Он прижал ее своим телом
Двое дюжих стражников втолкнули в камеру пыток связанную женщину с заткнутым кляпом ртом. Они шли за нарядно одетым вельможей, который протянул бумагу Старшему Палачу. Тот внимательно прочитал королевский указ.
“Так, леди Лесли Грей приговорена к медленной смерти под пытками. Его величество лично вынес такой приговор в наказание за государственную измену. Вы не знаете, он упомянул какой-либо определенный вид казни?”
“Он распорядился содрать с нее живьем кожу”.
“Ясно”, повернувшись, палач начал рассматривать леди Грей. Это была великолепная женщина с длинными, слегка вьющимися золотистыми волосами и молочно-белой кожей. Он обратил особое внимание на нежность ее кожи, проведя пальцами по шее осужденной, а, затем, расстегнул верх ее платья и ощупал ее тугие груди и соски. Она содрогнулась от отвращения, попытавшись сказать что-то резкое, но сквозь кляп донесся лишь приглушенный стон.
Палач развел руки и улыбнулся.
“Самый подходящий способ для такой красавицы. Мы возьмем самые острые ножи и подарим ей много часов предсмертных мучений”. При этих словах глаза несчастной округлись от ужаса, она забилась в сильных руках охранников, тщетно пытаясь освободиться. Кивнув им, палач приказал: “привяжите ее в столбу и прикуйте лодыжки к полу. Нам надо приготовить все необходимое для работы с ее чудесным телом”.
“Можно мне остаться и посмотреть”, попросил чиновник.
“Ну разумеется, сэр. Для меня будет большой честью продемонстрировать Вам мое умение. Она отличный образец для этого, я приложу все силы, чтобы не разочаровать Вас”.
Через несколько мгновений, Лесли была крепко привязана к пыточному столбу. Ей широко развели в стороны ноги и защелкнули на лодыжках браслеты кандалов. Толстые кожаные ремни притягивали к столбу ее талию, голову и руки. Она все еще была полностью одета.
Подручный палача, бледный тонкогубый парень вытащил изо рта кляп пленницы. Она закашляла, давясь слюной, потом вновь обрела голос и принялась умолять собравшихся в темном застенке. “Ради Бога, пощадите. Я ничего не сделала, чтобы заслужить такие муки. Если я должна умереть, то хотя бы не так страшно. Я сделаю все, что хотите, я могу щедро заплатить Вам. Помогите мне! О, господи, я не хочу там умереть!”. Она забила ногами, пытаясь оборвать цепи, встряхивая головой. По ее щекам катились слезы и она причитала: “Господи, сжалься надо мной!”.
“Заткнись, девочка!”, рявкнул палач, рывком за волосы, повернув ее лицом к себе. “Это бесполезно”. Лесли, запнулась, уставившись в его глаза.
“Если ты, так уж просишь сжалиться, то так и быть, мы будем добры и доставим тебе последнее удовольствие трахнуться со мной и моим помощником, прежде чем мы начнем сдирать с тебя шкуру. Тебе очень повезло, крошка! Это будет последние мгновения на земле, которые ты проведешь без боли. Эй, Билли, освободи леди от платья и сбрей ей волосы на лобке. Когда я закончу с ней, ты можешь также попробовать красотку, если хочешь можешь трахнуть ее в попку. Должен признаться, Ваша светлость, Вы никогда не были с таким опытным мужиком!” Издевательски расхохотавшись, он отпустил ее волосы.
Слезы градом покатились из глав приговоренной, когда Билли принялся раздевать ее, разрезая и разрывая одежду. После этого он тщательно выбрил ее лобок, чтобы облегчить пытку. Затем палач встал за своей жертвой, спустил штаны, положил руки ей на бедра и сильным толчком вогнал свой напрягшийся член в оголенное лоно обреченной.
Лесли зарыдала от стыда, когда он вошел в нее, но спустя несколько минут, она почувствовала, как ее тело начало отвечать насильнику. Ее крики ослабели, а затем перешли в стоны наслаждения, палач усмехнулся, ощутив, как женщина стала подбивать тазом, двигаясь в такт его толчкам. “Я же говорил, что Вам понравится, Ваша светлость”, промурлыкал он.
Палач получал огромное удовольствие насилуя растянутых перед казною пленниц. Он знал, что последим, что она будет чувствовать на земле будет то, что ей даст он: огромное наслаждение, невыносимая боль и, в заключение, вечная пустота смерти. Он почувствовал, как внезапно тело леди Грей напряглось и несколько минут его сотрясала дрожь. Она хрипло дышала, ее голова запрокинулась. В этот момент кончил и он и его горячее семя хлынуло в лоно Лесли.
Выйдя из нее, он стал перед почти бездыханной Лесли Грей, вновь заграбастал ее волосы и притянул голову к себе, вытерев член о ее подбородок. Он улыбнулся, “хотел бы я знать, будешь ли также наслаждаться, когда мы превратим твое тело в зрелую алую виноградину”. Снова рассмеявшись, он выпустил из рук волосы женщины.
Теперь была очередь Билли. Обмакнув палец в вытекавшее из ее влагалища семя, он увлажнил свой орган, затем обеими руками раздвинул ее ягодицы и одним резким безжалостным толчком вошел в горячий задний проход Лесли. Она вскрикнула от боли и тщетно попыталась освободиться, когда он начал трахать ее в задний проход, стенки которого туго сжали его член, пытаясь его вытолкнуть, заставляя все тело осужденной колыхаться в такт его движениям. Лесли еще никогда не пробовала анального секса и он ей вовсе не понравился. Билли шумно дышал от удовольствия, чувствуя, как его член трется о стенки прямой кишки прелестной женщины. После нескольких долгих минут резких толчков Билли наконец выстрелил спермой в ее трепещущие внутренности и вышел из заднего прохода Лесли.
Билли стоял за ее спиной, лаская крепкие ягодицы осужденной, удовлетворенный великолепным занятием любовью. Он считал, что способность женщины выдерживать пытки находиться в прямой зависимости от упругости ее заднего прохода. Исходя из этого, леди Лесли Грей должна была страдать очень долго. На миг он почувствовал легкое сочувствие к своей жертве, но вскоре к нему вернулось отличное настроение и он рассмеялся, взглянув на зияющий задний проход жертвы из-за чего она непроизвольно пускала ветры, еще больше смущаясь.
Теперь настало время для более серьезных дел. Билли нежно осушил поцелуями заливавшие ее лицо слезы и замкнул кандалы на запястьях Лесли. Потянув за прикрепленные к ним цепи они подняли женщину вверх, оторвав ее ноги он пола. Он остановился, когда от стоп Лесли до пола был почти метр. Она спокойно висела минуту или две, пока Старший Палач не выбрал несколько ножей и не принялся затачивать их на виду у пленницы. Тогда она истерически завизжала и дико забила ногами, отчего с них слетели туфельки на высоких каблуках. Билли с трудом удалось поймать ее ноги и стянуть с них чулки. Затем он привязал к ее щиколоткам толстый деревянный брус, заставивший узницу держать ноги широко разведенными в стороны. К брусу он начал подвешивать тяжелые гири до тех пор, пока она не стала хрипло, судорожно дышать, а все ее тело не вытянулось, как струна. Пот ручьями струился по юном телу, все мускулы напряглись, словно литые, отчетливо проступив под атласной кожей, когда Билли подвесил еще одну гирю. Теперь он медленно опустил ее, пока босые ступни едва не касались холодного пола. Лесли не могла даже шелохнуться, каждый сантиметр ее прекрасного тела был растянут до предела. Едва дыша, она прекратила упрашивать палачей, из груди ее доносились только сиплые хрипы.
Широко раскрытыми глазами красавица уставилась на ножи, которые затачивал палач. Их было штук 12, различной длины и формы. Их вид почти заворожил их и она не могла оторвать от них взора, все ее мысли витали вокруг этих пыточных инструментов, которые скоро будут терзать ее тело. Несмотря на ужас, она стала дышать более спокойно, так как ее тело уже привыкло, к тому что его растянули. Внезапно она содрогнулась, почувствовав, как к ее подбородку прикоснулось что-то влажное и холодное. Держа в руках большую серебряную кружку, Билли поднес ее к губам пленницы и предложил выпить. Перепугавшись, поначалу она отказалась и замотала головой из стороны в сторону.
“Это всего лишь вода, не бойтесь, Ваша светлость”, ласково сказал ей Билли, поднося к ее губам наполненную кружку. “Или выпейте ее или я буду вынужден напоить Вас насильно через воронку”, мягко добавил он. Лесли подчинилась. Вода была свежей, прохладной, так что она с удовольствие выпила ее всю, почувствовав прилив сил. Она была так напугана, что не почувствовала вкус добавленных в воды травяных стимуляторов. Билли заставил ее выпить еще две кружки. Когда она закончила, то вновь повернула голову в сторону Старшего Палача. Она вскрикнула от ужаса и отвага снова покинула ее. Палач затачивал последний из ножей, 8-сантиметровую кривую бритву.
