Парень с девушкой занимаются любовью. Пересказ романа Преступление и наказание (детальный пересказ). Увидеть во сне кровь

по соннику Миллера

Снящиеся кровавые одежды говорят о возможных врагах, которые стремятся помешать успешной карьере, открывающейся перед вами. Тот, кто видит этот сон, должен опасаться странных новых дружеских связей. Видеть кровь, льющуюся из раны, – знак физического нездоровья или грядущее беспокойство, неуспех в делах, вызванный неудачными сделками с иностранными синдикатами, картелями и другими объединениями. Видеть кровь на своих руках – неудачи, роковое невезение, если вы немедленно не позаботитесь о себе самом и своих делах.

К чему снится кровь

по соннику Цветкова

видеть много - к деньгам; нечаянность; из носа - денежная потеря, бедственное положение, родственники; изо рта - имущественные разногласия с близкими; из члена - развод с потерей детей или репутации; на других - болезнь в семье; чужая запачкала - выгода через того, чья кровь; освобождение через потерю; неожиданное счастье; проливается на землю - к деньгам; нежданная помощь; испачкана одежда - чья-то злоба; засохшая - старая вражда или зависть.

Кровь во сне

по соннику Нострадамуса

Если во сне вы увидели на себе кровь – в ближайшее время вы получите известие от своих родственников. Сон, в котором вы истекаете кровью, означает временное одиночество и печаль. Увидеть во сне, как вы проливаете чью-то кровь, – проявить беспечность при решении очень важной для вас проблемы. Вам следует взять инициативу в свои руки. Видеть во сне близкого человека, истекающего кровью, – из-за вашего эгоизма у вас испортятся отношения с близким человеком. Сон, в котором вы увидели залитую кровью землю, предвещает тяжелые испытания, конфликты и человеческие жертвы.

К чему снится сон про кровь

по соннику Ванги

Кровь в сновидении ассоциируется с родственными связями, возмездием, конфликтами. Сон, в котором вы пытаетесь остановить льющуюся из раны кровь, символизирует вашу тоску по умершему близкому человеку. Если во сне вы увидели кровь на своей одежде – это знак того, что поступок близкого человека поставит под угрозу вашу репутацию. Во сне вы защищались и ударили своего врага так сильно, что из его раны брызнула на вас кровь, – этот сон предсказывает, что любое вмешательство в ссору между близкими людьми может закончиться для вас серьезными последствиями. Вам снится, что вы пьете из реки холодную и вкусную воду. Но вдруг вода в реке начинает темнеть и на ваших глазах превращается в густую кровь. Вы с ужасом замечаете, что этой кровью испачканы ваши руки, рот и одежда. Этот сон является предостережением. На вашем роду лежит давнее проклятие, которое не замедлит разрушить вашу жизнь и жизнь ваших близких. Злой рок будет преследовать вас до тех пор, пока вы не попросите прощения у Создателя за грехи, в которых виновны ваши предки.

Увидеть во сне кровь

по соннику Лоффа

Этот символ в сновидениях редко носит положительный характер, пожалуй, за исключением случаев, связанных с проявлением злости к кому-либо. В этом случае кровь противника – признак вашей полной победы. Но чаще всего кровь символизирует истощение, упадок, повреждение или смерть. Истощение может быть как физическим, так и эмоциональным, финансовым, то есть предполагать потерю значимых ресурсов. Кровь имеет еще одно прямое значение – это источник жизни. В этом смысле она рассматривается как символ единения с другим человеком – образ, навеянный индейским культом «кровного братства». Кровь также может символизировать жертвенность – например, агнец, отданный на заклание. Кроме того, кровь имеет глубокий смысл для людей, увлекающихся оккультизмом. В подобного рода снах кровь часто выпивают, ею рисуют или пишут. Вы найдете частые упоминания и ссылки на такие явления во многих культовых произведениях литературы. Чью кровь вы видите во сне? Вы можете определить, кто вызвал ее появление? Испытали ли вы чувство страха при этом?

К чему снится сон про вампира

по соннику Ванги

Во сне вампир является символом страшных перемен, роковых событий, которые принесут много страданий и крови. Если во сне на вас нападает вампир, значит, наяву на вас обрушится жестокий удар судьбы, возможно, вы потеряете кого-то из близких и дорогих вам людей. Сон, в котором вы превращаетесь в вампира, предвещает, что вы сами по неосторожности или излишней самоуверенности подвергнете свою жизнь опасности, избежать которую удастся только чудом, если вообще удастся. Видеть вампира, пьющего кровь, – к длительной и мучительной болезни родного человека. Во сне убить вампира – наяву счастливо избежать событий, которые могли бы искалечить вашу жизнь.

К чему снится вампир

по соннику Цветкова

страшная тревога, скверная амбиция, претензия; если болен - выздоровление.

К чему снится сон про раны

по соннику Ванги

Сон, в котором вы увидели на своем теле раны, является плохим предзнаменованием. В реальности вы не признаете существование духовного мира и божественных сил, поэтому вы лишены помощи и поддержки. Если во сне кто-то вас ранил – это означает перемены в личной жизни. Во сне вы оказываете помощь раненому человеку, пытаетесь залечить его раны – наяву вы служите добру и справедливости. Поэтому вся ваша жизнь наполнена милосердием и любовью к ближним. Вам приснилось, что ваши старые раны опять кровоточат, – в реальности вам напомнят о старых обидах и вы вновь переживете душевную боль и страдания. Сон, в котором вы увидели, что ранен кто-то из ваших близких, предвещает болезнь, утраты.

Ответы эксперта

кровь

Приснилось,что гуляла с бывшей подругой по скале,а потом я упала в воду и начала задыхаться кровью.а затем она лилась изо рта по-моему на землю..Что это значит?(Анна)

