболее полной и зрелой, когда она проистекает из прежде бывшей любви. А когда человек ненавидит, он уже каждое лыко в строку вставляет: там и правда, и неправда, и выдумка, и преувеличение – всё как в том же «Ахилле».

Хотя сказанное не отменяет того, что в нашей церковной жизни множество недостатков и проблем. Я, как архиерей, могу сказать и о себе. Я вообще человек грешный и знаю свои грехи. Они самые разные, но они все вместе – пылинка по сравнению с тем грехом, который я совершаю, когда рукополагаю человека недостойного. Апостольская заповедь гласит: Рук ни на кого не возлагай поспешно (1 Тим. 5: 22), а среди нынешних кандидатов встречаются, к сожалению, люди, которых, как выясняется впоследствии, ни в коем случае нельзя было вводить в клир. Это трудно или почти невозможно распознать заранее: они учились в семинарии, не совершили каких-то грубых проступков. Пришло время – просили хиротонии, их рукоположили, а потом оказалось, что этим людям близко не надо было подходить к церковному порогу. И такие люди, увы, встречаются везде. Ведь на том же «Ахилле» посмотрите все эти «исповеди» бывших батюшек: при том что у них были самые разные обстоятельства, понятно, что эти люди совершенно не имели представления о том, кто такой священник, зачем он поставлен и что должен делать. У них совершенно обычные, материальные претензии: им чего-то недодали, или отняли то, что они считали своим по праву, а самая главная проблема обычно – почему его, беднягу, коварнейшим и жесточайшим образом отправили служить в деревню. Это конец жизни, трагедия. Надо срочно всё бросать и писать жалобы в интернет о самодурах-архиереях…

Если подобные проекты имеют заметный резонанс – что ж, вероятно, в этом есть какой-то смысл, если Господь попускает это…

– Наверное, главное в жизни любого человека – нужда в любви, но очень часто сам он не умеет любить. Не секрет, что у нас множество неблагополучных семей, и если человеку «повезло» вырасти в такой семье, если его не любили в детстве, по сути он остается искалеченным на всю жизнь. Он замкнут на самом себе и глубоко несчастен, до него очень трудно достучаться. «Как объяснить, что такое любовь Бога к человеку, если человек не знает, что такое любовь отца к сыну?» – сказал в интервью один христианский психолог. Не от этого ли такое количество недружелюбных, иногда даже грубых людей в наших храмах? Преодолимо ли это?

– Да, действительно, сегодня много неблагополучных семей. Может быть, у меня начинается старческое брюзжание, но я, честно говоря, смотрю на молодое поколение с легким ужасом. Недавно наткнулся на одну фразу в интернете – смешную, но заставившую задуматься: «Трагедия не в том, что мы стали взрослыми, а в том, что теперь взрослые – это мы». Сегодня в жизнь вошло целое поколение людей не то что недолюбленных, а не получивших родительского воспитания. Они эгоистичны, невоспитанны даже в бытовом смысле, у них не воспитаны чувства. Они не умеют любить, даже если хотят любить: они не знают, что это такое, в чем это должно выражаться, кроме каких-то физиологических проявлений. И самое страшное, что сейчас это поколение уже растит своих собственных детей. Наверное, все старики так всегда говорили, и я понимаю, что не оригинален, но иногда мне становится страшно, потому что я вижу это и в Церкви. В том числе среди нашей молодежи, которая учится в православных гимназиях, в семинариях, а значит, возможно, среди будущих священников.

Как это преодолевать? Мы пытаемся по мере наших сил и возможностей. Но возможности наши очень невелики и зачастую не могут перевесить тот поток негативных примеров, которые дают социальные сети и которыми живет сегодняшняя молодежь. И действительно, вопрос о грубости в храмах, о недружелюбности людей, как это ни тяжело говорить, достаточно актуален, но сам по себе является лишь частным проявлением основной проблемы нашего времени: масштабного сбоя нравственных ориентиров. К сожалению, я не верю, что в скором времени это может быть преодолено.

– Общее оскудение веры в последние времена человеческой истории неизбежно (об этом говорят и святые отцы, и Евангелие: …и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь (Мф. 24: 12); Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк. 18: 8)). Что надо помнить, что делать, чтобы самому не поддаться этому духу оскудения?

– Да, это верно. И, собственно говоря, все эти негативные явления, о которых мы говорим, не сегодня возникли, они были всегда. В разные эпохи христианство то сжималось, как шагреневая кожа, то вновь выходило на поверхность, и проповедь его как бы давала новые импульсы христианскому миру. Так было на Западе, так было и на Востоке. Какие-то здоровые импульсы есть и у нас сейчас, в наше время. Мы иногда делаем триумфалистские заявления, может быть, они не совсем верны. Но, тем не менее, некий повод для радости у нас есть: тот же количественный рост храмов, духовенства и верующих. Это тоже результат, хотя, конечно, его еще предстоит осмыслить.

Действительно, мы знаем из Евангелия, что, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь; претерпевший же до конца спасется (Мф. 24: 12–13). Знаете, когда я был послушником в Троице-Сергиевой Лавре, я прочитал «Отечник» епископа Игнатия (Брянчанинова) . Впервые мне, вчерашнему выпускнику филфака, попала в руки такого рода книга. Я был от нее в полном восторге. Но в конце прочитал слова: «Отступление попущено Богом: не покусись остановить его немощною рукою твоею. Устранись, охранись от него сам: и этого с тебя достаточно. Ознакомься с духом времени, изучи его, чтоб по возможности избегнуть влияния его». Я настолько был не согласен с этими словами и возмущен ими, что во мне всё кипело и я горячо спорил про себя со святителем Игнатием… Но вот чем дольше я живу на свете, тем больше понимаю, что это самые точные слова, которые могут быть сказаны относительно современности. Отступление действительно попущено Богом, потому что Бог оставляет человеку свободу. А пользуется человек своей свободой, к сожалению, чаще всего не ко благу.