В это время Билли разговаривал с приведшим Лесли чиновником, понизив голос, так чтобы приговоренная не могла слышать его объяснений. “Мы были должны хорошо ее напоить, чтобы она не потеряла сознание потеряв много влаги, когда мы сдерем с нее кожу. Поверьте мне, много крови не будет, не волнуйтесь, но в теле девочки много другой влаги, помимо крови и после удаления кожи она начнет сочиться наружу, если Вы знаете, что я имею в виду. Поэтому частью моего дела было дать ей выпить пару кружек воды. Это продлит ей жизнь и также помешает лишиться чувств. Нет ничего более противного, чем девушка, потерявшая сознание до того, как с нее содрали кожу. Это испортит все удовольствие”.
“Билли, пора начинать”, сказал Старший Палач. Повернувшись к перепуганной жертве, он картинно раскланялся, “Мадам, прошу извинить меня за то, что заставил Вас ждать. Однако, теперь все готово, так что мы можем начать немедленно”. Затем он поднес к ее телу нож, сверкавший в свете факелов. Присланный королем чиновник передвинул свое кресло, чтобы лучше видеть происходящее, а Билли стал за спиной Лесли и обеими руками обнял ее за талию, чтобы не дать ей двигаться во время пытки.
"Теперь девочка, глубоко вдохни и зажмурься, тогда ты даже не почувствуешь первый разрез”, посоветовал ей Билли. Машинально, она сделала все, как он говорил.
Старший Палач прижал бритву к ее правому бедру, сантиметров на 5 ниже лона и медленно, почти любя, очертил полный круг, вернувшись точно в то место, откуда начал разрез. “Уже все, милая, можешь вздохнуть”, сказал Билли, когда нож оторвался от тела красавицы. Лесли перевела дух, открыла глаза и посмотрела вниз. Она почти ничего не чувствовала в момент разреза, только легкое давление, но она видела, как по ее ноге побежала крови и закапала на пол.
“А теперь быстренько, еще один глубокий вдох”, прошептал Билли. Лесли вновь крепко зажмурилась и тихо ахнула, пока палач очертил второй круг чуть выше ее колена. Но она опять не почувствовала боли, настолько острой была бритва. Кровь побежала тонкими ручейками еще из одного разреза.
Билли отошел от нее, пока Старший Палач тщательно вытер кровь с бритвы и выбрал новую. Этот нож был короче, с более широким основанием и острым закругленным концом. Лесли смотрела на него, чувствуя, как по ее ноге стекает теплая кровь. Ее зубы стучали от страха.
“Аааа, аааааа… Я боюсь!”, застонала она. В ужасе она оглянулась, ища глазами Билли, умоляя его вновь сказать ей, что делать. Из всех, кто был в застенке он один, казалось проявил к ней сострадание.
“Пооомоогитее. Я… мне страшно. О, Господи. Я боюсь, помоги мне, ради всего святого. Раааади бога!”
Ее мучитель приблизился, держа в руке новое орудие пытки.
“Нет, нет. Пожалуйста, подождите”, взмолилась она. Потом, в полном отчаянии, она добавила совершенно искренне, “пожалуйста, сэр, трахните меня еще раз. Все, что хотите, как хотите, трахните меня, пожалуйста,… погодите, только не мучайте меня. Боже, ну пожалейте меня!”
Старший Палач держал бритву у ее кожи и слушал ее сбивчивые обещания, связанная женщина умоляла его сжалиться, говоря, что сделает все, что он хочет, удовлетворит его похоть самыми изощренными способами, в надежде хоть на сколько-то мгновений вырваться из этого жуткого места. Она продолжала унижаться, когда Билли вернулся к ней с короткой палочкой из мягкого дерева, с кожаными ремешками на концах.
“Закуси ее, девочка”, сказал он, прижимая ее к губам пленницы. Она отрицательно замотала головой и сказала “нет”, но Билли был настойчив. “Леди Грей, сейчас Вам будет очень больно, по-настоящему очень больно. Или закусите эту палочку, или Вам придется кусать собственные губы, понимаете?”
Последнее замечание отрезвило ее, она поняла, что ее хотят унизить, превратить в бездушное животное. Ее разум подчинился услышанному и она собрала все свои силы, чтобы хотя бы достойно встретить смерть. Слегка кивнув, леди Грей подчинилась безнадежности своего положения, разжала губы и взяла в рот палочку. Билли быстро завязав ремешки узлом на ее затылке, зажав палочку между зубами, словно удила у лошади.
Теперь Билли снова стал позади нее, положив руки ей на бедра, пока палач готовился к работе новым ножом. Сначала он ввел острие ножа под кожу на верху первого разреза. Лицо Лесли исказилось от боли, она изо всех сил впилась зубами в мягкое дерево, пока истязатель работал бритвой. Внезапно сквозь ее сжатые зубы послышался тихий стон, когда палач отделил уголок полоски кожи и начал оттягивать его левой рукой, одновременно отделяя от тела ножом в правой. Лесли все сильнее вгрызалась в палочку, встряхивая головой с мотающейся гривой золотых волос. На ее лбу выступили капли пота, отчаянным усилием воли, она пыталась выдержать зверскую пытку. Сдавленные стоны вырывались из ее груди между судорожными вздохами. Билли удержал ее бедра на месте, помогая палачу и почувствовал, как напряглось ее тело. Они аккуратно, медленно работали, им понадобилось 5 минут, чтобы оголить плоть между двумя разрезами на верхней части бедра Лесли. Наконец он победно поднял вверх окровавленную полоску кожи 18 сантиметров шириной и 25 длиной.
В это мгновение, леди Грей перестала мотать головой и посмотрела вниз. Ее глаза стали еще шире от ужаса, когда она увидела жуткий предмет перед своим лицом, предмет, который совсем недавно был белоснежной кожей ее бедра.
“На память, сэр!”, расхохотался Старший Палач, протягивая клочок кожи королевскому посланцу, от испуганно отшатнулся и, потеряв равновесие, чуть было не растянулся на грязном каменном полу. Палач и Билли рассмеялись, затем они вновь обратили внимание на распятую жертву.
Она по-прежнему висела на пыточном столбе, выпрямившись и глядя на противоположную стену, чтобы не смотреть на свою изуродованную ногу. Боль заставляла ее слабо стонать и еще крепче сжимать зубы.
Королевский чиновник, чувствуя неприятную слабость в животе, смотрел на ужасную рану. Как ему и обещали, крови вытекло совсем немного, хотя и достаточно, чтобы под ногами пленницы на полу скопилась небольшая лужа. Между ее бедром и коленом была полоса сырого мяса, поблескивавшая в свете факелов, освободившись от покрывавшей ее кожи. Он легко разглядел вены и артерии, пульсирующие под оголенной плотью и что-то, что могло быть мышцами или жиром. Несмотря на легкую тошноту, он вдруг почувствовал прилив желания, его мужское естество вздыбилось под штанами. Палач прервал это зрелище, начав сдирать кожу с нижней половины бедра. На этот раз разрезы расположись чуть ниже правого колена и над лодыжкой. Билли сжал ее колено и лодыжку и крепко держал ногу, пока палач буквально “разворачивал” ее кожу, словно снимая бумагу с покупки. Теперь она отчаянно кричала, несмотря на то, что ее взнуздали. Она продолжала вопить, пока он сдирал кожу с передней части ее колена, оставляя нетронутой заднюю поверхность. Он пощадил узкую полоску кожи на сгибе колена, объяснив, “мы оставим эту кожу красотке. Иначе слишком легко повредить большие сосуды. Не хотим же мы дать ей быстро истечь кровью”.
Они подождали несколько минут, чтобы Лесли пришла в себя и смогла вновь чувствовать боль. Когда ее крики сменились хрипами, Билли принес кружку воды. Вытащив кляп, он прижал край кружки к губам истязуемой, оттянув ее голову назад и принялся медленно вливать воду ей в рот. Леди Грей уже осипла от криков и с трудом глотала воду. Напившись, она машинально посмотрела вниз, чтобы понять, откуда исходит такая страшная боль.
Сперва, она не поняла, что видит. Тупо она разглядывала пол и оковы, пытаясь отыскать свою ногу. “О, Господи!”, всхлипнула она, вглядевшись в месиво живой плоти, появившуюся между ее бедром и лодыжкой или того, что от них осталось. Теперь она уже потеряла всякий контроль над собой и зарыдала, оплакивая свою жизнь, страдая от боли. Все мысли о мужественной смерти вылетели из ее головы при того, в что превратили ее тело. Теперь она просила о пощаде, предлагая себя этим жестоким людям и умоляя отрезать ее изуродованную ногу. Она истошно вопила: “Отрежьте ее! Отрубите ее!”, пока Билли вновь не заткнул ей рот палочкой. Даже взнузданная, она продолжала молить своих мучителей, но теперь слов ее было не разобрать, палочка не давала ей достать языком до губ.
Закончив с ее правой ногой, она перешли к левой, искалечив ее таким же образом. Боль, которая пронзила измученное тело, было невозможно представить. Обнаженные, зияющие нервы ее ног чувствовали даже малейшее движение воздуха, отзываясь острой болью, сводившей ее с ума. Она истошно вопила, пока не сорвала голос, поперхнулась, закашлялась и вновь закричала.