I

Так пролежал он очень долго. Случалось, что он как будто и просыпался, и в эти минуты замечал, что уже давно ночь, а встать ему не приходило в голову. Наконец он заметил, что уже светло по-дневному. Он лежал на диване навзничь, еще остолбенелый от недавнего забытья. До него резко доносились страшные, отчаянные вопли с улицы, которые, впрочем, он каждую ночь выслушивал под своим окном, в третьем часу. Они-то и разбудили его теперь. «А! вот уж и из распивочных пьяные выходят, — подумал он, — третий час, — и вдруг вскочил, точно его сорвал кто с дивана. — Как! Третий уже час!» Он сел на диване, — и тут всё припомнил! Вдруг, в один миг всё припомнил! В первое мгновение он думал, что с ума сойдет. Страшный холод обхватил его; но холод был и от лихорадки, которая уже давно началась с ним во сне. Теперь же вдруг ударил такой озноб, что чуть зубы не выпрыгнули и всё в нем так и заходило. Он отворил дверь и начал слушать: в доме всё совершенно спало. С изумлением оглядывал он себя и всё кругом в комнате и не понимал: как это он мог вчера, войдя, не запереть дверей на крючок и броситься на диван, не только не раздевшись, но даже в шляпе: она скатилась и тут же лежала на полу, близ подушки. «Если бы кто зашел, что бы он подумал? Что я пьян, но...» Он бросился к окошку. Свету было довольно, и он поскорей стал себя оглядывать, всего, с ног до головы, всё свое платье: нет ли следов? Но так нельзя было: дрожа от озноба, стал он снимать с себя всё и опять осматривать кругом. Он перевертел всё, до последней нитки и лоскутка, и, не доверяя себе, повторил осмотр раза три. Но не было ничего, кажется, никаких следов; только на том месте, где панталоны внизу осеклись и висели бахромой, на бахроме этой оставались густые следы запекшейся крови. Он схватил складной большой ножик и обрезал бахрому. Больше, кажется, ничего не было. Вдруг он вспомнил, что кошелек и вещи, которые он вытащил у старухи из сундука, все до сих пор у него по карманам лежат! Он и не подумал до сих пор их вынуть и спрятать! Не вспомнил о них даже теперь, как платье осматривал! Что ж это? Мигом бросился он их вынимать и выбрасывать на стол. Выбрав всё, даже выворотив карманы, чтоб удостовериться, не остается ли еще чего, он всю эту кучу перенес в угол. Там, в самом углу, внизу, в одном месте были разодраны отставшие от стены обои: тотчас же он начал всё запихивать в эту дыру, под бумагу: «вошло! Всё с глаз долой и кошелек тоже!» — радостно думал он, привстав и тупо смотря в угол, в оттопырившуюся еще больше дыру. Вдруг он весь вздрогнул от ужаса: «Боже мой, — шептал он в отчаянии, — что со мною? Разве это спрятано? Разве так прячут?» Правда, он и не рассчитывал на вещи; он думал, что будут одни только деньги, а потому и не приготовил заранее места, — «но теперь-то, теперь чему я рад? — думал он. — Разве так прячут? Подлинно разум меня оставляет!» В изнеможении сел он на диван, и тотчас же нестерпимый озноб снова затряс его. Машинально потащил он лежавшее подле, на стуле, бывшее его студенческое зимнее пальто, теплое, но уже почти в лохмотьях, накрылся им, и сон, и бред опять разом охватили его. Он забылся. Не более как минут через пять вскочил он снова и тотчас же, в исступлении, опять кинулся к своему платью. «Как это мог я опять заснуть, тогда как ничего не сделано! Так и есть, так и есть: петлю подмышкой до сих пор не снял! Забыл, об таком деле забыл! Такая улика!» Он сдернул петлю и поскорей стал разрывать ее в куски, запихивая их под подушку в белье. «Куски рваной холстины ни в каком случае не возбудят подозрения; кажется так, кажется так!» — повторял он, стоя среди комнаты, и с напряженным до боли вниманием стал опять высматривать кругом, на полу и везде, не забыл ли еще чего-нибудь? Уверенность, что всё, даже память, даже простое соображение оставляют его, начинала нестерпимо его мучить. «Что, неужели уж начинается, неужели это уж казнь наступает? Вон, вон, так и есть!» Действительно, обрезки бахромы, которую он срезал с панталон, так и валялись на полу, среди комнаты, чтобы первый увидел! «Да что же это со мною!» — вскричал он опять как потерянный. Тут пришла ему в голову странная мысль: что, может быть, и всё его платье в крови, что, может быть, много пятен, но что он их только не видит, не замечает, потому что соображение его ослабело, раздроблено... ум помрачен... Вдруг он вспомнил, что и на кошельке была кровь. «Ба! Так, стало быть, и в кармане тоже должна быть кровь, потому что я еще мокрый кошелек тогда в карман сунул!» Мигом выворотил он карман, и — так и есть — на подкладке кармана есть следы, пятна! «Стало быть, не оставил же еще совсем разум, стало быть, есть же соображение и память, коли сам спохватился и догадался! — подумал он с торжеством, глубоко и радостно вздохнув всею грудью, — просто слабосилие лихорадочное, бред на минуту», — и он вырвал всю подкладку из левого кармана панталон. В эту минуту луч солнца осветил его левый сапог: на носке, который выглядывал из сапога, как будто показались знаки. Он сбросил сапог: «действительно знаки! Весь кончик носка пропитан кровью»; должно быть, он в ту лужу неосторожно тогда ступил... «Но что же теперь с этим делать? Куда девать этот носок, бахрому, карман?» Он сгреб всё это в руку и стоял среди комнаты. «В печку? Но в печке прежде всего начнут рыться. Сжечь? Да и чем сжечь? Спичек даже нет. Нет, лучше выйти куда-нибудь и всё выбросить. Да! Лучше выбросить! — повторял он, опять садясь на диван, — и сейчас, сию минуту, не медля!..» Но вместо того голова его опять склонилась на подушку; опять оледенил его нестерпимый озноб; опять он потащил на себя шинель. И долго, несколько часов, ему всё еще мерещилось порывами, что «вот бы сейчас, не откладывая, пойти куда-нибудь и всё выбросить, чтоб уж с глаз долой, поскорей, поскорей!» Он порывался с дивана несколько раз, хотел было встать, но уже не мог. Окончательно разбудил его сильный стук в двери. — Да отвори, жив аль нет? И все-то он дрыхнет! — кричала Настасья, стуча кулаком в дверь, — целые дни-то деньские, как пес, дрыхнет! Пес и есть! Отвори, что ль. Одиннадцатый час. — А може, и дома нет! — проговорил мужской голос. «Ба! это голос дворника... Что ему надо?» Он вскочил и сел на диване. Сердце стучало так, что даже больно стало. — А крюком кто ж заперся? — возразила Настасья, — ишь, запирать стал! Самого, что ль, унесут? Отвори, голова, проснись! «Что им надо? Зачем дворник? Всё известно. Сопротивляться или отворить? Пропадай...» Он привстал, нагнулся вперед и снял крюк. Вся его комната была такого размера, что можно было снять крюк, не вставая с постели. Так и есть: стоят дворник и Настасья. Настасья как-то странно его оглянула. Он с вызывающим и отчаянным видом взглянул на дворника. Тот молча протянул ему серую, сложенную вдвое бумажку, запечатанную бутылочным сургучом. — Повестка, из конторы, — проговорил он, подавая бумагу. — Из какой конторы?.. — В полицию, значит, зовут, в контору. Известно, какая контора. — В полицию!.. Зачем?.. — А мне почем знать. Требуют, и иди. — Он внимательно посмотрел на него, осмотрелся кругом и повернулся уходить. — Никак совсем разболелся? — заметила Настасья, не спускавшая с него глаз. Дворник тоже на минуту обернул голову. — Со вчерашнего дня в жару, — прибавила она. Он не отвечал и держал в руках бумагу, не распечатывая. — Да уж не вставай, — продолжала Настасья, разжалобясь и видя, что он спускает с дивана ноги. — Болен, так и не ходи: не сгорит. Что у те в руках-то? Он взглянул: в правой руке у него отрезанные куски бахромы, носок и, лоскутья вырванного кармана. Так и спал с ними. Потом уже, размышляя об этом, вспоминал он, что, и полупросыпаясь в жару, крепко-накрепко стискивал всё это в руке и так опять засыпал. — Ишь лохмотьев каких набрал и спит с ними, ровно с кладом... — И Настасья закатилась своим болезненно-нервическим смехом. Мигом сунул он всё под шинель и пристально впился в нее глазами. Хоть и очень мало мог он в ту минуту вполне толково сообразить, но чувствовал, что с человеком не так обращаться будут, когда придут его брать. «Но... полиция?» — Чаю бы выпил? Хошь, что ли? Принесу; осталось... — Нет... я пойду: я сейчас пойду, — бормотал он, становясь на ноги. — Поди, и с лестницы не сойдешь? — Пойду... — Как хошь. Она ушла вслед за дворником. Тотчас же бросился он к свету осматривать носок и бахрому: «Пятна есть, но не совсем приметно; всё загрязнилось, затерлось и уже выцвело. Кто не знает заранее — ничего не разглядит. Настасья, стало быть, ничего издали не могла приметить, слава богу!» Тогда с трепетом распечатал он повестку и стал читать; долго читал он и наконец-то понял. Это была обыкновенная повестка из квартала явиться на сегодняшний день, в половине десятого, в контору квартального надзирателя. «Да когда ж это бывало? Никаких я дел сам по себе не имею с полицией! И почему как раз сегодня? — думал он в мучительном недоумении. — Господи, поскорей бы уж!» Он было бросился на колени молиться, но даже сам рассмеялся, — не над молитвой, а над собой. Он поспешно стал одеваться. «Пропаду так пропаду, всё равно! Носок надеть! — вздумалось вдруг ему, — еще больше затрется в пыли, и следы пропадут». Но только что он надел, тотчас же и сдернул его с отвращением и ужасом. Сдернул, но, сообразив, что другого нет, взял и надел опять — и опять рассмеялся. «Всё это условно, всё относительно, всё это одни только формы, — подумал он мельком, одним только краешком мысли, а сам дрожа всем телом, — ведь вот надел же! Ведь кончил же тем, что надел!» Смех, впрочем, тотчас же сменился отчаянием. «Нет, не по силам...» — подумалось ему. Ноги его дрожали. «От страху», — пробормотал он про себя. Голова кружилась и болела от жару. «Это хитрость! Это они хотят заманить меня хитростью и вдруг сбить на всем, — продолжал он про себя, выходя на лестницу. — Скверно то, что я почти в бреду... я могу соврать какую-нибудь глупость...» На лестнице он вспомнил, что оставляет все вещи так, в обойной дыре, — «а тут, пожалуй, нарочно без него обыск», — вспомнил и остановился. Но такое отчаяние и такой, если можно сказать, цинизм гибели вдруг овладели им, что он махнул рукой и пошел дальше. «Только бы поскорей!..» На улице опять жара стояла невыносимая; хоть бы капля дождя во все эти дни. Опять пыль, кирпич и известка, опять вонь из лавочек и распивочных, опять поминутно пьяные, чухонцы-разносчики и полуразвалившиеся извозчики. Солнце ярко блеснуло ему в глаза, так что больно стало глядеть и голова его совсем закружилась, — обыкновенное ощущение лихорадочного, выходящего вдруг на улицу в яркий солнечный день. Дойдя до поворота во вчерашнюю улицу, он с мучительною тревогой заглянул в нее, на тот дом... и тотчас же отвел глаза. «Если спросят, я, может быть, и скажу», — подумал он, подходя к конторе. Контора была от него с четверть версты. Она только что переехала на новую квартиру, в новый дом, в четвертый этаж. На прежней квартире он был когда-то мельком, но очень давно. Войдя под ворота, он увидел направо лестницу, по которой сходил мужик с книжкой в руках: «дворник, значит; значит, тут и есть контора», и он стал подниматься наверх наугад. Спрашивать ни у кого ни об чем не хотел. «Войду, стану на колена и всё расскажу...» — подумал он, входя в четвертый этаж. Лестница была узенькая, крутая и вся в помоях. Все кухни всех квартир во всех четырех этажах отворялись на эту лестницу и стояли так почти целый день. Оттого была страшная духота. Вверх и вниз всходили и сходили дворники с книжками под мышкой, хожалые и разный люд обоего пола — посетители. Дверь в самую контору была тоже настежь отворена. Он вошел и остановился в прихожей. Тут всё стояли и ждали какие-то мужики. Здесь тоже духота была чрезвычайная и, кроме того, до тошноты било в нос свежею, еще невыстоявшеюся краской на тухлой олифе вновь покрашенных комнат. Переждав немного, он рассудил подвинуться еще вперед, в следующую комнату. Всё крошечные и низенькие были комнаты. Страшное нетерпение тянуло его всё дальше и дальше. Никто не замечал его. Во второй комнате сидели и писали какие-то писцы, одетые разве немного его получше, на вид всё странный какой-то народ. Он обратился к одному из них. — Чего тебе? Он показал повестку из конторы. — Вы студент? — спросил тот, взглянув на повестку. — Да, бывший студент. Писец оглядел его, впрочем без всякого любопытства. Это был какой-то особенно взъерошенный человек с неподвижною идеей во взгляде. «От этого ничего не узнаешь, потому что ему всё равно», — подумал Раскольников. — Ступайте туда, к письмоводителю, — сказал писец и ткнул вперед пальцем, показывая на самую последнюю комнату. Он вошел в эту комнату (четвертую по порядку), тесную и битком набитую публикой — народом, несколько почище одетым, чем в тех комнатах. Между посетителями были две дамы. Одна в трауре, бедно одетая, сидела за столом против письмоводителя и что-то писала под его диктовку. Другая же дама, очень полная и багрово-красная, с пятнами, видная женщина, и что-то уж очень пышно одетая, с брошкой на груди, величиной в чайное блюдечко, стояла в сторонке и чего-то ждала. Раскольников сунул письмоводителю свою повестку. Тот мельком взглянул на нее, сказал: «подождите» и продолжал заниматься с траурною дамой. Он перевел дух свободнее. «Наверно, не то!» Мало-помалу он стал ободряться, он усовещивал себя всеми силами ободриться и опомниться. «Какая-нибудь глупость, какая-нибудь самая мелкая неосторожность, и я могу всего себя выдать! Гм... жаль, что здесь воздуху нет, — прибавил он, — духота... Голова еще больше кружится... и ум тоже...» Он чувствовал во всем себе страшный беспорядок. Он сам боялся не совладеть с собой. Он старался прицепиться к чему-нибудь и о чем бы нибудь думать, о совершенно постороннем, но это совсем не удавалось. Письмоводитель сильно, впрочем, интересовал его: ему всё хотелось что-нибудь угадать по его лицу, раскусить. Это был очень молодой человек, лет двадцати двух, с смуглою и подвижною физиономией, казавшеюся старее своих лет, одетый по моде и фатом, с пробором на затылке, расчесанный и распомаженный, со множеством перстней и колец на белых отчищенных щетками пальцах и золотыми цепями на жилете. С одним бывшим тут иностранцем он даже сказал слова два по-французски, и очень удовлетворительно. — Луиза Ивановна, вы бы сели, — сказал он мельком разодетой багрово-красной даме, которая всё стояла, как будто не смея сама сесть, хотя стул был рядом. — Ich danke, — сказала та и тихо, с шелковым шумом, опустилась на стул. Светло-голубое с белою кружевною отделкой платье ее, точно воздушный шар, распространилось вокруг стула и заняло чуть не полкомнаты. Понесло духами. Но дама, очевидно, робела того, что занимает полкомнаты и что от нее так несет духами, хотя и улыбалась трусливо и нахально вместе, но с явным беспокойством. Траурная дама наконец кончила и стала вставать. Вдруг, с некоторым шумом, весьма молодцевато и как-то особенно повертывая с каждым шагом плечами, вошел офицер, бросил фуражку с кокардой на стол и сел в кресла. Пышная дама так и подпрыгнула с места, его завидя, и с каким-то особенным восторгом принялась приседать; но офицер не обратил на нее ни малейшего внимания, а она уже не смела больше при нем садиться. Это был поручик, помощник квартального надзирателя, с горизонтально торчавшими в обе стороны рыжеватыми усами и с чрезвычайно мелкими чертами лица, ничего, впрочем, особенного, кроме некоторого нахальства, не выражавшими. Он искоса и отчасти с негодованием посмотрел на Раскольникова: слишком уж на нем был скверен костюм, и, несмотря на всё принижение, всё еще не по костюму была осанка; Раскольников, по неосторожности, слишком прямо и долго посмотрел на него, так что тот даже обиделся. — Тебе чего? — крикнул он, вероятно удивляясь, что такой оборванец и не думает стушевываться от его молниеносного взгляда. — Потребовали... по повестке... — отвечал кое-как Раскольников. — Это по делу о взыскании с них денег, с студента , — заторопился письмоводитель, отрываясь от бумаги. — Вот-с! — и он перекинул Раскольникову тетрадь, указав в ней место, — прочтите! «Денег? Каких денег? — думал Раскольников, — но... стало быть, уж наверно не то !» И он вздрогнул от радости. Ему стало вдруг ужасно, невыразимо легко. Всё с плеч слетело. — А в котором часу вам приходить написано, милостисдарь? — крикнул поручик, всё более и более неизвестно чем оскорбляясь, — вам пишут в девять, а теперь уже двенадцатый час! — Мне принесли всего четверть часа назад, — громко и через плечо отвечал Раскольников, тоже внезапно и неожиданно для себя рассердившийся и даже находя в этом некоторое удовольствие. — И того довольно, что я больной в лихорадке пришел. — Не извольте кричать! — Я и не кричу, а весьма ровно говорю, а это вы на меня кричите; а я студент и кричать на себя не позволю. Помощник до того вспылил, что в первую минуту даже ничего не мог выговорить, и только какие-то брызги вылетали из уст его. Он вскочил с места. — Извольте ма-а-а-лчать! Вы в присутствии. Не гр-р-рубиянить, судырь! — Да и вы в присутствии, — вскрикнул Раскольников, — а кроме того, что кричите, папиросу курите, стало быть, всем нам манкируете. — Проговорив это, Раскольников почувствовал невыразимое наслаждение. Письмоводитель с улыбкой смотрел на них. Горячий поручик был видимо озадачен. — Это не ваше дело-с! — прокричал он наконец как-то неестественно громко, — а вот извольте-ка подать отзыв, который с вас требуют. Покажите ему, Александр Григорьевич. Жалобы на вас! Денег не платите! Ишь какой вылетел сокол ясный! Но Раскольников уже не слушал и жадно схватился за бумагу, ища поскорей разгадки. Прочел раз, другой, и не понял. — Это что же? — спросил он письмоводителя. — Это деньги с вас по заемному письму требуют, взыскание. Вы должны или уплатить со всеми издержками, пенными и прочими, или дать письменно отзыв, когда можете уплатить, а вместе с тем и обязательство не выезжать до уплаты из столицы и не продавать и не скрывать своего имущества. А заимодавец волен продать ваше имущество, а с вами поступить по законам. — Да я... никому не должен! — Это уж не наше дело. А к нам вот поступило ко взысканию просроченное и законно протестованное заемное письмо в сто пятнадцать рублей, выданное вами вдове, коллежской асессорше Зарницыной, назад тому девять месяцев, а от вдовы Зарницыной перешедшее уплатою к надворному советнику Чебарову, мы и приглашаем вас посему к отзыву. — Да ведь она ж моя хозяйка? — Ну так что ж, что хозяйка? Письмоводитель смотрел на него с снисходительною улыбкой сожаления, а вместе с тем и некоторого торжества, как на новичка, которого только что начинают обстреливать: «Что, дескать, каково ты теперь себя чувствуешь?» Но какое, какое было ему теперь дело до заемного письма, до взыскания! Стоило ли это теперь хоть какой-нибудь тревоги, в свою очередь, хотя какого-нибудь даже внимания! Он стоял, читал, слушал, отвечал, сам даже спрашивал, но всё это машинально. Торжество самосохранения, спасение от давившей опасности — вот что наполняло в эту минуту всё его существо, без предвидения, без анализа, без будущих загадываний и отгадываний, без сомнений и без вопросов. Это была минута полной, непосредственной, чисто животной радости. Но в эту самую минуту в конторе произошло нечто вроде грома и молнии. Поручик, еще весь потрясенный непочтительностию, весь пылая и, очевидно, желая поддержать пострадавшую амбицию, набросился всеми перунами на несчастную «пышную даму», смотревшую на него, с тех самых пор как он вошел, с преглупейшею улыбкой. — А ты, такая-сякая и этакая, — крикнул он вдруг во всё горло (траурная дама уже вышла), — у тебя там что прошедшую ночь произошло? а? Опять позор, дебош на всю улицу производишь. Опять драка и пьянство. В смирительный мечтаешь! Ведь я уж тебе говорил, ведь я уж предупреждал тебя десять раз, что в одиннадцатый не спущу! А ты опять, опять, такая-сякая ты этакая! Даже бумага выпала из рук Раскольникова, и он дико смотрел на пышную даму, которую так бесцеремонно отделывали; но скоро, однако же, сообразил, в чем дело, и тотчас же вся эта история начала ему очень даже нравиться. Он слушал с удовольствием, так даже, что хотелось хохотать, хохотать, хохотать... Все нервы его так и прыгали. — Илья Петрович! — начал было письмоводитель заботливо, но остановился выждать время, потому что вскипевшего поручика нельзя было удержать иначе, как за руки, что он знал по собственному опыту. Что же касается пышной дамы, то вначале она так и затрепетала от грома и молнии; но странное дело: чем многочисленнее и крепче становились ругательства, тем вид ее становился любезнее, тем очаровательнее делалась ее улыбка, обращенная к грозному поручику. Она семенила на месте и беспрерывно приседала, с нетерпением выжидая, что наконец-то и ей позволят ввернуть свое слово, и дождалась. — Никакой шум и драки у меня не буль, господин капитэн, — затараторила она вдруг, точно горох просыпали, с крепким немецким акцентом, хотя и бойко по-русски, — и никакой, никакой шкандаль, а они пришоль пьян, и это я всё расскажит, господин капитэн, а я не виноват... у меня благородный дом, господин капитэн, и благородное обращение, господин капитэн, и я всегда, всегда сама не хотель никакой шкандаль. А они совсем пришоль пьян и потом опять три путилки спросил, а потом один поднял ноги и стал ногом фортепьян играль, и это совсем нехорошо в благородный дом, и он ганц фортепьян ломаль, и совсем, совсем тут нет никакой манир, и я сказаль. А он путилку взял и стал всех сзади путилкой толкаль. И тут как я стал скоро дворник позваль и Карль пришоль, он взял Карль и глаз прибиль, и Генриет тоже глаз прибиль, а мне пять раз щеку биль. И это так неделикатно в благородный дом, господин капитэн, и я кричаль. А он на канав окно отворяль и стал в окно, как маленькая свинья, визжаль; и это срам. И как можно в окно на улиц, как маленькая свинья, визжаль; и это срам. Фуй-фуй-фуй! И Карль сзади его за фрак от окна таскаль и тут, это правда, господин капитэн, ему зейн рок изорваль. И тогда он кричаль, что ему пятнадцать целковых ман мус штраф платиль. И я сама, господин капитэн, пять целковых ему зейнрок платиль. И это неблагородный гость, господин капитэн, и всякой шкандаль делаль! Я, говориль, на вас большой сатир гедрюкт будет, потому я во всех газет могу про вас всё сочиниль. — Из сочинителей, значит? — Да, господин капитэн, и какой же это неблагородный гость, господин капитэн, когда в благородный дом... — Ну-ну-ну! Довольно! Я уж тебе говорил, говорил, я ведь тебе говорил... — Илья Петрович! — снова значительно проговорил письмоводитель. Поручик быстра взглянул на него; письмоводитель слегка кивнул головой. — ...Так вот же тебе, почтеннейшая Лавиза Ивановна, мой последний сказ, и уж это в последний раз, — продолжал поручик. — Если у тебя еще хоть один только раз в твоем благородном доме произойдет скандал, так я тебя самое на цугундер, как в высоком слоге говорится. Слышала? Так литератор, сочинитель, пять целковых в «благородном доме» за фалду взял? Вон они, сочинители! — и он метнул презрительный взгляд на Раскольникова. — Третьего дня в трактире тоже история: пообедал, а платить не желает; «я, дескать, вас в сатире за то опишу». На пароходе тоже другой, на прошлой неделе, почтенное семейство статского советника, жену и дочь, подлейшими словами обозвал. Из кондитерской намедни в толчки одного выгнали. Вот они каковы, сочинители, литераторы, студенты, глашатаи... тьфу! А ты пошла! Я вот сам к тебе загляну... тогда берегись! Слышала? Луиза Ивановна с уторопленною любезностью пустилась приседать на все стороны и, приседая, допятилась до дверей; но в дверях наскочила задом на одного видного офицера, с открытым свежим лицом и с превосходными густейшими белокурыми бакенами. Это был сам Никодим Фомич, квартальный надзиратель. Луиза Ивановна поспешила присесть чуть не до полу и частыми мелкими шагами, подпрыгивая, полетела из конторы. — Опять грохот, опять гром и молния, смерч, ураган! — любезно и дружески обратился Никодим Фомич к Илье Петровичу, — опять растревожили сердце, опять закипел! Еще с лестницы слышал. — Да што! — с благородною небрежностию проговорил Илья Петрович (и даже не што, а как-то: «Да-а шта-а!»), переходя с какими-то бумагами к другому столу и картинно передергивая с каждым шагом плечами, куда шаг, туда и плечо; — вот-с, изволите видеть: господин сочинитель, то бишь студент, бывший то есть, денег не платит, векселей надавал, квартиру не очищает, беспрерывные на них поступают жалобы, а изволили в претензию войти, что я папироску при них закурил! Сами п-п-подличают, а вот-с, извольте взглянуть на них: вот они в самом своем привлекательном теперь виде-с! — Бедность не порок, дружище, ну да уж что! Известно, порох, не мог обиды перенести. Вы чем-нибудь, верно, против него обиделись и сами не удержались, — продолжал Никодим Фомич, любезно обращаясь к Раскольникову, — но это вы напрасно: на-и-бла-га-а-ар-р-роднейший, я вам скажу, человек, но порох, порох! Вспылил, вскипел, сгорел — и нет! И всё прошло! И в результате одно только золото сердца! Его и в полку прозвали: «поручик-порох»... — И какой еще п-п-полк был! — воскликнул Илья Петрович, весьма довольный, что его так приятно пощекотали, но всё еще будируя. Раскольникову вдруг захотелось сказать им всем что-нибудь необыкновенно приятное. — Да помилуйте, капитан, — начал он весьма развязно, обращаясь вдруг к Никодиму Фомичу, — вникните и в мое положение... Я готов даже просить у них извинения, если в чем с своей стороны манкировал. Я бедный и больной студент, удрученный (он так и сказал: «удрученный») бедностью. Я бывший студент, потому что теперь не могу содержать себя, но я получу деньги... У меня мать и сестра в — й губернии. Мне пришлют, и я... заплачу. Хозяйка моя добрая женщина, но она до того озлилась, что я уроки потерял и не плачу четвертый месяц, что не присылает мне даже обедать... И не понимаю совершенно, какой это вексель! Теперь она с меня требует по заемному этому письму, что ж я ей заплачу, посудите сами!.. — Но это ведь не наше дело... — опять было заметил письмоводитель... — Позвольте, позвольте, я с вами совершенно согласен, но позвольте и мне разъяснить, — подхватил опять Раскольников, обращаясь не к письмоводителю, а всё к Никодиму Фомичу, но стараясь всеми силами обращаться тоже и к Илье Петровичу, хотя тот упорно делал вид, что роется в бумагах и презрительно не обращает на него внимания, — позвольте и мне с своей стороны разъяснить, что я живу у ней уж около трех лет, с самого приезда из провинции и прежде... прежде... впрочем, отчего ж мне и не признаться в свою очередь, с самого начала я дал обещание, что женюсь на ее дочери, обещание словесное, совершенно свободное... Это была девушка... впрочем, она мне даже нравилась... хотя я и не был влюблен... одним словом, молодость, то есть я хочу сказать, что хозяйка мне делала тогда много кредиту и я вел отчасти такую жизнь... я очень был легкомыслен... — С вас вовсе не требуют таких интимностей, милостисдарь, да и времени нет, — грубо и с торжеством перебил было Илья Петрович, но Раскольников с жаром остановил его, хотя ему чрезвычайно тяжело стало вдруг говорить. — Но позвольте, позвольте же мне, отчасти, всё рассказать... как было дело и... в свою очередь... хотя это и лишнее, согласен с вами, рассказывать, — но год назад эта девица умерла от тифа, я же остался жильцом, как был, и хозяйка, как переехала на теперешнюю квартиру, сказала мне... и сказала дружески... что она совершенно во мне уверена и всё... но что не захочу ли я дать ей это заемное письмо в сто пятнадцать рублей, всего что она считала за мной долгу. Позвольте-с: она именно сказала, что, как только я дам эту бумагу, она опять будет меня кредитовать сколько угодно и что никогда, никогда, в свою очередь, — это ее собственные слова были, — она не воспользуется этой бумагой, покамест я сам заплачу... И вот теперь, когда я и уроки потерял и мне есть нечего, она и подает ко взысканию... Что ж я теперь скажу? — Все эти чувствительные подробности, милостисдарь, до нас не касаются, — нагло отрезал Илья Петрович, — вы должны дать отзыв и обязательство, а что вы там изволили быть влюблены и все эти трагические места, до этого нам совсем дела нет. — Ну уж ты... жестоко... — пробормотал Никодим Фомич, усаживаясь к столу и тоже принимаясь подписывать. Ему как-то стыдно стало. — Пишите же, — сказал письмоводитель Раскольникову. — Что писать? — спросил тот как-то особенно грубо. — А я вам продиктую. Раскольникову показалось, что письмоводитель стал с ним небрежнее и презрительнее после его исповеди, но, странное дело, — ему вдруг стало самому решительно всё равно до чьего бы то ни было мнения, и перемена эта произошла как-то в один миг, в одну минуту. Если б он захотел подумать немного, то, конечно, удивился бы тому, как мог он так говорить с ними, минуту назад, и даже навязываться с своими чувствами? И откуда взялись эти чувства? Напротив, теперь, если бы вдруг комната наполнилась не квартальными, а первейшими друзьями его, то и тогда, кажется, не нашлось бы для них у него ни одного человеческого слова, до того вдруг опустело его сердце. Мрачное ощущение мучительного, бесконечного уединения и отчуждения вдруг сознательно сказалось душе его. Не низость его сердечных излияний перед Ильей Петровичем, не низость и поручиков торжества над ним перевернули вдруг так ему сердце. О, какое ему дело теперь до собственной подлости, до всех этих амбиций, поручиков, немок, взысканий, контор и проч., и проч.! Если б его приговорили даже сжечь в эту минуту, то и тогда он не шевельнулся бы, даже вряд ли прослушал бы приговор внимательно. С ним совершалось что-то совершенно ему незнакомое, новое, внезапное и никогда не бывалое. Не то чтоб он понимал, но он ясно ощущал, всею силою ощущения, что не только с чувствительными экспансивностями, как давеча, но даже с чем бы то ни было ему уже нельзя более обращаться к этим людям, в квартальной конторе, и будь это всё его родные братья и сестры, а не квартальные поручики, то и тогда ему совершенно незачем было бы обращаться к ним и даже ни в каком случае жизни; он никогда еще до сей минуты не испытывал подобного странного и ужасного ощущения. И что всего мучительнее — это было более ощущение, чем сознание, чем понятие; непосредственное ощущение, мучительнейшее ощущение из всех до сих пор жизнию пережитых им ощущений. Письмоводитель стал диктовать ему форму обыкновенного в таком случае отзыва, то есть заплатить не могу, обещаюсь тогда-то (когда-нибудь), из города не выеду, имущество ни продавать, ни дарить не буду и проч. — Да вы писать не можете, у вас перо из рук валится, — заметил письмоводитель, с любопытством вглядываясь в Раскольникова. — Вы больны? — Да... голова кругом... говорите дальше! — Да всё! подпишитесь. Письмоводитель отобрал бумагу и занялся с другими. Раскольников отдал перо, но вместо того, чтоб встать и уйти, положил оба локтя на стол и стиснул руками голову. Точно гвоздь ему вбивали в темя. Странная мысль пришла ему вдруг: встать сейчас, подойти к Никодиму Фомичу и рассказать ему всё вчерашнее, всё до последней подробности, затем пойти вместе с ними на квартиру и указать им вещи, в углу, в дыре. Позыв был до того силен, что он уже встал с места, для исполнения. «Не обдумать ли хоть минуту? — пронеслось в его голове. — Нет, лучше и не думая, и с плеч долой!» Но вдруг он остановился как вкопанный: Никодим Фомич говорил с жаром Илье Петровичу, и до него долетели слова: — Быть не может, обоих освободят! Во-первых, всё противоречит; судите: зачем им дворника звать, если б это их дело? На себя доносить, что ли? Аль для хитрости? Нет, уж было бы слишком хитро! И, наконец, студента Пестрякова видели у самых ворот оба дворника и мещанка в самую ту минуту, как он входил: он шел с тремя приятелями и расстался с ними у самых ворот и о жительстве у дворников расспрашивал, еще при приятелях. Ну, станет такой о жительстве расспрашивать, если с таким намерением шел? А Кох, так тот, прежде чем к старухе заходить, внизу у серебряника полчаса сидел и ровно без четверти восемь от него к старухе наверх пошел. Теперь сообразите... — Но позвольте, как же у них такое противоречие вышло: сами уверяют, что стучались и что дверь была заперта, а через три минуты, когда с дворником пришли, выходит, что дверь отперта? — В том и штука: убийца непременно там сидел и заперся на запор; и непременно бы его там накрыли, если бы не Кох сдурил, не отправился сам за дворником. А он именно в этот-то промежуток и успел спуститься по лестнице и прошмыгнуть мимо их как-нибудь. Кох обеими руками крестится: «Если б я там, говорит, остался, он бы выскочил и меня убил топором». Русский молебен хочет служить, хе-хе!.. — А убийцу никто и не видал? — Да где ж тут увидеть? Дом — Ноев ковчег, — заметил письмоводитель, прислушивавшийся с своего места. — Дело ясное, дело ясное! — горячо повторил Никодим Фомич. — Нет, дело очень неясное, — скрепил Илья Петрович. Раскольников поднял свою шляпу и пошел к дверям, но до дверей он не дошел... Когда он очнулся, то увидал, что сидит на стуле, что его поддерживает справа какой-то человек, что слева стоит другой человек, с желтым стаканом, наполненным желтою водою, и что Никодим Фомич стоит перед ним и пристально глядит на него; он встал со стула. — Что это, вы больны? — довольно резко спросил Никодим Фомич. — Они и как подписывались, так едва пером водили, — заметил письмоводитель, усаживаясь на свое место и принимаясь опять за бумаги. — А давно вы больны? — крикнул Илья Петрович с своего места и тоже перебирая бумаги. Он, конечно, тоже рассматривал больного, когда тот был в обмороке, но тотчас же отошел, когда тот очнулся. — Со вчерашнего... — пробормотал в ответ Раскольников. — А вчера со двора выходили? — Выходил. — Больной? — Больной. — В котором часу? — В восьмом часу вечера. — А куда, позвольте спросить? — По улице. — Коротко и ясно. Раскольников отвечал резко, отрывисто, весь бледный как платок и не опуская черных воспаленных глаз своих перед взглядом Ильи Петровича. — Он едва на ногах стоит, а ты... — заметил было Никодим Фомич. — Ни-че-го! — как-то особенно проговорил Илья Петрович. Никодим Фомич хотел было еще что-то присовокупить, но, взглянув на письмоводителя, который тоже очень пристально смотрел на него, замолчал. Все вдруг замолчали. Странно было. — Ну-с, хорошо-с, — заключил Илья Петрович, — мы вас не задерживаем. Раскольников вышел. Он еще мог расслышать, как по выходе его начался оживленный разговор, в котором слышнее всех отдавался вопросительный голос Никодима Фомича... На улице он совсем очнулся. «Обыск, обыск, сейчас обыск! — повторял он про себя, торопясь дойти; — разбойники! подозревают!» Давешний страх опять охватил его всего, с ног до головы.