Палач позволил ей несколько минут “наслаждаться” этими ощущения, потом ей дали еще воды, но ее внезапно вырвало и затем перешел к следующей части этого показательного мученичества. Он решил преступить к ее прекрасным грудям с их нежнейшей кожей. Сначала он принялся ласкать и целовать ее соски, когда они встали и сделались крайне чувствительными, он продолжил свою страшную работу. Любы сувениры, он уже решил сделать из кожи грудей пленницы кисеты для табака себе и Билли. Его подручный приподнял правую грудь, оттянув ее, чтобы палач смог обвести ее бритвой. Затем тоже самое проделали с левой грудью. Теперь они принялись сдирать кожу точно также, как поступили с ногами Лесли. Билли делал это с левой грудью, а Старший Палач с правой. Дикие вопли несчастной почти затихли, а палачи, смеясь, лизали и сосали ее соски, отделив их от окружавшей кожи. Теперь мучители заключили пари, кто первый обдерет грудь несчастной женщины. Удивительно, но выиграл Билли. Он с удовольствием разглядывал небольшой мешочек кожи, который он удалил от основания груди до ее верхушки, до коричневого кружка вокруг напрягшегося соска. Палач закончил игру с правой и положил оба трофея в соленую воду.
Палач решил дать поупражняться Билли, разрешив ему ободрать нежную промежность приговоренной. Молодой подручный начал свою работу с того, что грубым толчком глубоко загнал усеянный шипами, заостренный деревянный фаллос в ее задний проход, зверски растянув его. Затем он рассек кожу вокруг этого искусственного члена. Теперь он медленно разрезал кожу на складке, разделявшей пышные ягодицы женщины. Введя округлую бритву в рану вокруг заднего прохода, он повел разрез к ее ногам, потом осторожно очертил кровавый круг вокруг каждой ягодицы. Наконец он провел лезвие по ее выбритому лону и рассек последние полоски кожи вокруг полового органа распятой. Затем Билли медленно содрал кожу и два окровавленных лоскута упали на пол. Невозможно описать, как вопила и корчилась от невыносимой боли связанная преступница. Когда мучитель принялся сдирать тончайшие полоски кожи с ее половых губ и наконец вырвал клитор Лесли уже не могла кричать, сорвав голос. Она не удержалась и струйка мочи оросила руки Билли, свежевавшего ее женское место. Теперь он вытащит кляп, в котором уже не было необходимости.
Чиновник, оставшийся полюбоваться этим занятным зрелищем, начал собираться.
“Почему Вы уходите так рано, сэр?”, удивился Старший Палач.
“Казнь идет уже почти 3 часа”, ответил тот, “и теперь, по-моему, она уже почти мертва. Я не думаю, что она даже понимает, что с ней сейчас происходит. Ведь она теперь не проронила не звука”.
Палач велел Билли опустить женщину, пока гири не легли на пол, ослабив чудовищное напряжение в ее суставах. Он внимательно осмотрел ее лицо. Ее глаза были закрыты и кровь сочилась из уголка рта, там, где она прокусила губу. Он намотал на руку ее пышные, но теперь слипшиеся от пота волосы, подтянул ее голову к себе и заорал прямо ей в ухо. “Леди Лесли, ты меня слышишь, девочка? Просыпайся, пора вставать, дорогая. Проснись и улыбнись, вот так то, крошка!”
Веки Лесли дрогнули и она с ужасом уставилась в глаза мучителя. С огромным трудом она попыталась что-то произнести, но только палач уловил слабый шепот: “О, Господи, пошли мне смерть, поооожааалуйста. Убейте меня, ради Бога, убеейте”.
“Этот парень, девочка, думает, что ты не понимаешь, что с тобой происходит. Ну, я знаю, что это не так. Давай, милая, скажи мне, что мы с тобой делаем. Сделай это, девочка и я позволю тебе умереть. Честно, сделай это и я позволю тебе умереть, разве это не прекрасно, дорогая”.
Лесли медленно обвела взором всех собравшихся в камере пыток. Она облизала пересохшие губы, затем посмотрела на свое истерзанное тело. Наконец она выдавила.
“Вы… вы сдираете с меня кожу. Боже мой, вы сдираете с меня живой кожу! Ну, почему вы никак не добьете меня. Ради всего святого, я молю вас, сделайте это. Боль, только боль…”
Палач взглянул на то, что осталось от восхитительной леди Лесли Грей. Он видел ободранную, кровоточащую плоть, блестящую в свете факела, какая-то желтая влага сочилась из ее истерзанного тела. Обнаженные мышцы самопроизвольно сокращались, реагируя на малейшее прикосновение. Слабым голосом, более похожим на шепот, она произнесла, словно молитву: “Убейте меня… убейте меня… убейте меня”.
“Еще не время, Ваша светлость”, ответил Старший Палач, хлопая по ее освежеванной промежности, во все сторон полетели брызги крови. Внезапно она вновь завопила и Билли потянул за цепи, оторвав ее ноги от пола. Потом палач выбрал новый нож. Им потребовалось еще целых 3 часа чтобы закончить обдирать ее тело. Билли заботливо поддерживал ее силы, заставляя время от времени пить воду со стимулирующими травяными настоями, но она уже не могла удерживать мочу и жидкость покидала ее тело так же быстро, как поступала. Неожиданно она испражнилась и лужа мочи под столбом пыток окрасилась калом. Поскольку тело ее было вновь растянуто до предела, она не могла тужиться и комочки кала то высовывались из разверстого заднего прохода, то втягивались внутрь, периодически с плеском падая в растекшуюся по полу мочу, смешавшуюся с кровью и жидкостью, сочившейся из оголенной плоти. Все нашли это весьма забавный. Хохот мучителей добавлял лишние страдания и без того истерзанной жертве.
Когда варварская работа была окончена, на всем теле Лесли кожа оставалась лишь на лице, шее, пальцах рук и ног, вокруг суставов – на коленных сгибах, локтях, подмышках, запястьях. Вся остальная кожа была содрана, обнажив кровоточащее мясо. Она все еще продолжала чувствовать, всхлипывать и иногда вскрикивать в течение целого часа пока Билли обдирал ее спину и руки, а Старший Палач проделывал тоже самое с ее грудью, животом, ладонями и наконец подошвами стоп. Но она все еще была жива и все чувствовала.
Теперь было уже самое время прикончить мученицу, но Старший Палач собирался доделать еще пару задумок, приготовленных для этого развлечения. Сняв с замученной все путы, палачи уложили спиной на пол камеры пыток и Билли принес большое зеркало. Вдвоем они усадили женщину, выплеснули ей в лицо ушат ледяной воды, чтобы привести в себя и заставили ее посмотреть в зеркало, чтобы увидеть во что они превратили ее тело. Истязуемая с ужасом увидела свое отражение, видя в зеркале страшную коричневую массу, в которой она с трудом узнала себя. Ее тело начал сотрясать приступ безудержной рвоты.
Когда она прекратилась, палач еще несколько раз окатил водой измученную узницу – настало время обмыть тело. Он и Билли разделись догола, держа под руки умирающую женщину они провели ее в другой угол комнаты, ее ободранные ступни оставляли кровавые следы на полу. Очень нежно они положили ее на соломенный топчан. Она попыталась прижать колени к груди, чтобы хоть как-то защититься, но прежде чем ей это удалось, Билли раздвинул ей ноги, лег на нее и начал насиловать. Его руки стискивали ее совершенно лишенное кожи тело и вскоре окрасились в бронзовый цвет соками, вытекавшими из живой плоти. Старший Палач тоже вожжелал ее, изнасиловать умирающую показалось ему высшим наслаждением. Когда он овладел ею. окровавленные руки обреченной подтянули его голову к своим губам и, пристально посмотрев ему прямо в глаза, чуть слышно она прошептала: “Ну, теперь-то ты дашь мне умереть?”. Палач был поражен. Она все еще в сознании. Чтобы это проверить, он изо всех сил сжал ее истерзанную грудь, пока из-под пальцев не брызнула кровь и внимательно смотрел, как лицо жертвы исказилось от боли.
“Она все еще чувствует боль! Ее выносливость потрясающа”, сказал он Билли. Теперь он предложил королевскому приближенному трахнуть леди Грей напоследок. Тот отказался, предпочтя онанировать над ее распростертым телом, выпустив струю семени ей прямо в лицо. Достаточно, даже слишком достаточно, она держалась чудесно. Решив это, палач взял ее за волосы и оттянул голову страдалицы назад, открывая горло. Он поцеловал ее в губы и прижал один из ножей к ее подбородку. Поняв, что он наконец-то собрался добить ее, она пристально посмотрела прямо в глаза палача и тихо произнесла “спасибо”. Он милосердно перерезал ей горло.
Спустя шесть часов, ее страдания наконец завершились. Окровавленный труп выбросили дворовым псам, которые нашли его весьма вкусным.
Обратно они ехали молча. Затормозив у дома Карен, он обнял ее и прижал к себе. Девушка продолжала молчать.
Если хочешь, поплачь, может, легче будет. Я знаю, каково тебе сейчас.
Она вздохнула и потерлась щекой об его плечо - Дел понял это как разрешение продолжать.
Я когда из армии уходил, что-то похожее, наверное, чувствовал. Хоть и война была, и трудно, и по дому скучал, а в последний день вдруг как-то не по себе стало. Понимаешь, мы всегда вместе были, одной командой, а тут - они остаются, а я ухожу.
Карен подняла голову.
Какая война?
Да, я все забываю, что мы из разных поколений, - он усмехнулся, - Я три года воевал во Вьетнаме, тебя тогда еще и на свете не было, - и, помедлив, спросил: - Тебя это не пугает?
То, что ты меня старше? Нет, мне с тобой с самого начала легко.
Дел понимал, что сейчас многое поставлено на карту и боялся почувствовать, как она вздрогнет, отшатнется, испугается. Если так, то остального она тем более не сможет принять, и все кончится так скоро и так обидно.
Но Карен по-прежнему сидела совсем близко, не отодвигаясь, только спросила, без всякой неприязни или отчуждения:
А шрамы на ногах, это у тебя оттуда?
До сих пор ему и в голову не приходило, какое это, должно быть, неприглядное зрелище.
Он вздрогнул, но постарался спокойно ответить:
Нет, это другая история, совсем недавно, пару лет назад. Когда-нибудь расскажу, наверное.
Уже стемнело, и Дел не видел ее лица, но внезапно почувствовал, как что-то теплое коснулось его щеки. Он на ощупь поймал ее руку, прижал к лицу и поцеловал маленькую ладошку.
Ну, пошли, твоя кошка совсем заждалась, - помедлил, продолжая держать ее за руку. - Только... знаешь... давай еще немножко посидим здесь, мне очень хочется тебя поцеловать. Ничего?
Карен не нашла, что ответить на такой неожиданный вопрос после всего, что он знал о ней, после всего, что было между ними, просто придвинулась поближе и обняла его за шею.
Никто и никогда не целовал ее так - нежно и бережно, жадно и самозабвенно. Казалось, он не может насытиться этим поцелуем, не может оторваться от нее. Это было очень странно и тепло... и необыкновенно. Карен неожиданно почувствовала, что из глубины ее тела поднимается горячая волна - мыслей не было, осталось лишь ощущение жесткости и нежности и хотелось, чтобы это никогда не кончалось.
Когда он медленно отодвинулся, она непроизвольно потянулась следом - почему стало так холодно?!
Дел встряхнул головой и включил свет. Растрепанная, с припухшими губами и растерянными глазами, никогда еще она не казалась ему такой близкой. Он неуверенно улыбнулся и снова сказал:
Ну, пошли?
В лифте он взял ее за руку и не отпускал до самой двери.
Карен быстро сложила оставшиеся вещи, оказалось, они заняли не так уж много места.
Правда, из квартиры они вышли не скоро, самым трудным оказалось справиться с кошкой. Пятнистая тварь не желала вылезать из-под тахты, Карен сидела на полу и улещала ее, а Делу было велено молчать и не шевелиться, чтобы не спугнуть. Получалось плохо, ему было настолько смешно слушать эти уговоры, что иногда он не выдерживал, подлая зверюга пугалась его смеха и снова пряталась.
В конце концов Карен легла на спину, вползла так под тахту, повозилась там пару минут и внезапно он услышал из-под тахты: «Тащи меня!» Нагнувшись, вытянул ее за ногу, и перед ним предстало великолепное зрелище.
Перемазанная пылью Карен, лежа на спине, с торжествующей улыбкой крепко держала обеими руками желанную добычу - кошку, прекратившую сопротивление ввиду явного превосходства сил противника. Улыбку Карен очень украшала зажатая у нее в зубах плюшевая мышка голубого цвета. Дел отпустил ее ногу и упал в кресло, согнувшись от хохота. Продолжая держать мышку в зубах, она обиженно взглянула на него, вызвав новый взрыв смеха, перекатилась на живот, встала на колени, подползла к клетке и сунула туда кошку. В последний момент подлая тварь попыталась широко растопырить лапы и ухватиться за дверцу, но Карен отцепила ее когти, впихнула внутрь и щелкнула задвижкой.
Дел не мог говорить, слезы текли у него по лицу, давно уже он так не веселился. Карен, наконец, вынула изо рта мышку и сунула в сумку.
Вкусно? - с трудом произнес он, пытаясь успокоиться.
Карен обиженно взглянула на него и неожиданно тоже засмеялась.
Это ее любимая мышка, а у меня руки были заняты. Представляю, как это выглядело.
Они вышли из квартиры - Карен торжественно несла клетку, Дел - все остальное.
Она у тебя всегда такая непослушная? - спросил он уже в лифте.
Да нет, - улыбнулась Карен, - она просто любит поиграть. Если бы она действительно сопротивлялась, мне бы было ее не поймать. А тут она хотела, чтобы я за ней побегала, ей тоже было весело, такое уж у нее чувство юмора.
При мысли о чувстве юмора у кошки ему снова стало смешно. Впрочем, Карен, судя по всему, была недалека от истины, на ней не было ни одной царапины.
У самого дома она взглянула на часы. Восемь. В «Азалии» началось представление. Подумала, как странно вдруг повернулась жизнь! - а вслух сказала:
Восемь...Ровно сутки назад ты пришел в «Азалию». А кажется, прошло уже несколько дней, так много всего было.
Томми тебе говорил что-нибудь обо мне? - неожиданно спросил Дел.
Он сказал, что ты хороший парень.
Да нет, я не об этом.Ты знаешь, что он проверял мой файл в полиции?
Карен кивнула.
Да, я еще вчера поняла, когда услышала, что он тебя попросил перезвонить через час.
А сам он тебе об этом не говорил?
Нет, конечно. Если бы что-то было не так, он бы просто не сказал тебе, где меня найти.
Войдя в квартиру, Карен осторожно поставила клетку рядом с диваном и открыла дверцу. Кошка высунулась, испуганно огляделась - Дел снова поразился, насколько похожие у них с Карен глаза - выскочила и спряталась под кроватью.
Девушка беспомощно огляделась и спросила:
Одежду в стенной шкаф, наверное. А вообще, достань только самое необходимое, а завтра подумаем вместе, что куда класть - и твое и мое. У меня тоже ничего не распаковано, видишь, коробки стоят. И еще подумаем, что в квартире нужно переделать, чтобы нам было удобно. Тут все осталось от предыдущего жильца, а это был какой-то художник - вот он и придумал себе эту ступеньку с кроватью и все прочее, для оригинальности, наверное.
Да, фантазия у него была что надо, я никогда такой квартиры не видела, - на лице Карен появилась легкая улыбка.
Следующий вопрос поставил его в тупик:
А где поставить песок?
В конце концов было принято совместное решение поставить песок в уборной, в ближайшие дни сделать там дверцу, а пока что держать дверь приоткрытой.
Дел никогда не подозревал, что кошка создает так много проблем. Он сидел в кресле и терпеливо ждал, пока Карен размещала ее (то есть кошкины!) вещи. Мисочку с водой и кормушку - в дальнем углу комнаты («Чтобы мы не мешали ей есть!») Потом она долго искала самое теплое и уютное место для корзинки - чтобы не дуло! - и наконец, пристроив ее за изголовьем кровати, обернулась к нему.
Как ты думаешь, тут ей будет хорошо?
По-моему, нормально. С ней всегда так много возни?
Я хочу, чтобы ей тоже было уютно, - ей же не по себе, все вокруг незнакомое, и ты - такой большой и страшный.
Дел рассмеялся, вскочил, поймал ее за руку и притянул к себе.
Значит, я большой и страшный? Очень-очень страшный?
Она вскинула руки и взъерошила ему волосы, наконец-то развеселившись.
Очень-очень страшный... и очень-очень лохматый, - потерлась носом об его подбородок, - и еще очень-очень колючий.
Посмотрела на него снизу вверх, так соблазнительно близко, что Дел воспользовался случаем и поцеловал веснушчатый нос - ему давно хотелось это сделать. Карен хихикнула и ловко вывернулась из рук.
Ну все, я иду в душ. Ты голодный?
Очень-очень голодный, - честно ответил он, имея в виду не только желание поесть - почти с самого утра ему в голову то и дело лезли абсолютно неуместные мысли и фантазии.
А я, пока вы с Томми разговаривали, пару пирожных съела - но все равно есть хочется.
Так давай поедим сейчас, а помоешься перед сном?
Карен махнула рукой, ушла в ванну и, уже стоя в душе и подставив лицо под струи воды, подумала, что прошлое будет еще долго преследовать ее - даже в мелочах. Но он не поймет этого - и, наверное, лучше, если не поймет. Многие годы, приходя домой, она бросалась в душ, стараясь как можно быстрее смыть с себя омерзительный запах чужого пота и спермы. Интересно, трудно ли будет избавиться от этой привычки?
Выйдя из ванной, она увидела, что Дел сидит в кресле, закрыв глаза, такой усталый и отрешенный, словно это не он совсем недавно смеялся, лез с поцелуями и явно не хотел отпускать ее в ванну. Может быть, за те несколько минут, что ее не было, случилось что-то плохое?
Она тихо подошла, села рядом, на широкий кожаный подлокотник, и неуверенно, боясь рассердить, положила руку ему на плечо. Дел вздрогнул, открыл глаза, и, увидев Карен, прижался лицом к ее боку. Он не сделал попытки обнять ее. Руки, лежащие на коленях, были сжаты в кулаки так плотно, что суставы побелели, теплое плечо под ее ладонью казалось жестким и неживым, как нагретая на солнце деревяшка. Она погладила по этой деревяшке и спросила:
Ты чего? Что-нибудь не так?
Да нет, - он поднял голову и попытался улыбнуться, но Карен успела заметить, что глаза его снова потемнели и были полны боли и напряжения, словно он только что увидел перед собой что-то страшное, - Просто думал о том, что было, о разных вещах... Внезапно накатило.