Вы слышали как эта толстая шлюха заняла два места в кинотеатре? Так она даже не заметила ручки подлокотника посередине!

Трое хирургов рассказывают друг другу случаи из своей практики. Первый:
- Мне недавно привезли пациента, которому трамваем ноги отрезало. Мне понадобился целый день, чтобы пришить ему ноги.
Второй:
- А у меня недавно был пациент, который попал в автокатастрофу и вылетел головой через лобовое стекло. Мне понадобилось два дня, чтобы восстановить ему лицо.
Третий:
- Это все ерунда, вот ко мне недавно был доставлен десантник, у которого не раскрылся парашют. Ему повезло: он упал в стог сена, так мне понадобилось целых три дня, чтобы ликвидировать улыбку на его лице.

Куда ты поступил учиться?
- В медицинский.
- Отлично! А я - в ветеринарный. Когда выучимся, сможем лечить друг друга!

Приходит Ленин к Дзержинскому и говорит:
- В связи со сложившейся обстановкой дело революции требует повесить 300-400 помещиков и дворян.
- Сколько-сколько?
- Говорю, около 400 человек повесить надо!
- Говорите точно, сколько вешать!

Мужик намыливает джинсы:
- Никому нельзя доверять, никому! Даже себе...
Продолжает намыливать.
- А ведь только пукнуть хотел...

У молодой мамочки - засор "мусоропровода", она обратилась к доктору и тот ей посоветовал поставить клизму. Мамочка приходит домой, не найдя дома своего благоверного, просит сына об услуге.
- Вовочка вот смотри... эту пипочку вставь мне аккуратно в верхнюю дырочку, только не в нижн...
Вовочка втыкает мамаше клизму.
- Как это ты допер, в какую вставлять?..
- Да очень просто: в нижнюю и из кружки влить можно

Всегда уважайте своих детей. Помните: именно им решать, в какой дом престарелых Вас определить.

Какая разница для охотника между собакой и лисицей?
- Примерно два стакана водки.

Два сердца соединились - что это означает?
- Бардак в операционной.

Если вы хотите, чтобы ваша тёща была белой и пушистой - облейте её смолой и вываляйте в содержимом пуховой перины.

Доктор, меня мучает бессонница!
- Примите слабительное.
- И я от него усну?
- Нет, но по крайней мере вам будет чем заняться.

Скажите, если на ваших глазах пьяный хулиган будет избивать ребенка, вы ударите его?
- Ребенка? Никогда!

На поминках тещи зять все время шепчет: "Да будет земля тебе пухом, да будет земля тебе пухом, да будет земля тебе пухом!".
Друг интересуется:
- Что ты так убиваешься - ты ее же ненавидел?
- Если бы ты знал, какая у нее была аллергия на ПУХ!

В школе урок русского языка.
Решается годовая оценка.
Учительница спрашивает детей:
- Объясните, детки, что означает выражение: "Родиться в рубашке"?
Машенька:
- Мой дедушка родился в рубашке. Когда была война, в его танк попала ракета, башню оторвало, все сгорели - а дедушка выжил.
Петя:
- Мой папа родился в рубашке. Когда он сплавлялся по горной речке на плоту, плот перевернулся, все утонули - а он выплыл.
И т.д.
Дошла очередь до Вовочки:
- Мой кот родился в рубашке.
- Почему, Вовочка? Объясни!
- Я вчера съел пять таблеток виагры - а его дома не было!

В первую брачную ночь:
- Сапожник: "Вам не жмет?"
- Доктор: "Вам не больно?"
- Часовщик: "Сами ковырялись, или кому давали?"