Он стянул ее с подлокотника к себе на колени, обхватив обеими руками, и зарылся лицом во все еще мокрые волосы. Карен невольно погладила его по голове, чувствуя, как жесткая деревяшка постепенно превращается в нормальное живое плечо - он кивнул, пробормотал: - Хорошо, что ты здесь, - и прижал к себе еще плотнее.
Пару минут они сидели так, не говоря ни слова, потом Дел резко выдохнул, встал, все еще держа ее на руках, и улыбнулся - уже почти нормально.
Ну, будем ужинать? - поставил ее на ноги и поцеловал в висок.
Карен поняла, что он уже приходит в себя - и больше говорить об этом не стоит.
Давай посмотрим, что у нас там есть, - она подошла к холодильнику и стала вынимать из него содержимое. Оставалось еще много вчерашних закусок, телятина, к которой они вчера так и не притронулись, и большой кусок торта - почти две трети.
Надо было что-нибудь заказать, сейчас было бы проще, - он обнял ее, заглядывая через плечо.
Да и так нет ничего сложного. Через десять минут все будет готово, - Карен обернулась, - посиди, я сама все сделаю.
А ты что, умеешь готовить? Она усмехнулась.
Да тут же только подогреть надо! А вообще умею.
Дел сидел и смотрел, как она добавляет что-то в салаты, пробует, перекладывает, засовывает котлеты в духовку. Похоже, Карен и правда умела готовить - движения ее были точными и уверенными.
Ему казалось, что в квартире что-то изменилось - стало светлее, что ли? Или просто пахло по-другому.
Внезапно неизвестно откуда на углу кухонного стола возникла кошка - еще секунду назад там никого не было. Она не пыталась ничего стащить - просто сидела неподвижно и наблюдала, но, уловив его взгляд, спрыгнула и побежала в угол.
Ну, вот и все, - обернулась Карен, - у тебя столика сервировочного нет?
Давай я помогу. А столик завтра пойдем и купим - какой хочешь.
Она рассмеялась.
Я тебя так разорю.
Не бойся, не разоришь.
Они сели за стол, потом Дел вдруг вскочил и принес шампанское - оставшиеся со вчера полбутылки.
Допьем? В честь твоего новоселья. Карен кивнула, он налил и тихо сказал:
Ну, за тебя, - усмехнулся каким-то своим мыслям, поправился: - За нас с тобой, - и медленно, закрыв глаза, выпил бокал до дна.
Несколько минут они молча ели. То ли потому, что Дел давно уже не был таким голодным, то ли потому что Карен что-то сделала с едой, но все показалось ему значительно вкуснее, чем вчера.
Манци снова оказалась поблизости, очевидно, привлеченная запахом еды - она уселась на диване рядом с Карен и внимательно следила за ее действиями, потом неожиданно протянула лапку, потрогала девушку за рукав, и, когда та обернулась, коротко муркнула. Карен сняла кусочек семги, наколотый на ее вилку, и протянула кошке - подношение было обнюхано и благосклонно принято.
Она всегда отнимает у тебя самые вкусные кусочки? - улыбнулся Дел.
Она любит, когда я ее угощаю. Это не столько ради еды, сколько... Для нее эти кусочки означают, что я ее люблю. Я привыкла, что она сидит рядом за столом - ты не против?
Нет, на вас очень забавно смотреть, вы сейчас такие похожие.
На Карен был черный пушистый халат с золотистой отделкой и поясом, красиво контрастирующий с ее кремовой кожей и очень светлыми, почти белыми волосами, у кошки - пушистая белая шерстка с черными и золотистыми пятнами. Они сидели рядом и смотрели на него одинаковыми ярко-голубыми глазами.
Тебе идет этот халат. Ты покупала его под цвет Манци?
Угадал, - со смехом кивнула Карен. Халат ей действительно шел. Кроме того, на нем не было пуговиц и, чтобы его снять, достаточно было развязать поясок, - подобные мысли уже не казались Делу несвоевременными.
Они продолжали есть, но уже медленнее - первый голод был утолен. Когда на столе появились котлеты, кошка снова потребовала свою долю, и он невольно рассмеялся, наблюдая, как Карен долго и старательно дула на ломтик, чтобы остудить его. Съев мясо, маленькая вымогательница соскочила с дивана и куда-то пошла, презрительно и гордо взглянув на Дела - «Смейся-смейся, а меня любят и угощают!»
Ты всегда понимаешь, чего она хочет? - спросил он.
Почти всегда - обычно это очень легко. Ты тоже научишься, она хорошо умеет показать, что ей надо.
Как это - мяукает, что ли, по-разному?
Да нет, она вообще редко мяукает. У нее еще много звуков есть - муркает, пищит, чуть ли не тявкает. Дело не только в звуках - и жесты, и выражение лица - сам увидишь.
При мысли о выражении лица у кошки Делу снова стало смешно, но он не показал виду, боясь обидеть Карен, - казалось, она говорит вполне серьезно.
Джону не нужно было долго раздумывать, чтобы понять, почему возобновление отношений с Тори, прямо скажем, не самая удачная идея. Он знал это с того момента, когда судьба привела его к дверям ее дома. Но несмотря на все это, не мог отказаться от ее мягких, зовущих губ.
Открытие не было утешающим. Но, черт возьми, возможно ли, чтобы он, Мильонни, отказался от поцелуя с такой женщиной? Он был верен своему девизу «Любить – значит, жить», а его сексуальный опыт был побольше, чем у целой толпы моряков, ищущих развлечений на пляже.
Но сколько бы он ни увещевал себя, его решимости хватило секунд на пятнадцать, не больше.
Желание закипело в крови, и он сдался. Захлопнув дверь и не выпуская Тори из рук, он взял обеими ладонями ее голову и, притянув к себе, прижался губами к ее губам. Прошелся языком по нижней губе, потом проник в сладкую, зовущую глубину ее рта. Язык к языку… и тут же, услышав ее прерывистое дыхание, почувствовал себя завоевателем.
Но очевидно, Тори не получила того наслаждения, которого ждала, и прежде чем он смог ощутить себя хозяином положения, она глубоко вздохнула, переплетя свой язык с его. Приподнявшись на цыпочки, она обняла его за шею. Чувствуя каждый изгиб ее тела от груди до колен, Джон потерял последние остатки самообладания, за которые так цеплялся.
Продолжая обнимать Тори, он прижал ее спиной к стене, осторожно придерживая ее голову, чтобы она не ударилась о сгену, и, припав к ее губам, проник языком в глубину ее влажного рта. Господи, он помнил этот вкус, он никогда не мог избавиться от этих воспоминаний… Он знал ее… Он помнил ее… И он хотел от нее большего… Сейчас, немедленно…
Желание переполняло его, затмевая рассудок. Он склонился к ней, еще сильнее прижимая ее к стене. Она едва внятно проговорила что-то, и на какую-то долю секунды это отрезвило его. «Господи, старина…» Оторвавшись от ее рта, он посмотрел на нее. Что происходит с ним? Он всегда был мистер Невозмутимость, мистер Мне-ничего-не-надо-если-ты-не-хочешь. Он уже не был тем юным Джонни, который сходил с ума, запустив руку в первую пару трусиков. Тяжело дыша, он уперся лбом в ее лоб.
– Черт, мы должны вести себя благопристойно, да? – Слыша, как его сердце колотится в груди от тревоги, волнения, стыда и неутоленного желания, он выпрямился, глядя на нее.
Виктория заморгала, подняла на него затуманенные глаза, потом они прояснились… только для того, чтобы пристально посмотреть на него.
– К черту благопристойность! – Стянув резинку с его волос одной рукой и обвив другой его шею, она притянула к себе его лицо. – Я хочу тебя такого, какой ты есть, – прошептала она и прижалась к нему всем телом.
Задохнувшись от удивления, не веря своим ушам, он отступил назад, и на этот раз уже его спина оказалась припертой к стене. Покачав головой, сознавая, что никогда в своей жизни еще не попадал в ситуацию, которая бы настолько обескуражила его, он был снова сражен наповал, когда она, приподнявшись на цыпочки, впилась губами в его губы. Она целовала его с необузданной страстью: «я-умираю-от-желания-забудь-обо-всем-и-иди-ко-мне». Как ни странно, такой откровенный призыв имел мало общего с той Викторией, какой она стала; но короткая неделя, которую он провел с ней шесть лет назад, вдруг вспыхнула в его воображении с такой поразительной ясностью, словно это было вчера.
И он сдался окончательно.
Он обнял ее за талию и целовал, целовал, целовал… Чем сильнее она прижималась к нему, тем сильнее разгоралось его желание. И так продолжалось, пока он не почувствовал, что больше не в состоянии сдерживаться… Согнув колени, он привлек ее к себе, и тут же глубокий стон вырвался из его уст, когда она, шагнув к нему, прижалась бедрами к выпуклости под его джинсами. Словно ключ, входящий в замочную скважину. Если бы эта скважина не была экипирована ремнем целомудрия от «Леви Страус».
Взявшись за пояс ее джинсов, он оторвался от стены и, не выпуская Викторию из рук, сделал несколько шагов по направлению к спальне, продолжая возиться с застежкой. Они уткнулись в противоположную стену, сбив лампу со стола.
Ему казалось, что комната величиной с футбольное поле, пока он вел Тори к постели. Она упала на спину, увлекая его за собой. Прерывисто дыша, он смотрел на нее; на ее каштановые волосы, разметавшиеся вокруг лица, на пылающие щеки, на губы, покрасневшие и припухшие от его поцелуев.