Едет на "КамАЗе" мужик по трассе со скоростью 100 км/ч. Вдруг замечает табличку с предупреждением о том, что через 100 метров дорога полностью разрыта. Он давит на тормоза - не работают! Надо съехать в сторону. Смотрит направо - там огромный торговый центр. Водила думает: "Если туда поеду, будут десятки погибших!" Смотрит налево - там только один маленький пацан... Водитель решает ехать налево...
На следующий день в газетах появились заголовки: "Водитель "КамАЗа" не справился с управлением. В результате - десятки погибших!"
На суде задают вопрос водителю:
- Что вы нам скажете?
Тот отвечает:
- Я трезво оценил обстановку и решил, что в этой ситуации лучше переехать одного пацана, чем столько людей... Но этому засранцу нужно было обязательно побежать в сторону торгового центра!

С тех пор, как я попробовала новый "Dove", моя кожа помолодела, стала нежной, приятной на ощупь. Поры раскрылись. Я почувствовала прилив бодрости, новых сил! Даже сама удивилась! Хотя на вкус - мыло как мыло...

Мама, мне что-то не нравится томатный сок!
- Не болтай, пей, пока он не свернулся.

Парень с девушкой занимаются любовью. Вдруг он замечает кровь и спрашивает:
- Ты что, девственница? Я так польщен...
Девушка, морщась:
- Нет, не девственница. Это от мозолей.

Мужик говорит другу:
- Ты меня извини, что я не пришел на похороны твоей супруги, но я и сам неважно себя чувствовал.

Доктор, я свинья.
- Бывает. Я тоже, знаете ли не подарок...
- Да нет, я настоящая свинья. Хрюкаю, в луже валяюсь. Об забор чешусь... Доктор, а вы меня лечить будете?
- Это еще зачем? Вы здоровы. Мы вас лучше кормить будем до Нового года.

Если бы ты был настоящим джентльменом - ты бы не заставлял меня это делать!
- А если бы ты была настоящей леди - ты бы не разговаривала с полным ртом!

Родители меня всегда на лето отправляют к деду с бабкой.
Как мне надоело это кладбище...

Сберкасса, очередь. Забегает мужик с обрезом и в маске:
- Всем на пол!!! Лицом вниз!!! Лежать!!!
Забегает в кассу. К кассирше:
- На колени!! Сосать!!
Та безоговорочно выполняет требования террориста. Тот, расслабившись, снимает маску:
- А дома мы, значит, не можем?! Дома нас, значит, тошнит?

Встречаются двое друзей. Один спрашивает:
- Ты что такой грустный?
- Да вот... мы разошлись...
- Да ладно, плюнь ты на нее! Она же потаскуха, спит со всей округой, я сам трахал ее не один раз!
- ?!?!? Я, вообще-то, хотел сказать, что мы разошлись во мнениях с моим компаньоном...

Странно, стресс должен был вызвать более сильное потоотделение...
Как ей это удалось?
- Поздравляю! Мы ее потеряли!!!
(Rexona, мертвые не потеют!)

Встречаются два мужика.
- Слышал, ты даже пива не пьешь?
- Навсегда завязал!
- А что случилось?
- Представляешь, сидим мы как-то у тещи на могиле, открыли бутылочку "Очаковского"...

[

Через полчаса скрипнула дверь ванной, и он увидел ее, с влажными волосами, и с полотенцем на плечах. Она в нерешительности остановилась, а он крикнул ей из кухни:
- Проходи в зал!
Когда он вошел в зал с двумя дымящимися чашками, она испуганно привстала с дивана. Он сказал:
- Бог мой, зачем ты натянула старое белье?
Она переступила с ноги на ногу, и ничего не сказала.
Он пожал плечами: - Ладно, все равно, - он поставил чашки на письменный стол, и присел в кресло рядом.
- Подойди ко мне.
Она подошла, опустив голову и глядя в пол.
- Ближе.
Она придвинулась еще, коснувшись его своими коленями. Он положил ей руку на левое бедро, и провел сверху вниз, остановившись на ямочке под коленкой. Ее кожа была влажной и удивительно нежной, какая только бывает у шестнадцатилетних. Икры были безволосы, только с едва заметным пушком. Он взялся за резинку трусов и медленно стянул их до колен, открыв крутой светловолосый лобок. Трусы спали на пол, и она переступила через них. Она медленно положила руки на его плечи. Сквозь ткань рубашки он чувствовал, как горячи ее ладони. Ее плотный живот задрожал, и она всхлипнула. Он поднял голову вверх и увидел ее широко раскрытые покрасневшие глаза.
- Я боюсь, - прерывающимся шепотом произнесла она, и шмыгнула носом.
- Успокойся, - сказал он. - Как видишь, я еще ничего не сделал. Если мы будем осторожны, то тебе ничего не грозит.
- Как это? - спросила она.
Он откинулся назад, одной рукой расстегнул ширинку, а другой вытащил набрякший член наружу.
Она зажмурила глаза.
- Ира, - обратился он к ней, впервые по имени. - Дай мне руку.
После секундного размышления, она протянула ему узкую ладонь. Он взял ее за запястье, и накрыл ладонью свой член - ее пальцы сомкнулись, и она ойкнула, ощутив теплоту и жесткость.
- Не сжимай, - сказал он. - Просто гладь.
И она начала медленно двигать кулачком вверх и вниз. Ее рот приоткрылся, губы расслабились. Она стояла в неудобной позе, и он посадил ее ниже, на колени перед ним. Свободной рукой он гладил ее по спине и плечам, затем нащупал застежку лифчика. Щелчок - он сбросил бретельки - и она осталась совершенно обнаженная перед ним.
У нее были острые девчоночьи груди, со вздутыми, светло-розовыми, глядящими в стороны сосками. Груди едва заметно подрагивали от ее движений, которые постепенно становились более размеренными - она успокаивалась, словно представляя, как трет на морковь на терке, и он почувствовал ее такт, и положил руки ей на голову, пригибая ее книзу.
Она тихонько взвизгнула, и инстинктивно попыталась отвернуть лицо, но у нее не получилось, так как он уже крепко придерживал ее затылок. Она втянула в себя губы, расширенными глазами глядя на приближающуюся маслянистую головку члена с отвернутой кожицей. Он пригнул ее голову сильнее, и член ткнулся ей в нос. Она замычала и задергалась, и ему пришлось освободить одну руку, чтобы пальцем раскрыть ей рот. Наконец, он протолкнул головку под ее упрямые губы и, почти задыхаясь, проговорил:
- Ира... не сжимай... зубы. - И сразу ощутил, как створки в ее рту отворились, и член мягко проскользнул до самого корня языка. Она глухо замычала от ужаса, ощутив упершийся в гортань твердый скользкий предмет, и чуть не задохнулась, но он вовремя вытащил обмазанный слюной член наружу, и приподнял ее голову, давая глотнуть воздуха. Борьба с девочкой сильно возбудила его, и он с непонятным удивлением прислушивался, как мужская сила бурлит в нем, мощно закачивая кровь в уже набухшие пещерные тела.
- Нужно дышать носом, - скорее прошептал, чем сказал он. Глубоко втягивая воздух, она со страхом смотрела на него снизу вверх. Он наклонился, отбросил светлую прядь волос с ее лба, а затем поцеловал ее в мягкие посолоневшие губы. Ему показалось, что она еле заметно ответила на поцелуй - или это ему показалось? Его язык проскользнул между ее зубов, кончиком касаясь десен. Теперь она не пыталась от него отстраниться, позволяя ему ласкать ей спину, бедра, и напрягшиеся икры ног. Он чувствовал, как его член периодически тыкался в ложбинку между ее грудями, и эти прикосновения остро возбуждали его, как и ощущение упруго дрожащего под ладонью тела.
Он отстранился, чувствуя, что ему просто нужно разрядиться.
- Володя, - тихо произнесла она.- Я не могу брать в рот. Я задохнусь...
Он молча смотрел на нее. У него не было сил что-либо объяснять или успокаивать.
- Я не умею,.. - Ирина умоляюще смотрела на него. - Я вырву, честно...Лучше другое...
Он в сомнении покачал головой.
- Пожалуйста... - пробормотала она.
Он вздохнул, склонил голову и увидел свой член, опухший, влажный, с раздутой головкой, торчащий из разверстого зиппера. Затем посмотрел на нее, дрожащую, с покрасневшим лицом. На ее глаза накатывались слезы. И вдруг он снова ощутил переполняющую его нежность, которая была оказалась сильнее того, кто сейчас требовательно торчал перед испуганным девичьим лицом.
Он встал, и спустил брюки. Не спеша расстегнул рубашку, снял майку, и спустил трусы. Девушка не отрывала от него глаз, стоя на коленях перед диваном. Розовые пятки трогательно смотрели вверх.
- Вставай, - он помог ей встать на ноги, и она с трудом выпрямилась. На покрасневших круглых коленках отпечатался рисунок ковра. Острые грудки обиженно смотрели в разные стороны. Он повернул ее к себе лицом, и посадил на диван. Она покорно подчинилась, и присела на краешек, сдвинув колени. Теперь ее бедра казались шире, чем они были на самом деле. Рыжеватый пух виднелся под мягким животом в складках.
- Дай мне ножку, - сказал он.
Она с сомнением приподняла правую ногу, и чуть откинулась назад, опершись руками сзади. Он взял маленькую ступню обеими руками, склонил голову, и поцеловал большой палец. Он был мягкий и нежный, без намека на мозоли. Затем он облизал все ее пальцы, смазывая их слюной, и опустил девичью ступню ниже, прижав ее к члену. Ирина напряженно следила за его действиями, приоткрыв рот. Он осторожно вставил головку между большим и соседним пальцами; ее ступня напряглась, и она сдавленно охнула от удивления. Поняв, что от нее требуется, она принялась медленно водить ступней вверх и вниз - сильные влажные пальцы охватывали его член, задевая основание головки. Он тяжело задышал, придерживая обеими руками ее напрягшуюся ножку - подростковые мускулы переливались под бледной кожей, возбуждая его. Он видел, как качались ее грудки и отчаянно дрожал живот в ее попытках сохранить равновесие.
- Тебе тяжело так? - хрипло спросил он.
Она отрицательно помотала головой.
Его яйца потяжелели в предчувствии разрядки; но вдруг ее пальцы ускользнули от него - она отдернула ногу, и порывисто потянулась к нему. Ее руки легли на его бедра, ртом она искала его член. Он торопливо сжал ее затылок, натягивая ее рот на головку - она всосала ее, но не пропустила в глубину, отчаянно сопротивляясь языком, и ему пришлось преодолеть это давление, насильно протолкнув напрягшийся ствол внутрь в нежную мякоть рта. Тотчас все ее тело страшно вздрогнуло, словно от боли, она замычала, а он начал спускать густые струи ей в гортань.
Ее не стошнило. Но несколько минут она стояла на четвереньках на ковре, тяжело кашляя и сплевывая вязкую жидкость. Все ее тело содрогалось, а он отупело смотрел на нее, развалившись на диване, ощущая привычное равнодушие.
Затем они пили холодный чай; она захотела прикрыться, и он ей разрешил, принеся из ванной полотенце, которого хватило только на то, чтобы скрыть от его взгляда лобок. Сам он накинул брюки. Застенчиво прикрывая груди правой рукой, Ирина выпила чаю, и заметно ободрилась, даже засмеялась над его шуткой. На кухне он нашел немного затвердевшего печенья, и она с удовольствием сьела кусочек. А когда он закурил вторую сигарету, она вдруг сказала:
- Знаешь, я такого никогда не испытывала.
Он промолчал, глядя поверх ее головы, ожидая продолжения, но его не последовало. Она сидела, закинув ногу за ногу, продолжая прикрывать грудь рукой. Тогда он сказал:
- Тебе что, понравилось?
- Нет, - тихо произнесла Ирина. - Не понравилось. Просто интересно...
- Что именно?
Румянец залил ей щеки. Она пробормотала:
- Как ты это делал... с пальцами.
Он хмыкнул. - Что-же с тобой делать, если ты такая нежная.
- Если ты хочешь еще... то... только… - она замялась.
- Только тебя стошнит?
Она опустила голову:
- Только не в рот. Или... в общем, я не могу глубоко...
Он молчал, размышляя и прислушиваясь к себе. Член в брюках слегка напрягся, раздразнившись видом раскрасневшейся полуодетой девочки. Он вновь почувствовал острый интерес к ее телу, как тогда, при встрече. Он сказал:
- Знаешь, я действительно хочу тебя еще. Еще раз.
Она замерла, моргая ресницами. - Еще?
- Да. Так, как это обычно делается.
- Как это?
- Быстрее сделать, чем объяснить, - хмыкнул он. Встал из-за стола, и бросился на диван. Пружины печально звякнули. Он принялся стягивать штаны.
Она молчала, с ужасом следя за его движениями.
- Успокойся, - произнес он. - Иди сюда.
- Я не хочу, - прошептала она. - Я не могу. Я расскажу тебе, почему...
- Расскажешь. Подойди ко мне.
Она неловко встала, и приблизилась к нему. Лежа на боку, он протянул к ней руку и стянул полотенце с ее бедер.
- Ложись рядом. Я обещаю, что не буду ничего делать, пока... - он не закончил.
Она покорно прилегла рядом, к нему лицом. Доверчивые темно-карие глаза смотрели на него. Ее губы дрожали. Его рука легла ей на живот, поглаживая.
- Расскажи-ка, почему тебе нельзя.
- У меня... - Ирина запнулась, и продолжила шепотом, - от рождения узкое влагалище. Докторша говорила, что... для половой жизни мне нужно делать операцию.
- Вот как. Интересно, - его рука скользнула ниже, лаская нежные волоски на лобке. Они были коротенькие и пушистые, словно на животе у котенка. Он почувствовал, как она задрожала, когда его палец коснулся половых губ. Они были сухи, вход во влагалище был закрыт. Он убрал руку, мягко скользнул по внутренней стороне бедра. Приблизил лицо к ее лицу, и лизнул ее губы. Она приоткрыла рот. Они начали целоваться. Скользкие языки встретились в глубине рта, и она вздрогнула, переживая новое ощущение. Он помог ей взобраться на него сверху, и обнял ее бедра ногами. Мягкие груди расплющились о его грудь, своим животом он прижался к ее животу. Напряженный член устроился между ее ляжек, и ему показалось, что она намеренно сжимает ноги, чтобы сдавить его посильней. Он ощущал, что мало-помалу девочка входит во вкус - ее язык застенчиво облизывал его десна. Сначала он придерживал ее голову ладонями, потом отпустил руки, погладил ее спину, и прижал обе ладони к подрагивающим ягодицам - круглые половинки сжались и напряглись. Он осторожно разжал створки, и приложил палец к анусу - он был горяч и мягок. От неожиданности Ирина тихо вскрикнула, и оторвалась от его рта. Он почувствовал, как ее ягодицы свела судорога - и тогда отпустил ее.
Она пошевелилась, тяжело дыша. Она смотрела на него - и ему почудился странный жестокий блеск в ее глазах. С ней что-то происходило.
- Отпусти меня.
Он крепко держал ее за плечи.
- Я еще не закончил.
- Нет, - прохрипела она, и попыталась вывернуться. Приложив усилие, он удержал ее на месте. Она опустила голову, и клюнула его в грудь - как птица. Укусила не больно, но он вздрогнул от неожиданности, и крепче сдавил ее.
Она вскрикнула почти во весь голос:
- Больно! Не трогай меня! Ты обещал... - и бессильно всхлипнула.
- Я обещал, что не буду ничего делать, пока...
- Что? - Она смотрела на него невидящими глазами.
- ...пока не удовлетворюсь, - закончил он. - Понимаешь? Я зашел слишком далеко. И ты тоже... зашла…
Она зажмурилась и энергично покачала головой. Светлые волосы разлетелись в стороны.
- …еще дальше, чем я.
Он вздохнул. - А теперь открой рот.
- Что?! - ее глаза широко раскрылись в изумлении.
- Повторяю, открой рот.
Она непонимающе смотрела на него.
- Ты хочешь, чтоб я сделал это силой?
Ошеломленная, она приоткрыла рот. Он накрыл ее губы своей ладонью, два пальца просунул в рот, и она их приняла без колебаний. - Пососи.
Она облизала их языком.
- Обслюнявь пальцы. Пожалуйста. - Она подчинилась, он вытащил мокрые от ее слюны пальцы, чуть приподнял ее, и просунул ладонь под живот. Когда он коснулся наружных половых губ, она вскрикнула.
- Помолчи, - Он придерживал ее одной рукой. Слипшиеся складки разошлись под его пальцем, и он осторожно принялся раскрывать вход, несильно касаясь нежной кожи влажной подушечкой среднего пальца. Девушка дрожала, лежа на нем, и тихо всхлипывала. Когда палец высох, он накрыл влагалище всей ладонью, и сильно прижал.
Ирину затрясло.
- Нет!! Нет! - Она принялась вырываться.
Он схватил ее в охапку, и заставил остаться на месте.
- Пожалуйста! - ее глухой сдавленный голос показался ему вдруг незнакомым. Мелкая дрожь сотрясала ее. Она оперлась на руки и приподнялась над ним, приговаривая, будто в забытьи:
- Володя. Володя. Не надо. Я не могу... Что угодно!.. Пожалуйста. Пожалей... Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста!.. О, господи... - и вдруг она страшно захрипела, ее лицо исказилось, а рот начал медленно открываться, растягивая губы в бледные нити, превращаясь в гримасу раненого зверя.
Он держал ее за бедра, направляя член. Головка была наполовину внутри, и там было действительно очень туго. Ее дырочка была настолько маленькой, что ему почудилось, что он втискивает орган в пупок. Он понял, что она не обманывала, говоря о узком влагалище. Он вдруг почувствовал резкую боль в натянутой уздечке, и острое чувство нежности к себе и этой девушке, скорчившейся над ним.
- Ира, - прерывистым голосом сказал он, - извини. Девочка. Еще немного...
Он почувствовал, что все ее тело превратилось в сплошной комок мускулов. Ее сотрясали судороги - бедрами она сдавила его поясницу до боли. Раскачивающиеся перед ним груди вспухли, соски сморщились и потемнели, ее лицо побагровело и превратились в сплошную маску боли. Он тяжело продвигался миллиметр за миллиметром вперед, пока головка не уперлась в пленку. Она испустила истошный крик, а потом протяжно завыла, по-звериному, и вой этот привел его в ужас. Он уже был готов отпустить ее, но девушка мертвой хваткой держала его своим телом. Она больше не вырывалась. Он со страхом смотрел на ее выпирающие ключицы, багровую шею с натянутыми жилками, вскинутый вверх подбородок... помимо своей воли он входил в нее дальше, он просто не мог остановиться. Еще одно движение - и член прорвал пленку, глубоко погрузившись внутрь - тотчас Ирина страшно вздрогнула, и замолчала, безвольно опустив голову. Ее тело стало стремительно покрываться потом, она обмякла. Потом отпустила руки и выпрямилась на нем, покачиваясь. Глаза ее были полны слез.
Странное невесомое счастье охватило его. Мокрая девушка качалась на нем, как пьяная, хватая ртом воздух. Он начал не спеша двигаться в ней, медленно, стараясь запомнить и запечатлеть в памяти каждое мгновение этой картины. Он придерживал ее за влажные бедра, свободной рукой лаская живот. Потом он скользнул ниже, к открытому устью влагалища, и накрыл пальцем клитор - он был напряжен, вспухший, влажный, и прикосновение к нему заставило девушку вскрикнуть. Он трогал пальцем продолговатый пупырышек, заставляя ее рычать, пока не почувствовал, что сейчас кончит. Он взял ее ягодицы в обе руки, несколько раз с силой поднял тело девушки в воздух, резко и глубоко погружаясь в нее до самой матки, пока не разрядился тремя сильными струями.
Он успел вытащить из нее окрашенный кровью член, и струйки мутно-белесой спермы брызнули вверх. Он переживал кайф молча, стиснув зубы. Женщина бессильно склонилась ему на грудь, пряди волос щекотали ему горло. Через минуту она соскользнула с дивана, на удивление быстро и изящно, как змейка, рванулась к лежащим на полу трусикам, и зажала белый комок между ног. Теперь он увидел на ее ляжках кровяные подтеки. Кровь была на коленях. Даже ее ступни были в крови. Он приподнялся и с ужасом понял, что практически лежит в крови - диванная ткань под ним намокла и потемнела.
- Мать моя, - тихо произнес он и взглянул на нее.
Она стояла рядом, зажимая окровавленную тряпку между ног. На ее лице блуждала странная улыбка.
"Все", его охватил ужас. "Хана. У нее крыша поехала".
Он нашел в себе силы встать и найти забившиеся в угол дивана штаны. Он принялся с остервенением натягивать их на голое тело, забыв про трусы. На безмолвную девочку он старался не смотреть.