– Боже, ты ослепительна! – прохрипел он.
– Гм… – Она закинула руки за голову, потянулась с чувственной негой и, распластавшись на шелковом покрывале, улыбнулась ему. – Это все мои покрасневшие от слез глаза. Последний писк в мире моды.
Так как ничего умного не пришло ему в голову, чтобы выразить переполнявшие его чувства, он саркастически улыбнулся:
– Да, ты обожаешь ходить по острию ножа – это первое, что приходит на ум, чтобы описать тебя.
Она засмеялась тихим грудным смехом, от которого его сердце заколотилось еще сильнее, и он, сняв с нее туфли, бросил их через плечо. Пока они осуществляли свой импровизированный танец, передвигаясь от стены к стене, ему удалось расстегнуть ремень на ее джинсах и спустить молнию, и теперь оставалось только снять их и отшвырнуть на пол. Под ними были крошечные бикини – черное кружево и нежный кремовый шелк.
И он отвел глаза, чтобы посмотреть на ее лицо.
– Черт, Тори. Я так сильно хочу тебя, что едва могу передвигаться.
– Да? – Ее глаза сверкнули и остановились на ширинке его брюк. – Тебе повезло, что я рядом, значит, доктор не потребуется. – С кошачьей улыбкой она оперлась на локоть и потянулась к его ремню.
Опустившись сверху, он переплел свои пальцы с ее и прижал руки Виктории к постели над ее головой, и теперь их тела соприкасались от головы до пальцев ног. И он снова стал целовать се сладкие, сладкие губы.
Это было прекрасно, но этого было мало, и вскоре все, что он мог слышать, было грубое, учащенное дыхание и стук собственного сердца. Чувствуя под собой ее распростертое тело, он наслаждался нежной упругостью ее груди. Короткий стон, а может быть, вздох слетел с ее губ и прозвучал как призыв продолжать дальше, отбросив контроль. Изнемогая от желания, он ощущал, как его мужское естество отзывается на каждое ее движение, пусть самое мимолетное, на каждый ее вздох…
Быстрыми торопливыми движениями она освободила его от кожаной куртки, и ее нежные пальцы, проникнув под трикотажную майку, коснулись обнаженного тела. Он задрожал. И тогда его поцелуи стали еще необузданнее. Голая кожа к голой коже. Ее руки, отодвигая майку, ласкали его грудь и спину. И только когда Виктория издала короткий недовольный возглас, потому что она не могла снять ее без его помощи, он прервал поцелуй и помог ей стянуть майку через голову.
Когда он снова опустился на нее, она, приподнявшись, поймала жадными губами его поцелуй. Она обнимала его плечи, ласкала спину… ногти впивались в кожу, прежде чем пройтись по мускулистым рукам. Он вздрагивал от каждого прикосновения. А когда она приблизилась к его животу, он приподнялся, позволяя ей подобраться к тому месту, которое особенно жаждало ее внимания.
Она не знала стыда, стараясь угодить ему; ее пальцы бродили по его груди, подернутой жесткой порослью волос, нащупав соски, ласкали их нежно и требовательно…
Вряд ли это было самое чувствительное место на его теле, но именно эти прикосновения заставили его вспомнить о ее сосках. Потому что он помнил их, не забыл ни одну деталь: ни цвет, ни форму, ни их трепетность, ни истому. Более того, он помнил их необычайную возбудимость. Воображение рисовало ее обнаженную грудь – острые соски, или прижатые к его торсу, или зажатые меж его пальцев, или в его губах, – затмевая все прочие мысли. Он приподнялся над ней, встав на колени.
– Детка, на тебе слишком много одежды, – прошептал он, берясь за кнопки на ее блузке.
– Любопытное совпадение, – отозвалась она. – Я и сама подумала об этом, но только про тебя. – И взялась за его джинсы.
Пока он расстегивал и снимал с нее блузку, она, положив ладонь на выпуклость под его джинсами, принялась ласкать его мужское естество через грубую ткань. Стиснув зубы, борясь со страстным желанием, которое как огнем жгло его тело, он схватил ее за руки и с силой прижал их к постели.
Глядя прямо ему в глаза, так как они находились как раз над ней, она потянулась и коснулась губами его нижней губы, прошлась по ней языком. Снова уронив голову на постель, проговорила, чуть-чуть приподнимая брови:
– И что теперь? Ты же связал нам руки…
Его взгляд опустился на ее лицо, он наклонил голову… и пустил в ход зубы.
Она тихо выдохнула, и он с удовольствием наблюдал, как ее глаза вдруг потемнели и стали густого оливкового оттенка.
– Окей, – выдохнула она. – Пусть так. Мне нравится.
Ухватившись зубами за бретельки ее лифчика, он спустил их с плеч, затем осторожно отодвинул тонкое кружево, высвободив розовый тугой бутон. Бормоча что-то несвязное от предвкушения близкого наслаждения, он прошелся по нему языком и откинулся назад, ожидая результата. И, увидев, что сосок стал тверже и больше, наклонился и взял его в рот.
Она издала едва слышный стон и прогнулась всем телом, стараясь плотнее прижаться к нему грудью, чтобы сосок мог еще глубже проникнуть в его рот.
– О, пожалуйста, Рокет, пожалуйста…
Он отпустил ее запястья и стянул с нее лифчик. Ее груди были среднего размера, ни маленькие, ни большие, как раз по его ладони. Но их нежно-розовые полукружия и удлиненные соски сводили его с ума. Он ласкал одну грудь языком, одновременно гладя рукой вторую.
– Что «пожалуйста», дорогая? Делать так? – Он стиснул пальцы.
Высокий стон родился в глубине ее горла, и Джон улыбнулся:
– Кажется, я мог бы получить все, делая это.
Она снова изогнулась в его руках.
– Что? – спросила она, рассеянно вздыхая. – Что ты мог бы получить?
– Тебя. Целиком и полностью, голую и горячую, в мое полное распоряжение.
Она прищурилась, глядя на него.
– Как ты сказал? В твое полное распоряжение? – Она покрутила руками над головой, убедилась, что теперь ее кисти свободны, и рассмеялась ему в лицо. – Я знаю, ты сильный и бесстрашный морской пехотинец и все такое, но, как видишь, больше не подчиняюсь тебе. Поэтому скажи мне, что было бы, если бы я была в твоей полной власти?
– Это значит, что я дал бы тебе то, что ты хочешь. – Он нагнулся и, лизнув ее сосок, слегка сжал его пальцами. Продолжая манипуляции, он поднял голову и улыбнулся ей. – А я знаю, что тебе нужно, дорогая, – проговорил он, лаская оба соска.
Ее веки задрожали и тяжело опустились, и с долгим вздохом она приподняла вверх бедра в нетерпеливом желании соединиться с ним.
Лукавая улыбка тронула лицо Джона.
– Черт, – прошептал он и, оставив ее грудь, потянулся к развилке ее бедер. Ее черно-кремовые бикини были влажными от возбуждения, и все, что ему оставалось, – это ухватиться за тонкий шелк обеими руками и разорвать пополам. И тогда его пальцы оказались в ее святая святых. Виктория тихо вскрикнула и снова приподняла бедра, но прежде чем он продолжил ласки, она овладела собой.
Скрестив ноги, она отстранила его руку и привстала на колени.
– Это чересчур односторонне. – Она слегка задыхалась, но ее руки очень уверенно поглаживали его грудь.
Джон боялся, как бы «двустороннее» не оказалось смертельным для него, но послушно перевернулся на спину, потому что его любопытство было сильнее, нежели любые опасения. Что за беда, если он кончит раньше времени, он сможет начать снова и сделать это еще разок. С ней у него никогда не было проблем, и он восстанавливался очень быстро. Закинув руки за голову, он вопросительно приподнял брови, глядя на нее.
– Джон Мильонни в вашем распоряжении, мэм.
– Отлично… – Усевшись на его бедра, она нетерпеливо ерзала задом. – Мне это нравится. – Продвинувшись вперед, она принялась любовно поглаживать его грудь, глядя ему прямо в глаза. – Господи, как я люблю твое тело!
– А я схожу с ума от твоего.
– Мое имеет изъяны, а твое… – Наклонившись к нему, она поцеловала его в шею в том месте, где она переходит в плечо; и он стиснул зубы, чувствуя, как ее голая грудь, теплая и нежная, касается его торса. Ему не оставалось ничего другого, как просто ласкать ее спину, пока она снова не приподнялась, устраиваясь на его бедрах.
Она бродила пальцами по его ключицам.
– Ты не должен стесняться ни дюйма своего тела. Ни целлюлита, ни живота, ни капли лишнего веса… К счастью для тебя, я очарована его совершенством, иначе я должна была бы возненавидеть твою силу. – Она спустилась ниже и поцеловала его грудь. Ее нос чуть сморщился, когда она вдохнула запах волос на его груди. – Щекотно.
– Господи, Тори… – Ее тело казалось ему верхом совершенства, особенно сейчас, когда она, можно сказать, лежала на нем. Но он был слишком занят мыслями о том, что она сделает дальше, чтобы выразить свое восхищение.
О черт, что с ним происходит? Чтобы он, Мильонни, этот известный секс-символ, этот сладкоречивый дьявол второго батальона, не нашел подходящих слов, лежа в постели с женщиной? Необходимость обрести более устойчивую почву под ногами заставила его потянуться к ее груди в то мгновение, когда она снова села.
Она прикрыла глаза, выгнула спину и издала тихий протяжный стон. А потом, не желая отдавать ему контроль над ситуацией, она обхватила его запястья и снова потянулась вперед, уложив его руки на постель около его головы.
– Будь хорошим мальчиком, – прошептала она ему на ухо. – Не заставляй меня брать ремень и привязывать тебя к кровати. – Не отводя глаз от его лица, она прошлась животом по выпуклости под его джинсами, которая тут же отозвалась импульсивными толчками. – О! Тебе нравится эта идея, правда?
– Мне нравится любая идея, которая позволит моему дружку оказаться внутри тебя.
– О, проклятие, мне тоже! – Она выпрямилась, и прямо у него на глазах ее соски стали больше и тверже. Он так жаждал снова ласкать их, но не мог дотянуться… Она наклонилась и стала осыпать мелкими поцелуями его грудь, следуя по узкой дорожке волос, спускавшейся к причинному месту. Он затаил дыхание, когда ее губы добрались до ремня на его бедрах.
Подняв на него глаза, она облизала губы и снова опустила взгляд на выпуклость внизу его живота, которая, казалось, готова была разорвать джинсы.
– Я забыла… как ты легко возбуждаешься… – прошептала она и на какую-то долю секунды озабоченно сдвинула тонкие брови. Затем пожала плечами и опустила голову, прижимаясь губами к его мужскому достоинству сквозь джинсовую ткань.
Он запустил пальцы в ее волосы и, захватив несколько мягких шелковистых прядей, зажал в кулаке. Он сам не мог сказать с уверенностью, чем был продиктован этот жест: то ли он хотел отстранить ее, то ли удержать на месте, чтобы убедиться, что она не уйдет. Он так и не пришел ни к какому выводу, когда она резко провела щекой по всей длине его возбужденного естества, все еще скрытого от ее глаз.
– О Господи, Тори! – Он резко дернулся.
Она чуть-чуть улыбнулась и повернула голову так, что ее губы оказались параллельно с его мужским достоинством. Раскрыв пошире рот, она осторожно ухватила его зубами, стараясь удержать как можно больше из того, до чего могла добраться через плотную ткань. Пройдясь ртом по всей его длине, она сомкнула губы, целуя место, с которым только что играла, затем прижалась к нему щекой и довольно улыбнулась.
Джон вцепился в ее волосы, словно пытаясь найти ответ на свой вопрос.
Виктория расстегнула его ремень и спустила молнию джинсов. Она проникла внутрь и достала то, к чему так страстно стремилась.
И тогда она заколебалась. Она безмерно наслаждалась, понимая, как горячо и беспокойно она стремилась к этому, но, получив то, что хотела, почувствовала, как ее уверенность начала слабнуть.
Господи, это было так давно! Что, если она забыла, как это делается?
– Мне давно не приходилось иметь дело с плохими мальчиками, – пробормотала она и виновато взглянула на него. – Боюсь, я не помню, как с ними обращаться.
– Брось… Это как езда на велосипеде, – усмехнулся он. – Если когда-то умел, то никогда не разучишься.
Уловив напряжение в его голосе, заметив, как он смотрит на нее, как следит за ее руками, проникшими в его джинсы, она легонько сжала его мужское достоинство и тут же ощутила биение пульса в своей ладони. Поняв, что она на правильном пути, Тори высвободила его член из джинсовой ткани и теперь рассматривала свою добычу.
– О, – прошептала она глухо, – я помню тебя.
Она помнила, как впервые обратила внимание в баре на этого мужчину. Помнила его улыбку, самоуверенную и обворожительную, когда он остановил на ней тяжелый взгляд своих темных глаз. И на какую-то секунду она утонула в этом горячем, бездонном взгляде.
– Это никогда не забывается, дорогая. – Обняв Тори, он перевернул ее на спину, и она ощутила на себе всю тяжесть его тела. Отбросив волосы, упавшие ей на лицо, он нежно улыбнулся и нашел ее губы.
Он исступленно целовал ее, стараясь, чтобы она забыла обо всем на свете, и когда он снова поднял голову, чтобы посмотреть на нее, она была готова. В ответ на его настойчивое движение она тихо вздохнула и шире раздвинула ноги.
Быстро и сбивчиво шепча что-то о нежности ее губ, о мягкости ее груди, он целовал ее шею то с одной, то с другой стороны. Добравшись до уха, он принялся тихонько покусывать мочку, проникая языком в нежные изгибы. Она стонала и осторожно двигалась под ним и вдруг поняла, что инстинктивно приподнимает бедра в бесконечном желании.
И еще одна деталь, которую она поняла, заключалась в том, что он наконец был дома, так глубоко внутри ее, как только это возможно. Она потянулась, вздохнула и… о Господи, вот оно… Как прекрасно… еще… еще…
И вдруг ее словно ударило током.
– Презерватив! – Она уперлась в его плечи. – Ты забыл!
– Черт! – Он потянулся к заднему карману джинсов, которые все еще болтались на его лодыжках. Кляня себя, вытащил бумажник и сбросил джинсы на пол. Его дыхание шумно вырывалось из груди. – Один есть. – Вздохнув с облегчением, он достал пакетик и посмотрел на нее. – Как ты? – спросил он, натягивая презерватив. – Это единственный, но я очень надеюсь, что и у тебя есть…
– Нет, у меня нет ни одного. – Разочарование захлестнуло Тори, так как у нее возникло сильное подозрение, что одного раза с Джоном будет недостаточно, чтобы утолить желание в полной мере.
Словно прочитав ее мысли, он сказал:
– Не беспокойся. – И снова опустился на нее, придерживая вес на локтях. Она послушно раздвинула ноги и, словно все ее существо подчинялось мелодии, которая звучала в ее голове, ускорила движения, чтобы приблизить заключительные аккорды. Джон мягко целовал ее, и она моргала, глядя на него.
– Нам придется успеть все за один раз, – сказал он и медленно вошел в нее.
– О Боже! – Она почти забыла это сладкое наслаждение – чувствовать его глубоко внутри себя… Она стала еще требовательнее, желая более острых ощущений…
Он тяжело дышал. В течение нескольких секунд он просто вдыхал и выдыхал, затем прошептал:
– О Господи! – Его опущенные веки медленно приподнялись, и он взглянул на нее, пока его бедра замедляли ход.
Изнемогая от жажды сильных и резких движений, она обхватила ногами его ягодицы, впилась ногтями в его щеки и снова притянула его к себе.
– Ты хочешь быстрее? – спросил он, набирая темп. И, опершись на ладони, наблюдал за выражением ее лица, почти выйдя из нее, чтобы шире раздвинуть ее ноги и потом ворваться в нее с новой силой. – Что ж, получай…
На каждое его проникновение она отвечала тихими вскриками. И, глядя прямо ему в глаза, выгибала спину, приближаясь к окончательному завершению.
– О нет… – Он потянулся, чтобы коснуться ее нежной груди; захватив губами сосок, он ласкал его, пока наслаждение не растекалось по его рту. Его волосы сползли на одно плечо, щекоча грудь Виктории. Он смотрел на нее из-под полуопущенных век, но его взгляд был такой затуманенный, что она не знала, видит ли он ее. – О черт, Тори, не могу больше сдерживаться, – хрипло проговорил он. Его бедра, поднимаясь и опускаясь, набирали темп и силу с каждым ударом. – Прости, дорогая. Я правда хотел сделать это помедленнее, чтобы ты кон… О, Тори! Не могу больше…
Отчаяние в его голосе ворвалось в самое сердце бушующего в ней пожара. Нервные окончания глубоко внутри ее зашипели, вспыхнули и порвались, и сильное, долгое напряжение закончилось взрывом внутри ее, неся наслаждение. Тело пылало. Она слышала свои стоны.
– О Боже, Джон! О Боже!
Ее оргазм продолжался и продолжался. И продолжался.
Его прерывистое дыхание коснулось ее груди, закончившись резким бессловесным восклицанием; он глубоко вошел в нее и замер. Долгий, глубокий крик слетел с его губ, когда пришло полное удовлетворение.
С глухим стоном он рухнул на нее. Виктория обняла его плечи, слыша, как колотится ее сердце. О Боже! Опять это случилось, опять. Она знала с той первой ночи, когда они познакомились, что Рокет был куда более сведущ в этих вопросах, нежели она; и она бы солгала, если бы сказала, что не хотела воспользоваться этим преимуществом. Она не в состоянии была сопротивляться его неотразимому шарму.
Он испытывал искреннее замешательство из-за неспособности контролировать ситуацию и готов был заниматься с ней любовью в любой час дня и ночи. Постоянно доказывая ей свою силу, он хотел, чтобы она ощутила себя самой желанной женщиной на свете. И она чувствовала, как все больше и больше покоряется его чарам. Это была главная причина ее побега. Приняв правила, которых он придерживался, она вскоре поняла, что лучше уйти до того, как придется испытать боль расставания.
И что же теперь? Нельзя сказать, что она не боялась влюбиться в него снова, как боялась шесть лет назад. Такое вполне возможно. И сейчас она была даже в большей опасности, так как теперь гораздо лучше узнала его.
Губы Джона прижались к нежной коже на ее шее, и она скорее почувствовала, чем услышала, как он сказал:
– Ты окей?