В начале июня, когда на улицах Санкт-Петербурга было жарко и душно, Родион Раскольников вышел из своей каморки и осторожно спустился, чтобы не встретиться с квартирной хозяйкой, у которой юноша снимал свое убогое жилище. Он жил очень бедно, одежда его давно износился, он недавно бросил университет и жил в нищете, не имея даже заплатить за комнату. Выйдя из дома, Раскольников направился к старухи-процентщицы, чтобы взять у нее денег под залог. В голове у него созревает план, который он уже несколько месяцев обдумывает, готовясь реализовать. Он знает, сколько шагов отделяют его дом от дома процентщицы, вдруг его поражает мысль, что его шляпа слишком бросается в глаза. Он с отвращением думает, что так какая-нибудь незначительная деталь способна все испортить. Жара только усугубляет его нервное возбуждение, тем Родион думает отказаться от своего замысла: «все это гадко, гадко, гадко!», Полагает он. Но потом снова мысленно возвращается к задуманному, мимоходом замечая, что в доме старой освобождается квартира, — значит, останется только одна занята … Самая старая, Алена Ивановна, живет в двухкомнатной квартире со своей сестрой, безмолвной и покорной Елизавета, которая находится у Алены Ивановны в «полном рабстве» и «поминутно ходит беременная».

Оставив старой серебряные часы и получив гораздо меньше денег, чем планировал, Раскольников заходит в пивную, где знакомится с Семеном Захаровичем Мармеладовым. Мармеладов, грязный и постоянно пьяный, рассказывает новому знакомые о своей жизни, об увольнении со службы, о семье, которая страдает от бедности. Жена Мармеладова Катерина Ивановна имеет трех детей от первого брака, она вдова офицера, после смерти мужа осталась без средств, поэтому от безнадежности и затруднения согласилась выйти замуж за Мармеладова. Дочь же Мармеладова Соня вынуждена была пойти на панель, чтобы как-то помочь сводным брату и сестрам и Катерине Ивановне. Мармеладов берет деньги у Сони, ворует последнее из дома, чтобы очередной раз пропить, постоянно плачет и кается, во всем винит себя, но пить не прекращает. Раскольников отводит мужа домой, где поднимается скандал. Уходя оттуда еще более угнетенным от услышанного и увиденного, Родион оставляет на подоконнике несколько монет.

На следующее утро Родион получил длинное письмо от матери. Она объясняет, почему так долго не писала и не имела возможности послать сыну денег. Чтобы помочь ему, сестра Раскольникова Дуня пошла служить к господам Свидригайловых, где взяла в долг сто рублей вперед, поэтому и не могла освободиться, когда Свидригайлов начал приставать к ней. Марфа Петровна, жена Свидригайлова, узнала о намерениях мужа, но во всем обвинила девушку, осоромившы ее на весь город. Через некоторое время у ее мужа проснулась совесть и он показал жене письмо Дуни, в котором он отвергает все предложения Свидригайлова и просит его подумать о Марфе Петровне. Тогда госпожа Свидригайлова посещает все семьи в городе, рассказывая об этой досадной оплошности и пытаясь восстановить репутацию Дуни. Между тем, пишет мать Родиону, для Дуни находится человек — советник Петр Петрович Лужин. Женщина пытается описать Лужина с положительной стороны, но Раскольников хорошо понимает, что этот брак устроен только из-за того, что Дуня больше всего любит брата и стремится помочь ему средствами и возможной карьерой с помощью Лужина. Мать описывает Лужина как человека прямую и откровенную, объясняя это словами самого Лужина, который, не стесняясь, сказал, что хочет жениться на женщине честной, но непременно бедной, но человек не должен быть обязан жене, а наоборот — жена должна видеть в мужчине своего благодетеля. Вскоре сообщает мать Родиона, Лужин посетит Петербург по делам, поэтому Раскольников имеет с ним познакомиться. Через некоторое время и они с Дуней приедут к нему. Родион дочитывает письмо с возмущением и твердым намерением не позволить этого брака, потому Дуня откровенно продает себя, покупая тем благосостояние брата. Как считает Родион, это еще хуже, чем поступок Сони Мармеладовой, которая спасает голодных детей от смерти. Он думает о будущем, но понимает, что, пока он закончит университет и сможет устроиться на работу, пройдет еще много времени, и он с отчаянием задумывается над судьбой сестры и матери. Тогда к нему вновь возвращается мысль о процентщицу.

Раскольников выходит из дома и бесцельно бродит по городу, разговаривая сам с собой. Вдруг он замечает пьяную измученную девушку, которая идет по бульвару. Он понимает, что ее просто споили, обесчестили и выкинули на улицу. Когда к девушке пытается подойти какой-то толстый человек, Раскольников понимает его грязные намерения и зовет городового, дает денег на извозчика, чтобы отвезти девушку домой. Размышляя о судьбе девушки, он понимает, что уже не может ее спасти. Вдруг он вспоминает, что выходил из дома с намерением войти в своего университетского товарища Разумихина, но решает отложить визит до тех пор, «когда из тем будет закончено» … Родион пугается собственных мыслей, не в состоянии поверить, что действительно уже все решил. Он раздражен и напуган, долго блуждает, пока не падает на траву обессиленный и не засыпает. Он видит сон, в котором он, мальчик лет семи, идет с отцом и видит лошадь, запряженную в телегу. Хозяин лошади Коля, пьяный и возбужденный, приглашает всех садиться в телегу, но лошадь старая и не может сдвинуться с места. Он бьет ее кнутом, к избиению присоединяются и другие, и взбешенные пьяные забивают животное на смерть. Маленький Родион плачет, подбегает к умершей лошади и целует ее в морду, он бросается с кулаками на Колю, но отец поднимает его на руки и несет прочь. Проснувшись, Раскольников с облегчением понимает, что это ужас — только страшный неприятный сон, но его не покидают тяжелые мысли. Неужели он действительно убьет процентщицу? Неужели он способен это сделать, действительно возьмет топор и бить по голове? Нет, он не может, он этого не выдержит. От этой мысли на душе у юноши легче. Здесь он видит сестру процентщицы Лизавету, которая договаривается со знакомыми, что придет к ним завтра в семь в каких-то делах. Это означает, что старая завтра будет сама, и это возвращает Раскольникова к старых мыслей, он понимает, что теперь все решено окончательно.

Раскольников вспоминает, как полтора месяца назад услышал случайно разговор офицера и студента, которые обсуждали ту процентщицу. Студент говорил, что убил бы его и ограбил без всякого зазрения совести, потому что столько людей страдают от бедности, столько добра можно сделать на деньги старого, и чего стоит его жизнь на общих весах. Но на вопрос офицера, мог бы он сам убить процентщицу, то студент ответил, что нет. Эта случайная беседа двух незнакомых людей очень сильно тогда повлияло на Родиона.

На следующий день Раскольников не может собрать своих мыслей, он готовится к убийству: пришивает петлю на внутреннюю сторону пальто, чтобы спрятать в ней топор, готовит «залог» — обычную железку заворачивают в бумагу и перевязывает бечевкой, чтобы отвлечь внимание старухи. Раскольников ворует у дворника топор и осторожно, не спеша, чтобы не привлечь внимания, направляется к дому процентщицы. Поднимаясь по лестнице, он замечает, что квартира на третьем этаже пустая, там идет ремонт. Ростовщица открывает Раскольникову: когда она поворачивается к нему спиной, он бьет ее по голове, потом снова и снова, берет ее ключи и рыщет по квартире, пичкая карманы деньгами и залогами. Его руки дрожат, он хочет бросить все и уйти. Вдруг слышит шум и сталкивается с Лизавета, которая вернулась домой. Она даже не поднимает руки, чтобы защититься, когда видит его с топором. Он убивает сестру процентщицы, пытается смыть кровь с рук и топора. Вдруг замечает, что входные двери все это время были открыты, он ругает себя за невнимательность и закрывает их, однако упоминает, что надо бежать, и снова открывает, стоит прислушиваясь. Раскольников слышит какие-то шаги, он закрывается изнутри, только когда люди поднимаются на третий этаж. Посетители звонят в дверь и очень удивляются, что никто не открывает, ведь старая никогда не выходит из дома. Они решают, что что-то случилось, и один из них идет звать дворника. Второй, постояв, тоже уходит. Тогда Раскольников бросается вон из квартиры и, спрятавшись на третьем этаже за дверью пустой квартиры, пока незнакомцы поднимались дворником вверх, выбегает из дома на улицу. Родион напуган и не знает, что же теперь делать. Он возвращается к себе, бросает в комнате дворника топор, которую украл тому, и, поднявшись к себе в комнату, обессиленный падает на кровать.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Раскольников просыпается рано утром. Он нервничает, его знобит. Пытаясь уничтожить следы крови на одежде, он вспоминает, что вещи, которые он украл, так и лежат у него в карманах. Он бросается в панике, наконец решает спрятать их за оторванный кусок обоев в углу, но понимает, что так видно, так не хоронят. Его то и дело бросает в сон и какое-то нервное оцепенение. Вдруг стучат в дверь, принесли повестку из полиции. Раскольников выходит из дома, его состояние усугубляет неописуемая жара. Следуя полиции, он решает рассказать все о преступлении. Когда пытать, он станет на колени и все расскажет. Но его вызвали к квартальному не из-за этого, а из-за долга хозяйке квартиры. Ему становится легче, его наполняет животная радость. Он наблюдает за писарем, за людьми вокруг, с пышной дамой Луизой Ивановной, на которую кричит помощник квартального. Сам Раскольников в истерическом возбуждении начинает рассказывать о своей жизни, о том, как собирался жениться на дочери хозяйки, но она умерла от тифа, рассказывает о своей матери и сестре. Его слушают и заставляют писать расписку, что он оплатит долг. Он дописывает, но не уходит, хотя его больше не задерживают. Ему приходит в голову рассказать о своем преступлении, но он колеблется. Случайно он слышит разговор о вчерашнем убийстве старухи и ее сестры Елизаветы. Раскольников пытается уйти, но теряет сознание. Очнувшись, он говорит, что больной, хотя все вокруг смотрят на него подозрительно. Раскольников спешит домой, потому что нужно любыми способами избавиться вещей, он хочет выбросить где-то в воду, но всюду люди, поэтому он прячет вещи под камень в одном из глухих дворов. Он идет к Разумихина. Они давно не виделись, но Раскольников только бормочет что-то непонятное, отказывается от помощи и уходит, ничего не объяснив, разозлив и удивив друга.

На улице Раскольников едва не падает под экипаж, его принимают за нищего, дают ему монету. Он останавливается на мосту через Неву, на котором так любил стоять когда-то, осматривая панораму города. Он бросает монету в воду, ему кажется, что в этот момент он отрезал себя от всех и от всего, «как ножницами». Вернувшись домой, он падает на кровать в тяжелом нервном сне, его лихорадит, Раскольников слышит какие-то крики, он боится, что сейчас к нему придут, время начинает бредить. Его бред прерывает кухарка Настасья, которая приходит подкармливать его, она говорит, что все эти крики ему приснились. Раскольников не может есть, ему становится все труднее, в конце концов он теряет сознание и приходит в себя только четвертого дня. Он видит у себя в комнате Настасю и Разумихина, которые ухаживали за ним. Разумихин уладил это дело с долгом, пока Раскольников был без сознания, ему поступили тридцать пять рублей от матери, и на часть этих денег Разумихин покупает Раскольникову новую одежду. Приходит и Зосимов, медик, приятель Разумихина. Сидя за столом, Разумихин и Зосимов говорят об убийстве процентщицы. Они вспоминают и следователя по этому делу Порфирия Петровича, который должен прийти к Разумихина на новоселье. Говорят, в убийстве обвинили художника Николая, который работал в квартире на третьем этаже, ибо пытался сдать серьги, принадлежавшие лихварци. Маляр говорит, что нашел те сережки за дверью квартиры и никого не убивал. Тогда Разумихин пытается восстановить всю картину преступления. Когда Кох и Пестряков (люди, которые приходили к процентщицы, когда там был Раскольников) звонили в дверь, убийца был в квартире, рассуждает Разумихин, а когда они пошли по дворника, тот бежал и скрывался в пустой квартире на третьем этаже. Именно в это время живописцы выбежали из нее, гоняясь друг за другом ради забавы. Там убийца и выронил случайно футляр с серьгами, который позже нашел Николай. Когда Кох с Пестряков вернулись наверх, убийца скрылся.

Во время их разговора в комнату заходит уже немолодой, не очень приятный на вид человек. Этот человек — жених Дуни Петр Петрович Лужин. Он сообщает Родиону, что его мать и сестра вскоре приедут в Петербург и остановятся в номерах за его счет. Родион понимает, что эти номера — весьма сомнительное помещения. Лужин говорит, что уже приобрел отдельную квартиру для себя и Дуни, но ее сейчас ремонтируют. Сам он остановился у своего знакомого Андрея Семеновича Лебезятникова. Лужин вслух размышляет о современном обществе, о новых тенденциях, по которым он следит, говорит, чем больше в обществе хорошо устроенных частных предприятий, тем лучше устроено все общество. Потому, по философии Лужина, надо прежде полюбить самого себя, ибо возлюбить ближнего своего — это разорвать свою одежду пополам, отдать половину, и оба останутся голые.

Разумихин прерывает Лужина, общество возвращается к обсуждению преступления. Зосимов считает, что старуху убил кто-то из тех, кому она давала займы. Разумихин соглашается и добавляет, что следователь Порфирий Петрович как раз их и допрашивает. Лужин, вмешавшись в разговор, начинает говорить об уровне преступности, об увеличении количества преступлений не только среди бедноты, но и в высших слоях. К разговору присоединяется Раскольников. Он говорит, что причина этого именно в теории Лужина, потому что когда ее продолжить, значит, и людей резать можно. Раскольников обращается к Лужина, не скрывая раздражения, спросил, действительно ли Лужин больше доволен тем, что его невеста бедна и теперь он может чувствовать себя хозяином его судьбы. Родион прогоняет Лужина прочь. Тот идет, возмущен. Когда все ушли, Раскольников идет бродить по городу, он заходит в трактир, где спрашивает о последних газеты. Там он встречает Заметова, писаря из полицейского участка, приятеля Разумихина. В разговоре с ним Раскольников ведет очень нервно, он рассказывает Заметова, как бы он поступил, если бы это он убил старуху. «А что, если это я старуху и Лизавету убил? Признайтесь, вы бы поверили? Да? »- Спрашивает он. Раскольников пошел в состоянии полного нервного истощения. Если в начале разговора в Заметова были какие-то подозрения, теперь он решает, что все они беспочвенны, а Раскольников просто нервный и странный парень. В дверях Родион встречает Разумихина, который не понимает, что происходит с его приятелем, приглашает Раскольникова на новоселье. Но тот только просит оставить его наконец и идет.

Раскольников останавливается на мосту, смотрит в воду, и вдруг рядом какая-то женщина бросается в воду, и городовой спасает ее. Отбросив неожиданную мысль о самоубийстве, Раскольников направляется в полицейский участок, но оказывается у дома, в котором совершил убийство. Он беседует с рабочими, которые ремонтируют квартиру процентщицы, заговаривает с дворником. Всем им он кажется очень подозрительным. На улице Родион замечает человека, которую сбил экипаж. Он узнает Мармеладова и помогает доставить его домой. Мармеладов при смерти. Екатерина Ивановна отправляет священника и Соню, чтобы та могла проститься с отцом. Умирая, тот просит прощения у дочери. Раскольников оставляет семье Мармеладова все свои деньги и уходит, он просит дочь Екатерины Ивановны Полю помолиться за него, оставляет свой адрес и обещает прийти еще. Он чувствует, что может еще жить дальше, и жизнь его не умерло вместе со старухи-процентщицы.

Раскольников идет к Разумихина, разговаривает с ним в прихожей. По дороге к дому Родиона мужчины говорят о Зосимова, который считает Раскольникова сумасшедшим, о Заметова, который больше не подозревает Родиона. Разумихин говорит, что он сам и Порфирий Петрович очень ждали Раскольникова. В комнате Родиона горит свет: уже несколько часов его ждут мать и сестра. Увидев их, Родион сознания.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Очнувшись, Раскольников рассказывает, как выгнал Лужина, он настаивает, чтобы Дуня отказалась от этого брака, потому что он не хочет принимать ее жертву. «Или я, или Лужин», — говорит Родион. Разумихин пытается успокоить мать и сестру Раскольникова, объясняя все болезни Родиона. Он влюбляется в Дуню с первого взгляда. Проведя их, он возвращается к Раскольникова, а оттуда снова едет к Дуне, пригласив с собой Зосимова. Зосимов говорит, что у Раскольникова есть признаки мономании, но приезд родных обязательно поможет ему.

Проснувшись на следующее утро, Разумихин упрекает себя за вчерашнее поведение, потому вел слишком эксцентрично, чем, возможно, напугал Дуню. Он снова едет к ним, где рассказывает матери и сестре Родиона о тех событиях, которые, по его мнению, могли привести к такому состоянию Родиона. Мать Раскольникова, Пульхерия Александровна, рассказывает, что Лужин не встретил их с Дуней на вокзале, как обещал, а вместо прислал лакея, сегодня тоже не пришел, хотя обещал, но прислал записку. Разумихин читает записку, в которой написано, что Родион Романович очень обидел Лужина, поэтому Лужин не хочет его видеть. И поэтому просит, чтобы сегодня вечером, когда он приедет к ним, Родиона там не было. Кроме того, Лужин говорит, что видел Родиона в квартире пьяницы, который погиб во экипажем, и знает, что Родион отдал его дочери, девушке сомнительного поведения, двадцать пять рублей. Дуня решает, что Родион обязательно должен прийти.

Но до того они сами едут в Родиона, где застают Зосимова, Раскольников очень бледен и подавлен. Он рассказывает о Мармеладова, его вдову, ее детей, Соню, о том, почему отдал им деньги. Мать Родиона говорит о неожиданную смерть жены Свидригайлова Марфы Петровне: по слухам, она умерла от издевательств мужа. Раскольников возвращается вчерашнего разговора с Дуней: «Или я, или Лужин», — говорит он вновь. Дуня отвечает, что не выйдет за Лужина, если тот не достоин ее уважения, а это выяснится вечером. Девушка показывает брату письмо Лужина и просит его непременно прийти.

Пока они разговаривают, в комнату заходит Соня Мармеладова, чтобы пригласить Раскольникова на похороны. Родион обещает прийти и знакомит Соню с родными. Дуня с матерью идут, пригласив Разумихина к себе на обед. Раскольников рассказывает другу, что в старой была его залог: часы от отца и кольцо, подаренное Дуней. Он боится, чтобы эти вещи не пропали. Поэтому Раскольников размышляет, не обратиться ему к Порфирию Петровичу. Разумихин говорит, что это непременно нужно сделать, а Порфирий Петрович будет рад познакомиться с Родионом. Все выходят из дома, а Раскольников просит у Сони ее адрес. Она идет напугана, очень боится, что Родион увидит, как она живет. За ней следит какой-то мужчина, он провожает ее до дверей ее комнаты, только там заговаривает с ней. Он говорит, что они соседи, он живет недалеко, недавно приехал в город.

Разумихин с Раскольниковым идут к Порфирию. Родиона всего беспокоит мысль, знает Порфирий, что он вчера был в квартире старой и про кровь спрашивал. Раскольников прибегает к хитрости: шутит с Разумихиным, намекая на его отношение к Дуне. Родион смеется Разумихина, смеясь, заходит к Порфирию. Родион старается, чтобы его смех звучал естественно. Разумихин вполне искренно сердится из-за шутки Родиона. За минуту Родион замечает в углу Заметова. Это вызывает в нем подозрение.

Мужчины говорят о заставлены вещи. Раскольникову кажется, что Порфирий Петрович знает. Когда разговор заходит о преступлении вообще, Разумихин высказывает свои соображения, говорит, что не согласен с социалистами, которые объясняют все преступления исключительно социальными факторами. Тогда Порфирий упоминает статью Раскольникова, напечатанную в газете. Статья называется «О преступлении». Раскольников даже не знал, что статья все-таки напечатали, ведь писал ее несколько месяцев назад. В статье говорится о психологическом состоянии преступника, и Порфирий Петрович говорит, что в статье вполне прозрачный намек на то, что есть особые люди, которые имеют право совершать преступления. По мнению же Раскольникова, все выдающиеся люди, которые способны сказать новое слово, по своей природе является в определенной степени преступниками. Люди вообще делятся на два разряда: низший (обычные люди), которые являются лишь материалом для воспроизводства новых людей, и настоящих людей, способных создать новое, сказать новое слово. И если человеку с второго разряда надо ради собственной идеи перешагнуть через преступление, через кровь, она может себе позволить это сделать. Первые же — люди консервативные, привыкшие слушать, они — люди настоящего, а вторые — разрушители по природе, они — люди будущего. Первые только сохраняют человечество как вид, а вторые — продвигают человечество к цели.

«Как же отличить этих обычных от необычных?» — Интересуется Порфирий Петрович. Раскольников считает, что ошибиться в этом различении может только человек низшего разряда, ибо многие из них считает себя человеком новой, человеком будущего, тогда как настоящих новых людей не замечают или даже презирают их. Новых людей, по мнению Раскольникова, рождается очень мало. Разумихин с негодованием не соглашается с другом, говоря, что позволить себе переступить через кровь «по совести» — это страшнее, чем официальное разрешение проливать кровь, законное разрешение …

«А что, если какой-то обычный парень подумает, что он Ликург или Магомет и начнет убирать препятствия?» — Спрашивает Порфирий Петрович. И разве не чувствовал себя сам Раскольников, сочиняя статью, хоть немного тоже удивительным человеком, который говорит «новое слово»? Вполне возможно, отвечает Раскольников. Неужели Раскольников ради всего человечества тоже решился украсть или убить? — Не утихает Порфирий Петрович. Если бы я и перешагнул, то тогда, разумеется, вам бы не сказал, — отвечает помрачневший Родион и добавляет, что Наполеоном или Магометом себя не считает. Кто на Руси себя Наполеоном считает? .. — Улыбается Порфирий. Уж не Наполеон какой-нибудь прошлой неделе нашу Алену Ивановну топором убил? — Вдруг спрашивает Заметова. Мрачный, Раскольников собирается уходить, договаривается зайти к следователю завтра. Порфирий пытается запутать напоследок Родиона, якобы перепутав день убийства с тем днем, когда Раскольников заходил в процентщицы.

Раскольников с Разумихиным идут к Пульхерии Александровны и Дуни. Дорогой Разумихин возмущается, что Порфирий Петрович и Заметова подозревают Родиона в убийстве. Вдруг Родиону приходит что-то в голову и он возвращается домой, где проверяет дыру под обоями: не осталось там чего-то. Там ничего. Выйдя во двор, он замечает, как дворник указывает на него какому-то мужчине. Мужчина молча уходит. Родион догоняет его, спрашивает, что это значит. Мужчина, глядя в глаза Родиону, тихо и четко произносит: «Убийца!»

Раздраженный и поражен, Раскольников на ватных ногах возвращается к себе, мысли его путаются. Он рассуждает, что это был за человек. Он презирает себя за слабость, ведь имел заранее знать, что с ним будет. Но он знал это! Он хотел переступить, но не смог … Он не старуху убил, а принцип … Хотел переступить, но так и остался с этой стороны. Только и смог, что убить! Те, другие, не такие, как он. Настоящий владелец громит Тулон, устраивает резню в Париже, забывает армию в Египте, тратит полмиллиона людей в Москве … и именно ему ставят памятник после смерти. Следовательно, таким дозволено все, а ему нет … Он убеждал себя, что идет на это ради благого дела, а теперь что? Он мучается и презирает себя: и по заслугам. В его душе возникает ненависть ко всем и одновременно любовь к милым, несчастных Елизаветы, матери, Соне …

Он понимает, что в такую минуту может невольно рассказать все матери … Раскольников засыпает и видит страшный сон, где сегодняшний человек заманивает его в квартиру процентщицы, а она жива, он снова бьет ее топором, а она смеется. Он бросается бежать — на него уже поджидают какие-то люди. Родион просыпается и видит на пороге человека — Аркадия Петровича Свидригайлова.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Свидригайлов говорит, что ему нужна помощь Раскольникова в одном деле, которое касается его сестры. Самого она его и на порог не пустит, но вместе с братом … Раскольников отказывает Свидригайлову. Тот свое поведение по отношению Дуне объясняет влюбленностью, страстью, а на обвинения в смерти жены отвечает, что та умерла от апоплексического удара, а он только ударил ее «всего лишь дважды хлыстиком» … Свидригайлов говорит не умолкая. Рассматривая гостя, Родион вдруг замечает вслух, что Свидригайлов может быть и порядочным человеком в определенном случае.