Она понимала, что да, она «окей» и тому подобное. Она должна серьезно обдумать то, что произошло. Как так случилось, что она позволила себе очертя голову броситься в его объятия? Но ночь была и так полна событий, и прямо сейчас она уже не в состоянии ни о чем размышлять. Кроме того, изменить теперь ничего нельзя и жалеть о случившемся поздно. Поздно пенять на то, что следовало запереть клетку, когда птичка уже упорхнула. Сегодня они совершили важный шаг, но она слишком устала, чтобы как следует осмыслить, что это значит для них обоих.
Бог с ним. Она подумает об этом завтра. У нее еще будет на это целое утро.
Поэтому она сказала:
– Да, даже лучше! – и повернула голову, чтобы найти его губы.
Несколько мгновений она пребывала в любовной истоме, и единственная мысль, которой удалось пробиться сквозь ее затуманенное сознание: «Я выясню это… выясню непременно… Завтра».
Миссис Дьюз потянула его за руку:
Пожалуйста, пойдемте отсюда.
Кэр заглянул в глазок и притянул Темперанс к себе.
Нет. Взгляните.
Она покачала головой, но ее сопротивление ослабело, когда он подвел ее к стене. По тому, как напряглось все ее тело, Кэр понял, в какой момент она увидела, что происходит внутри. Она стояла лицом к стене, и он встал позади нее.
Он наклонился к ее уху:
Что вы видите?
Ее била дрожь, Темперанс молчала. Впрочем, ему не нужны были ее слова, чтобы понять, что происходило в той комнате. Он уже увидел все, когда заглянул туда: мужчину и женщину. Мужчина совершенно голый, женщина все еще в сорочке. Женщина стояла на коленях перед мужчиной и держала во рту его мужскую принадлежность.
Вам это нравится? - шепнул Кэр. - Вас это возбуждает?
Он чувствовал, как Темперанс, прижавшись к нему, дрожит, словно заяц в когтях ястреба. Внешне она была такой праведной, но Кэр знал, чувствовал частью своего ума или духа, ее греховные страсти, которые она так старалась скрыть. Ему хотелось проникнуть в эти скрытые глубины греха. Осветить их дневным светом и насладиться ими. Они были такой же частью ее, как и золотые искорки в глазах, и Кэр жаждал насладиться ее страстью.
А вот следующая определенно была занята.
Смотрите, - шептал он, прижимая ее к стене всем своим телом. - Что вы видите?
Темперанс покачала головой, но, тем не менее, прошептала:
Он… он овладевает ею сзади.
Как жеребец покрывает кобылу, - тихо сказал он, с силой прижимаясь к ее телу.
Она нервно кивнула.
Вам это нравится?
Но она не захотела ответить ему.
Он отвел ее в сторону и проверил следующий глазок, тот, посмотреть в который им рекомендовала госпожа Пэнси. То, что он увидел, заставило его судорожно сглотнуть. Он повернулся и, ничего не говоря, подвел миссис Дьюз к глазку. Он почувствовал тот момент, когда она поняла. Ее тело напряглось, и она с силой сжала его руку. Он всем своим большим телом прижал ее к стене, не оставляя возможности сбежать, она была такой теплой и мягкой.
Что вы видите? - шепотом спросил он.
Она затрясла головой, но он взял ее руки и, широко разведя их, накрыл своими ладонями.
Скажите мне, - потребовал он.
Она сглотнула, и этот звук был слышен в тишине темного коридора.
Женщина прекрасна. У нее рыжие волосы и белая кожа. - И?
Она обнажена и привязана к кровати.
Каким образом? - Он провел губами по ее шее. Темперанс была так близко, что он чувствовал ее запах. Запах женщины. Его охватило желание сбросить с ее головы этот простой белый чепчик, выдернуть шпильки из волос и спрятать лицо в ее локонах. - Скажите как?
Ее руки связаны над головой и привязаны к изголовью кровати. - Ее голос был гортанным, тихим и чувственным. - Ее ноги широко раздвинуты, лодыжки привязаны к столбикам полога. Она совершенно голая, и ее… ее…
Она поперхнулась, не в силах произнести этого слова.
Ее лоно, - подсказал Кэр, касаясь ее щеки. При этом слове его бедра инстинктивно постарались прижаться к Темперанс.
Да, правильно. Она полностью раскрылась. Темперанс слабо вскрикнула, когда он провел языком по ее шее.
И? - подсказал он.
О! - Темперанс набрала в грудь воздуха, пытаясь унять волнение. - Ее глаза завязаны шарфом.
А мужчина?
Он высокий, смуглый, и он полностью одет, даже не снял парика…
Кэр улыбнулся, не отрывая губ от ее кожи и продолжая тереться бедрами о ее бедра. Он бы прямо сейчас задрал ее юбки и добрался до этого мягкого влажного местечка, если бы не боялся, что выведет ее из состояния транса.
Что он делает? - Кэр с нежностью прикусил ее ухо. Она тихо ахнула.
Он стоит на коленях между ее ног, он… О Боже! Он мрачно усмехнулся:
Он боготворит и поклоняется ее лону, не так ли? Он ласкает ее языком, целует, познавая ее вкус.
У Темперанс вырвался стон, она прижалась к нему, не пытаясь убежать, и Кэр торжествовал.
Он нежно облизывал изящный край ее ушка.
А вам бы этого хотелось? Вам бы хотелось, чтобы я прижался губами к вашему местечку, касался бы вас, ласкал бы вас языком, упивался бы вами, пока вы не попытались бы сбросить меня, но я не отпустил бы вас. Я бы заставил вас лежать, широко раздвинул бы ваши ноги, ваше лоно открылось бы передо мной, и я ласкал бы вас снова и снова, я доводил бы вас до оргазма.
Она пыталась его оттолкнуть, но он наклонился и поцеловал ее руку, а его язык разжал ее губы и ворвался в ее рот с такой же грубой силой, с какой бы он сам овладел ею. Боже! Она наконец сдавалась, его маленькая мученица, и победа над ней была слаще меда.
Он просунул ногу между ее бедер так, что она невольно села на нее. Он ухватил ее юбки, задрал их вверх, стремясь лишь к одной цели. Он уже не сознавал, где они находились, кто была она, и кем был он. Все, чего он хотел, - это ощущения ее теплой влажной плоти. Хотел сейчас же.
Но Темперанс вцепилась ногтями ему в волосы и дернула их так неожиданно, что он вскрикнул от резкой боли.
Этого ей было достаточно. Она бросилась бежать по темному коридору, как заяц от ястреба.
Он околдовал ее.
Темперанс, задыхаясь, завернула за угол темного коридора. Паника не покидала ее, сжимала горло, трепетала, угрожая задушить. Лишить разума.
Как он узнал? Или ее позор был клеймом на ее лице, и все мужчины видели его? Или он был колдуном, который умел разглядеть в женщинах чувственную слабость? Ибо она слаба. Ее ноги подгибались; внутри все таяло от постыдного желания. Она смотрела в этот ужасный глазок и описывала то, что видела там, и, Боже, ей это нравилось. Ужасные слова, которые он шептал ей на ухо, когда прижимался к ней, оставляли ее во власти возбуждения и похоти. Ей хотелось, чтобы он взобрался на нее, как жеребец, в грязном коридоре этого борделя.
Может быть, она уже потеряла рассудок?
Дверь во внешний коридор была не заперта. Она распахнулась от толчка, и Темперанс побежала вниз по лестнице. Позади нее раздавались тяжелые шаги лорда Кэра. Она пробежала квадратный маленький холл и услышала, как он споткнулся и выругался. Слава Богу! Что бы его ни задержало, это дало ей лишние секунды. Она открыла входную дверь борделя и бросилась в темноту.
От ветра у нее перехватило дыхание, и что-то маленькое, злобное и четвероногое перебежало ей дорогу. Она нырнула в узкий переулок, где её шаги эхом отдавались от древних каменных стен. Она бежала, не зная куда, не думая ни о чем, охваченная безумной паникой. Если Кэр поймает ее, он снова будет ее целовать. Он прижмется к ней всем телом, и она почувствует вкус его губ, почувствует его прикосновение и не сможет убежать во второй раз. Она не устоит, отдаваясь своей греховной натуре.
Нельзя этого допустить.
Переулочек выходил в какой-то двор. Она оглянулась и перебежала через него. Жар в груди душил ее, и Темперанс хотелось остановиться, но она заставила себя дышать спокойнее и обернулась. Во дворе было пусто. Голос Кэра слышался вдалеке.
Темперанс прокралась через переулок, свернула на боковую улицу, а затем в еще один переулок. Луна зашла, и стало темнее, Темперанс бежала так быстро и в такой панике, что теперь не могла определить, где находится. В зданиях, стоявших по сторонам, было темно. Она, снова бегом, пересекла улицу, страх подгонял. На минуту Темперанс остановилась в тени какого-то дома и посмотрела назад. Лорда Кэра нигде не было видно. Может быть, он отказался от погони? Если только… но это маловероятно…
Дура! - прошипел он ей на ухо.
Она взвизгнула самым постыдным образом, но он до ужаса испугал ее.
Он схватил ее за плечо и встряхнул, а в его голосе слышался с трудом сдерживаемый гнев.
Вы что-либо соображаете? Я обещал вашему брату, что буду охранять вас, а вы бежите и волей-неволей оказываетесь в самой опасной части Сент-Джайлса.