Свидригайлов рассказывает историю своих отношений с Марфой Петровной. Но выкупила его из тюрьмы, куда он попал за долги, женила с собой и забрала в село. Она очень любила его, всю жизнь хранила документ об уплаченных им тридцать тысяч рублей как гарантию того, что человек не покинет ее. И только за год до смерти отдала ему этот документ и подарила немалые деньги. Свидригайлов рассказывает, как к нему приходила покойная Марфа Петровна. Потрясенный, Раскольников думает, что и ему самому являлась покойная ростовщица. «Почему я так и думал, что с вами что-то подобное случается» — воскликнул Родион. Свидригайлов чувствует, что между ними есть что-то общее, он признается, что как только увидел Родиона, сразу подумал: «Это тот самый и есть!» Но он не может объяснить, какой это то же самое. Раскольников советует Свидригайлову обратиться к врачу, считает его ненормальным … Между тем Свидригайлов рассказывает, что спор между ним и женой возникла из-за того, что она организовала помолвке Дуни с Лужиным. Сам Свидригайлов считает, что тот не пара Дуни, и готов даже предложить ей деньги, чтобы облегчить разрыв с женихом, и Марфа Петровна оставила Дуне три тысячи. Свидригайлов очень хочет увидеть Дуню, сам он скоро собирается жениться на одной девушке. Выходя, он сталкивается в дверях с Разумихиным.

Придя к Пульхерии Александровны и Дуни, друзья встречаются там с Лужиным. Он сердится, ведь просил Раскольникова не пускать.

Когда речь заходит о Марфу Петровну, Лужин сообщает о приезде Свидригайлова и рассказывает о преступлении этого человека, о якобы узнал от его жены. Племянница знакомой Свидригайлова процентщицы Ресслих повесилась на чердаке дома, якобы из-за того, что Свидригайлов «жестоко оскорбил» его. По словам Лужина, Свидригайлов замучил и довел до самоубийства своего слугу. Но Дуня возражает и говорит, что Свидригайлов хорошо обращался со слугами. Раскольников сообщает, что к нему заходил Свидригайлов, и о том, что Марфа Петровна завещала Дуни деньги.

Лужин собирается уходить. Дуня просит его остаться, чтобы все выяснить. Но, по мнению Лужина, отношение женщины к мужчине должен быть выше ее отношение к брату — он разгневан, что его ставят «на одну доску» с Раскольниковым. Он упрекает Пульхерии Александровне, что она неправильно поняла его и написала о нем неправду, в своем письме Родиона. Вмешавшись, Раскольников упрекает, что Лужин сказал, что тот оставил деньги не вдове погибшего Мармеладова, а его дочери, о которой Лужин говорил в недостойном тоне. Раскольников заявляет, что Лужин не стоит и мизинца Дуни. Спор кончается тем, что сама Дуня приказывает Лужину уйти, и Родион выгоняет его. Лужин возмущен, он знает, что слухи о Дуню ложные, но считает свое решение жениться на ней достойным поступком, за который все должны быть ему благодарны. Он не может поверить, что две бедные, беспомощные женщины не подчиняются ему. Много лет он мечтал жениться на простой, но разумной, честной и красивой девушкой. И вот его мечты начали сбываться, это могло бы помочь ему в карьере, но сейчас все потеряно! Но Лужин не оставляет надежды все исправить …
Наконец, все радуются, что Лужин пошел. Дуня признается, что хотела таким образом добыть денег, но даже не представляла, который Лужин подлец. Взволнованный Разумихин не скрывает радости. Рассказывая родным о визите Свидригайлова, Раскольников говорит, что тот показался ему странным, почти сумасшедшим: то говорит, что поедет, то собирается жениться. Дуня волнуется, интуиция подсказывает ей, что Свидригайлов задумал что-то ужасное. Разумихин уговаривает женщин остаться в Петербурге. Он обещает, что достанет денег и они смогут заниматься изданием книг, говорит, что уже подыскал им неплохое помещение. Дуне очень нравится его идея. Между тем Родион собирается уйти. «Кто знает, может, раз видимся», — невольно говорит он. Догнав его, Разумихин пытается хоть что-то выяснить. Родион просит друга не бросать мать и Дуню. Их взгляды встречаются, и Разумихина поражает страшная догадка. Он бледнеет и замирает на месте. «Понимаешь теперь?» — Говорит Раскольников.

Раскольников идет к Соне, у нее удивительная, неправильной формы, ясно и убогая комната. Соня говорит о хозяевах, которые хорошо относятся к ней, вспоминает Екатерину Ивановну, которую очень любит: она такая несчастная и больная, верит, что во всем должна быть справедливость … Соня корит себя, что за неделю до гибели отца отказалась почитать ему книжку, а Катерине Ивановне не отдала воротничок, который приобрела в Елизаветы. «Но Катерина Ивановна больна, — возражает Родион, — и ты можешь заболеть, тогда тебя отвезут в больницу, а что будет с детьми? Тогда с Полей будет то же, что и с Соней »и« Нет! .. — Кричит Соня. — Ее Бог защитит! »« Может, Бога и нет совсем », — отвечает Раскольников. Соня плачет, она считает себя бесконечно грешным, вдруг Родион кланяется и целует ее ногу. «Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился», — тихо говорит он. Он говорит, что самый большой грех Сони в том, что она потеряла все, что живет в грязи, который ненавидит, а этим никого ни от чего не спасает, и лучше бы ей просто убить себя …
Родион понимает по одним только взглядом Сони, она не раз думала о самоубийстве, но любовь к Катерины Ивановны и ее детей заставляют ее жить. А грязь, в котором он живет, не коснулся ее души — она осталась чистой. Возлагая все свои надежды на Бога, Соня часто ходит в церковь, но постоянно читает и хорошо знает Евангелие. На прошлой неделе было и в церкви: отправила панихиду по погибшим Елизавета, которая была «справедливой». Соня читает Раскольникову вслух притчу о воскресении Лазаря. Раскольников говорит Соне, что покинул родных и теперь у него только она осталась. Они вместе прокляты, вместе должны и идти! «Ты тоже переступила, — говорит Родион, — смогла переступить. Ты наложил на себя руки, погубила жизнь … свое, но это все равно … Ибо если останешься одна, ума, как я … Надо сломать все и страдание взять на себя. А власть над тварями дрожащими и над всем человеческим муравейником — вот цель. Раскольников говорит, что сейчас последует, но если завтра (если придет вообще), то расскажет Сони, кто убил Лизавету. Тем временем в соседней комнате всю их разговор подслушал Свидригайлов …

На следующее утро Раскольников идет к следователю Порфирию Петровичу. Родион уверен, что тот загадочный человек, который назвал его убийцей, уже донес на него. Но в конторе никто не обращает на Раскольникова внимания, юноша очень боится следователя. Встретив его, как всегда любезного, Родион отдает ему квитанцию на часы, он заложил. Заметив возбужденное состояние Раскольникова, Порфирий заводит запутанную разговор, испытывая терпение юноши. Раскольников не выдерживает, просит, чтобы его допрашивали по форме, по правилам, но Порфирий Петрович не обращает внимания на его восклицание и, кажется, ждет что-то или кого-то. Следователь упоминает статью Раскольникова о преступниках, говорит, что преступника слишком рано арестовывать не следует, ибо, оставаясь на свободе, наконец сам придет и признается. Скорее это произойдет с развитой, нервным человеком. А преступник может скрыться, — то «он у меня психологически не убежит», — утверждает Порфирий Петрович. К тому же преступник не учитывает, что, кроме его планов, есть еще природа, натура человеческая. Вот и получается, что юноша какой-либо все хитро продумает, скроет, можно, казалось бы, и радоваться, а он возьмет и упадет в обморок! Раскольников держится, но ясно видит, что Порфирий подозревает его в убийстве. Следователь рассказывает ему, что знает, как тот ходил на квартиру процентщицы, спрашивал про кровь, но … все объясняет это психической болезнью Родиона, будто он все это сделал в бреду. Не выдержав, Раскольников кричит, что это не было в бреду, это было в действительности!
Порфирий Петрович продолжает свой запутанный монолог, чем окончательно сбивает с толку Раскольникова. Сам Родион и верит и не верит, что его подозревают. Вдруг он кричит, что больше не позволит себя мучить: арестуйте меня, обыскивают меня, но извольте действовать по форме, а не играть со мной! В это время в комнату заходит обвинен маляр Николай и громко признается в совершенном убийстве. Несколько успокоенный, Родион решает уйти. Следователь говорит ему, что они еще обязательно встретятся … Уже дома Раскольников много размышляет о разговоре со следователем, вспоминает и мужчины, ждал вчера. Вдруг дверь приоткрывается и на пороге стоит тот же человек. Раскольников замирает, но муж извиняется за свои слова. Вдруг Родион вспоминает, что видел его, когда ходил на квартиру к убитой процентщицы. Значит, у следователя, кроме психологии, ничего на Раскольникова нет?! «Теперь мы еще поборемся», — думает Раскольников.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Проснувшись, Лужин, разгневанный на весь мир, думает о разрыве с Дуней. Он сердится на самого себя, что рассказал об этом своему приятелю Лебезятникову, и тот теперь смеется над ним. Раздражают его и другие неприятности: не прошла одна его дело в сенате, хозяин квартиры требует оплатить неустойку, в мебельном магазине не хотят вернуть задаток. Все это усиливает ненависть Лужина к Раскольникова. Лужин жалеет, что не давал денег Дуне и ее матери, — тогда бы они чувствовали обязанными. Вспомнив, что его пригласили на поминки Мармеладова, Лужин узнает, что там должно быть и Раскольников.
Лужин презирает и ненавидит Лебезятникова, о котором знает еще из провинции, ибо его опекуном. Он знает, что Лебезятников якобы влияние в определенных кругах. Прибыв в Петербург, Лужин решает сблизиться с «молодыми поколениями нашими». В этом, по его мнению, может помочь Лебезятников, хотя сам он человек простоватая. Лужин слышал о каких-то прогрессистов, нигилистов и обличителей, и больше он боится обличителей. Андрей Семенович Лебезятников — человек, который хватается за каждую модную идею, превращая ее в карикатуру, хотя и служит этой идеи вполне искренне. Он мечтает создать коммуну, хочет включить в нее и Соню, сам продолжает «развивать» его, удивляясь, что с ним она слишком робкая и застенчивая. Воспользовавшись того, что разговор пошел о Соне, Лужин просит позвать ее и дает ей десять рублей. Лебезятников в восторге от его поступка.

«Гордость бедных» заставляет Катерину Ивановну потратить на поминки ли не половину оставшихся Родионом денег. В приготовлениях ему помогает квартирная хозяйка Амалия Ивановна, с которой они постоянно ссорились. Екатерина Ивановна недовольна, что нет ни Лужина, ни Лебезятникова, и очень радуется, когда приходит Раскольников. Женщина нервничает и возбужденная, она кашляет кровью и близка к истерике. Волнуясь за нее, Соня боится, что все это может плохо кончиться. Так и получается — Екатерина Ивановна начинает ругаться с хозяйкой. В разгар ссоры приходит Лужин. Он утверждает, что у него исчезли сто рублей, когда Соня была в его комнате. Соня отвечает, что он сам дал ей десять, а больше она ничего не брала. Встав на защиту девушки, Екатерина Ивановна начинает выворачивать Сонин кармане, как вдруг оттуда выпадают деньги. Катерина Ивановна кричит, что Соня не может украсть, рыдает, обращается за защитой к Раскольникова. Лужин требует позвать полицию. Но доволен, публично «прощает» Сони. Обвинение Лужина опровергает Лебезятников, который говорит, что сам видел, как тот подбросил девушке деньги. Он сначала подумал, что Лужин делает это, чтобы избежать слов благодарности, от чистого сердца. Лебезятников готов поклясться перед полицией, все так и было, но не понимает, зачем Лужину такой низкий поступок. «Я могу объяснить», — вдруг вмешивается Родион. Он рассказывает, что Лужин сватался к его сестре, Дуни, но поссорился с ним самим. Случайно увидев, как Раскольников дал деньги Катерине Ивановне, сказал родным Родиона, что юноша отдал их последние деньги Сони, намекнув на нечестность этой девушки и какая-то связь между Раскольниковым и Соней. Поэтому, если Лужину удалось бы доказать нечестность Сони, он смог бы поссорить Родиона с матерью и сестрой. Лужина прогнали.
В отчаянии Соня смотрит на Родиона, увидев в нем защитника. Лужин кричит, что найдет «справедливость». Не выдержав всего этого, Соня в слезах бежит домой. Амалия Ивановна выгоняет вдову Мармеладова с детьми из квартиры. Раскольников идет к Соне.

Раскольников чувствует, что «он должен» рассказать Сони, кто убил Лизавету, и предчувствует страшную муку, которая станет следствием этого признания. Он боится и сомневается, но потребность все рассказать увеличивается. Раскольников спрашивает Соню, как бы она поступила, если бы должна была решить, умереть Екатерине Ивановне или Лужину. Соня говорит, что предусматривала такой вопрос, но она не знает, не знает Божьего промысла, и не ей решать, кому жить и кому нет, она просит Раскольникова говорить прямо. Тогда Родион признается в умышленном убийстве старухи и случайном убийстве Елизаветы.

«Что это вы над собой сделали! .. Нет теперь несчастнее от тебя во всем мире »- в отчаянии кричит Соня, обнимая Раскольникова. Она пойдет с ним на каторгу! Но вдруг она понимает, что он еще не полностью осознал ужас, что сделал. Соня начинает расспрашивать Родиона. «Я хотел Наполеоном сделаться, поэтому и убил …» — говорит Родион. Наполеону и в голову не пришло бы задумываться над тем, убивать старую, или нет, если бы ему это было нужно … Он убил всего лишь вошь, бессмысленную, отвратительную … Нет, возражает сам себе Раскольников, не вошь, но он захотел осмелиться и убить … «Мне надо было узнать … вошь ли я, как все, или человек? .. Тварь я дрожащая или право имею … Не имел я права туда ходить, потому что такая же вошь, как все! .. Разве я старуху убил? Я себя убил! .. Что теперь делать? .. »- Обращается Родион к Соне.
Девушка отвечает ему, что он должен выйти на перекресток и поцеловать землю, которую испачкал убийством, поклониться на четыре стороны и сказать всем вслух: «Я убил!» Раскольников должен принять страдание и искупить им свою вину. Но он не хочет каяться перед людьми, которые друг друга мучают, а еще о добродетели говорят. Они все негодяи и ничего не поймут. «Я еще бороться, — говорит Раскольников. — Может, я человек, а не вошь и поторопился себя осудить … »Однако сразу Родион спрашивает Соню, будет ли она ходить к нему в острог … Девушка хочет дать ему свой крест, но он не берет: «лучше потом». В комнату заглядывает Лебезятников, он говорит, что Катерина Ивановна сходит: она ходила к бывшему начальнику своего мужчину и устроила там скандал, вернулась, бьет детей, шьет им какие-то шляпки, собирается вывести их на улицу, ходить дворами, колотя в таз вместо, музыки, чтобы дети пели и танцевали … Соня в отчаянии выбегает.

Раскольников возвращается к своей каморки, он корит себя за то, что своим признанием сделал Соню несчастной. К нему приходит Дуня, она рассказывает, что Разумихин заверил ее в безосновательности всех обвинений и подозрений со стороны следователя. Взволнованная, Дуня уверяет брата, что готова всю жизнь ему отдать, пусть только он позовет. Раскольников же говорит о Разумихина, хвалит его как человека честного, умеющего сильно любить. Он говорит сестре «прощай», и она идет встревожена. На Родиона наваливается тоска, предчувствие долгих лет, пройдут в этой тоске … Он встречает Лебезятникова, который рассказывает о Катерину Ивановну, которая, обезумев, ходит по улицам, заставляет детей петь и танцевать, кричит, пытается петь, кашляет, плачет. Городовой требует соблюдать порядок, дети убегают, догоняя их, Катерина Ивановна падает, у нее открывается горловое кровотечение … Ее несут к Соне. В комнате, у кровати умирающей, собираются люди, среди них и Свидригайлов. Женщина мечтает и за несколько минут умирает. Свидригайлов предлагает оплатить похороны, устроить детей в приют, положить в банк полторы тысячи на каждого до совершеннолетия. Он собирается «вытащить из ямы» и Соню … По его словам Раскольников начинает догадываться, что Свидригайлов подслушал все их разговоры. Но сам он этого не отрицает. «Я же говорил, что мы с вами сойдемся», — говорит он Родиону.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Раскольников находится в странном психическом состоянии: его охватывает то тревога, то апатия. Он думает о Свидригайлова, которого за последние дни видел несколько раз. Сейчас Свидригайлов занят устройством детей умершей Екатерины Ивановны и похоронами. Придя к другу, Разумихин говорит, что мать Родиона больна, но все равно приходила с Дуней сыну, и никого не было дома. Раскольников говорит, что Дуня, «может, уже и любит» Разумихина. Разумихин, заинтригованный поведением друга, думает, что Родион, возможно, связан с политическими заговорщиками. Разумихин вспоминает о письме, которое получила Дуня и который ее очень взволновал. Вспоминает Разумихин и Порфирия Петровича, который рассказывал о живописце Николая, который сознался в убийстве. Проведя друга, Раскольников задумывается, зачем Порфирий убеждать Разумихина в том, что художник должен.

Приход самого Порфирия почти шокирует Родиона. Следователь сообщает, что был здесь два дня назад, но не застал никого. После долгого и туманного монолога Порфирий сообщает, что не Николай совершил преступление, а признался только через набожность — решил принять страдание. Убила другой человек … двух убила, по теории убила. Убила, и денег взять не сумела, а успела принять, то под камень спрятала. Потом уже в пустую квартиру приходила … в полубреду … убила, но честным человеком считает себя, а других презирает … «Да … кто … убил? «- не выдерживает Раскольников. «Так вы и убили», — отвечает Порфирий Петрович. Следователь говорит, что не арестовывает Раскольникова, потому что пока доказательств против него не имеет, кроме того, он хочет, чтобы Родион сам пришел и признался. В таком случае он считает преступление результатом безумия. Раскольников только улыбается, он, мол, не желает такого смягчения своей вины. Порфирий говорит, как Родион придумал теорию, а сейчас стыдно стало, что сорвалось, что вышло совсем не оригинально, а коварно и противно … По мнению следователя, Раскольников не безнадежный подлец, он из людей, вытерпят любые муки, если только найдут «веру или Бога». Когда Раскольников совершил такое, ему можно теперь не бояться, а следует сделать то, чего требует справедливость. Следователь говорит, что придет арестовывать Родиона за два дня и не боится, что тот убежит. «Без нас вам нельзя теперь обойтись», — говорит он ему. Порфирий уверен, что Раскольников все равно во всем признается, страдания решит принять. А если вздумает покончить жизнь самоубийством, пусть оставит подробную записку, где сообщит о камень, под которым спрятал украденное …
После того, как следователь ушел, Раскольников спешит к Свидригайлова, сам не понимая зачем. Свидригайлов все слышал, то ходил к Порфирию Петровичу, только еще пойдет? Может, вообще не пойдет? А вдруг у него какие-то намерения относительно Дуни и он собирается использовать то, что услышал от Раскольникова? Они беседуют в трактире, Раскольников угрожает убить Свидригайлова, если тот будет преследовать его сестру. Тот утверждает, что приехал в Петербург больше отношении женщин … Он считает разврат занятием не хуже все остальные, ибо в нем есть нечто естественное … Это болезнь, только если не знать меры. А так осталось бы только застрелиться. Или гадость всего этого не останавливает Свидригайлова, спрашивает Родион, тот уже потерял силы остановиться? Свидригайлов называет юношу идеалистом и рассказывает историю своей жизни …

Марфа Петровна выкупила его из долговой тюрьмы, она была старше Свидригайлова, прихварывала на какую-то болезнь … Свидригайлов не обицяв.ий верности. Они договорились, что тот никогда не оставит жену, никуда не поедет без ее разрешения, никогда не будет постоянной любовницы. Марфа Петровна позволила ему иметь отношения со служанками, но он обещал ей, что никогда не полюбит женщину своего круга. Они ссорились и раньше, но все как-то утихало, пока не появилась Дуня. Марфа Петровна сама взяла ее гувернанткой и очень любила. Свидригайлов полюбил Дуню с первого взгляда и старался не реагировать на слова женщины, которая хвалила Дуню. Женщина Свидригайлова рассказала Дуне про их семейные тайны и часто жаловалась ей. Дуня наконец прониклась жалостью к Свидригайлова как к пропащей человека. А в таких случаях девушке непременно хочется «спасти», воскресить и возродить к новой жизни.

Именно в это время в имении появилась новая девушка Параша, хорошенькая, но очень умная. Свидригайлов начинает ухаживать за ней, это заканчивается скандалом. Дуня просит Свидригайлова оставить девушку. Он разыгрывает стыд, говорит о своей судьбе, начинает льстить Дуне. Но и разгадывает его нечестность. Будто желая отомстить, Свидригайлов издевается над попыток Дуни «возродить» его и продолжает свои отношения с новой служанкой, и не только с ней. Они поссорились. Зная о бедности Дуни, Свидригайлов предлагает ей все свои деньги, чтобы она бежала с ним в Петербург. Он был влюблен в Дуню без сознания. Узнав, что Марфа Петровна где-то «достала этого злого … Лужин и чуть не смастерила свадьбу », Свидригайлов возмутился. Раскольников рассуждает, отказался Свидригайлов от своих намерений относительно Дуни, и ему кажется, что нет. Сам Свидригайлов сообщает, что собирается жениться на шестнадцатилетней девушкой из бедной семьи — с ней и ее матерью он недавно познакомился в Петербурге до сих пор поддерживает знакомство, помогая им средствами.
Договорив, Свидригайлов с мрачным лицом направляется к выходу. Раскольников идет за ним, заботясь, не пойдет тот вдруг к Дуне. Когда речь заходит о разговоре Родиона с Соней, которую непорядочно подслушал Свидригайлов, Свидригалов советует Родиону нравственные вопросы отбросить и уехать куда-нибудь далеко, даже предлагает денег на дорогу. Или пусть Раскольников застрелится.

Договорив, Свидригайлов с мрачным лицом направляется к выходу. Раскольников идет за ним, заботясь, не пойдет тот вдруг к Дуне. Когда речь заходит о разговоре Родиона с Соней, которую непорядочно подслушал Свидригайлов, Свидригалов советует Родиону нравственные вопросы отбросить и уехать куда-нибудь далеко, даже предлагает денег на дорогу. Или пусть Раскольников застрелится.

Чтобы отвлечь Раскольникова, Свидригайлов берет экипаж и куда-то едет, но вскоре отпускает его и незаметно возвращается. Между тем Родион, глубоко задумавшись, стоит на мосту. Только он прошел мимо Дуню и не заметил. Пока девушка колеблется, стоит позвать брата, она замечает Свидригайлова, который знаками подзывают ее к себе. Свидригайлов просит Дуню пойти с ним, будто она имеет поговорить с Соней и посмотреть какие-то документы. Свидригайлов признается, что знает тайну ее брата. Они разговаривают в номере Свидригайлова. Дуня возвращает Свидригайлову написанный им письмо, в котором есть много намеков на преступление, совершенное его братом. Дуня твердо говорит, что не верит в это. Свидригайлов рассказывает о разговоре Родиона с Соней, которую он слышал. Рассказывает, как Родион убил Лизавету и старую, убил по теории, которую сам и придумал. Дуня хочет поговорить с Соней. Свидригайлов между тем предлагает свою помощь, он согласен забрать отсюда Родиона, но все зависит только от Дуни: останется она со Свидригайловым. Дуня требует, чтобы тот открыл дверь и выпустил ее. Девушка достает револьвер и стреляет, но пуля только затрагивает волос Свидригайлова и попадает в стену, она стреляет еще раз — осечка. Она в отчаянии бросает револьвере «Так не любишь? — Спрашивает ее Сидригайлов. — Никогда? »« Никогда »- восклицает Дуня. Мужчина молча отдает ей ключ. Через мгновение замечает револьвер, кладет его в карман и выходит.
Вечером Свидригайлов идет к Соне, говорит о своем возможном отъезде в Америку и отдает ей все расписки, которые оставил на детей Катерины Ивановны, дарит Сони три тысячи рублей. Он просит передать поклон Раскольникову и Разумихину и идет под дождь. Зайдя к своей невесте, он говорит ей, что должен поехать, и оставляет большую сумму денег. Он бродит по улицам, потом где-то на окраине снимает убогий номер. Он лежит и думает о Дуню, о девочке-самоубийце, долго смотрит в окно, потом ходит по коридору. В коридоре он замечает девочку лет пяти, которая плачет. Ему жаль девочки, он отводит ее к себе, укладывает спать. Вдруг видит, что она не спит, а лукаво улыбается ему, тянет к нему руки … Свидригайлов, напуган, кричит … и просыпается. Девочка спокойно спит, Свидригайлов получается. Он останавливается у пожарной башни и специально на глазах пожарника (чтобы официального свидетеля) стреляет в себя из револьвера.

Вечером того же дня Раскольников приходит к матери. Пульхерия Александровна говорит с ним о его статью, которую она читает уже третий раз, но многое в ней не понимает. Женщина говорит, что ее сын скоро прославится, Родион прощается с ним, говорит, что он должен поехать. «Вас никогда не перестану любить», — добавляет он. Дома его ждет Дуня. «Если я до этого считал себя сильным, пусть и стыда сейчас не побоюсь», — говорит он сестре, собирается идти к следователю и во всем признаться. «Разве ты, идя на страдания, уже не смываешь с себя половину своего преступления?» — Спрашивает Дуня. Раскольников бешенство: «Какого преступления?» — Кричит он. Разве то, что он убил гадкую процентщицу, которая наносила только вред людям, убил гадкую вошь, — разве это преступление? Он не думает об этом и смывать его не собирается! «Но ты пролил кровь» — кричит Дуня. «Которую все проливают … которая льется и всегда лилась в мире, как водопад … »- отвечает Родион. Он говорит, что сам хотел добра и сделал сто, нет, тысячи добрых дел вместо одной глупости … И эта мысль вовсе не такая глупая, какой кажется теперь, во время неудачи … Он хотел сделать первый шаг, а потом все уладилось бы безмерной пользой … Почему бить по людям бомбами — разрешена форма? — Кричит Родион. «Не понимает моего преступления!»

Увидев невыразимую муку в глазах сестры, Родион опомнился. Он просит Дуню не плакать по ним и заботиться о матери, он обещает, что постарается «быть честным и мужественным всю жизнь», хотя он и убийца. Позже Раскольников, задумавшись, идет по улице. «Почему они сами меня так любят, если я того не стоит! О, если бы я сам и никто не любил меня, и сам никого бы я не любил! Не было бы всего этого », — рассуждает он.
Уже наступил вечер, когда Родион пришел к Соне. Утром к девушке приходила Дуня и они долго разговаривали. Целый день в тревоге и волнении Соня ждала Родиона. Она гнала от себя мысли о его возможном самоубийстве, но они все равно брали верх. Тут Родион наконец пришел к ней. Он очень возбужден, руки дрожат, он не может остановиться на чем-то одном. Соня надевает на Раскольникова кипарисовый крестик, а медный крестик Елизаветы оставляет себе. «Перекрестись, помолись хоть раз», — просит Соня Родиона. Тот крестится. Раскольников выходит и дорогой вспоминает слова Сони о перекрестка. Он весь задрожал, вспомнив об этом и бросился в саму возможность этого нового полного ощущения. У него покатились слезы … Он стал на колени среди площади, поклонился до земли и целовал грязную землю с наслаждением и счастьем … Раскольников встал и поклонился вторично. Прохожие с него смеялись. Он заметил Соню, которая тайком шла за ним. Раскольников приходит в участок, где узнает о самоубийстве Свидригайлова. Пораженный, он выходит на улицу, где сталкивается с Соней. С растерянной улыбкой он возвращается и признается в убийстве.

Эпилог
Сибирь. На берегу широкой реки стоит город, один из административных центров России … В остроге уже девять месяцев заключен Родиона Раскольникова. Со времени его преступления прошло полтора года. На суде Раскольников ничего не скрывал. Тот факт, что он спрятал украденный кошелек и вещи под камень, не воспользовавшись ими и даже не зная, сколько он украл, очень впечатлил судей и следователей. Они решили, что преступление он совершил в состоянии определенного временного помешательства. Признания также способствовало смягчению приговора. Кроме того, обратили внимание и на другие обстоятельства жизни подсудимого: во время учебы он удерживал на последние свои средства больного товарища, а после его смерти ухаживал второго больного отца. По словам квартирной хозяйки, когда во время пожара Родион спас двух маленьких детей. Наконец, Раскольникова осужден на восемь лет каторги. Пульхерии Александровне все убеждают, что ее сын временно уехал за границу, но она чувствует какие-то проблемы и живет только ожиданием письма от Родиона, со временем она умирает. Дуня выходит замуж за Разумихина. Разумихин продолжает обучение в университете и за несколько лет супруги планируют переселиться в Сибирь.

Соня на деньги Свидригайлова уезжает в Сибирь, пишет подробные письма Дуне и Разумихину. Соня часто видится с Раскольниковым. Он, по ее словам, мрачный, неразговорчивый, ничем не интересуется, понимает свое положение, не ожидает лучше, не имеет никаких надежд, ни из чего не удивляется … От работы не уклоняется, но и не напрашивается, до еды совершенно равнодушен … Раскольников живет в общей камере. Каторжане его не любят. Он начинает болеть.

На самом деле он болен уже давно — душевно. Он был бы счастлив, если бы мог сам себя обвинить, но совесть не видит вины в том, что он сделал. Он хочет раскаяться, но раскаяния не приходит … Чем его теория была хуже других? Его мучает мысль, почему он не покончил с собой. Все его любят: «Ты господин! Ты безбожник »- говорят ему. Раскольников молчит. Он удивляется, почему все так полюбили Соню.
Раскольникова кладут в больницу. В бреду он видит сон, будто мир должен погибнуть из-за какой-то невиданную болезни. Люди сходят с ума, считают истиной любую свою мысль. Каждый считает, что истина только в нем одном. Никто не знает, что добро, а зло. Идет война всех против всех. Во время болезни Родиона Соня часто приходила под окна его палаты, однажды он увидел ее. После этого два дня его не было. Вернувшись в острог, Раскольников узнает, что Соня больна и лежит дома. Записке Соня сообщает ему, что скоро поправится и придет к нему. «Когда он читал эту записку, сердце его сильно и больно билось».

На следующий день, когда Раскольников работает у реки, к нему подходит Соня и быстро протягивает ему руку. Его вдруг что-то вроде подхватило и бросило к ее ногам. Родион плакал и обнимал ее колени. Соня понимает, что любит ее. Они решают ждать и терпеть. Остается еще семь лет.

Раскольников воскрес, возродился, он чувствовал всем своим существом … Вечером, лежа на нарах, Раскольников достает из-под подушки Евангелие, принесенное ему Соней.

Пересказ романа Преступление и наказание (детальный пересказ)

4.6 (92%) 90 votes