Перед выпускниками академии «Вест-Пойнт» в мае этого года Обама наконец дистанцировался от этого, заявив, что «по словам тех, кто называет себя реалистами, конфликты в Сирии, на Украине и в Центрально-Африканской республике не наши, и мы не должны их решать» и что этот взгляд не отвечает «требованиям сегодняшнего момента».

Если мы поймаем президента на слове, что он не реалист – а для этого есть веские причины – долгий флирт его администрации с реализмом во внешней политике и, особенно с левыми «политическими реалистами» поднимает два важных вопроса. Во-первых, почему президента и его советников устраивало давнее и широко распространённое мнение, что он реалист? Во-вторых, что изменило их умонастроения?

Чтобы с уверенностью ответить на этот вопрос, потребовалось бы место в первом ряду бункере по чрезвычайным ситуациям по связям с общественностью в Белом Доме, который слишком просто можно представить в этом административном здании – прямо под ситуационным центром для принятия самых важных решений. И всё же нетрудно увидеть, насколько притягательным был имидж внешнеполитического реализма для президента и его команды политтехнологов – ведь это придавало поверхностную интеллектуальную и политическую законность часто выражавшемуся Обамой желанию сосредоточиться на «национальном строительстве внутри страны». Это также помогло администрации оправдать то, что она избегает излишнего вовлечения в решение сложных и трудоёмких международных проблем, особенно тех, что достались ещё от президента Дж.У.Буша, от чьего наследия Белый дом публично отрёкся, но во многом спокойно придерживался.

Хотите выйти из Ирака? Вместо этого «Поворот к Азии» – он более важен стратегически. Необходимо уходить из Афганистана? Мы там сделали всё, что могли. Надеетесь держаться подальше от очередных войн на Ближнем Востоке? Затеем переговоры с Ираном и используем Конгресс как предлог, чтобы остаться в Сирии. Американцы, разочарованные дорогостоящими затеями Буша, по понятным причинам на всё это купились.

Однако, в итоге политтехнологи из Белого дома перемудрили. Администрация не смогла на самом деле объяснить, почему она была готова применить силу против Ливии, но не против Сирии, особенно после того как президент Башар Асад, вроде бы как пересёк «красную линию» Обамы, «применив химическое оружие». В последнее время тщательно выстроенная репутация Обамы из осторожности стала всё более отличаться ответственностью после его ораторски яркой, но фактически слабой реакции на присоединении Россией Крыма. Внезапная уязвимость Ирака перед группировкой боевиков, называющих себя «Исламским Государством» – и старания администрации реагировать – ухудшило положение, одновременно поставив под сомнение поспешный вывод войск США в 2011 году и странную линию на подрыв стабильности по одной стороне иракско-сирийской границы при стараниях в то же время сохранить её по другую сторону. Президенту и его команде необходимо было придумать новое обоснование его политики, которое выглядело бы убедительно, объяснение, когда его администрация будет применять силу, а когда нет, и опровергнуть интервенционистскую критику его якобы «реализма». Отсюда его речь в Вест-Пойнте, полная пренебрежения к «называющим себя реалистами» и неуклюжие попытки задним числом установить внятный критерий для использования военной силы и других внешнеполитических инструментов.

Но проводила ли хоть когда-нибудь администрация Обамы реалистичную внешнюю политику на самом деле? Это вопрос более сложный, поскольку требует определить, что такое реализм, но и более простой, поскольку, в отличие от мотивов (и за исключением тайных программ), действия администрации открыты и всем видны.

Основная причина того, что критики и защитники Обамы так долго принимали его за реалиста, – в целом прагматичная политика его администрации. Но реализм – это нечто гораздо большее, чем прагматизм; смешивать одно с другим – самая фундаментальная и постоянная ошибка в дискуссиях об американской внешней политике. Реализм – это прагматизм, который коренится в осознании международной анархии, проникнутом глубоким пониманием американской власти и требований к стратегии, исходя из американских национальных интересов. Обама не реалист, поскольку его политические шаги, как правило, начинаются и заканчиваются прагматизмом и даже оппортунизмом. У него, по-видимому, чрезмерная вера в международные нормы и нереалистичное понимание использования силовых инструментов и их ограничений и минимальный интерес к внешней политике, а тем более к американской внешнеполитической стратегии.

Неоднократные попытки Обамы противопоставить двадцать первый век девятнадцатому подчёркивают его чрезмерную приверженность к правилам и нормам в условиях международной анархии, где нет верховного авторитета (а он не желает Соединённым Штатам роли судьи, жюри и палача, к чему стремятся многие консерваторы). Международные правила и нормы, несомненно, развивались за последние два столетия, но не продвигались линейно и в сторону прогресса – далеко не так. В принципиально анархической системе, правила и нормы веомы только в том смысле, что их в широком смысле соблюдает большинство из ключевых игроков. Поэтому они по сути своей хрупки и подвержены постоянным интерпретациям и пере-интерпретациям. Они не являются «законами» и могут всего лишь формировать поведение государств, а не регулировать или ограничивать их (Соединённые Штаты сами не желают накладывать на себя такие ограничения).

В то же время глобальные правила и нормы постоянно меняются. Америка, Европейский Союз, некоторые части бюрократической структуры ООН и прогрессивные неправительственные организации пытались переопределить их, ослабляя суверенитет государства и легитимизируя применение силы, чтобы привести в порядок нарушенные права. Наивно ожидать, что другие – особенно недовольные державы, такие как Россия и Китай, будут соблюдать международные правила и нормы, которые мы сами считаем несовершенными и пытаемся изменить. Это особенно смелое допущение, когда мы сами часто пытаемся изменить правила и нормы путём действий и прецедентов, а не переговоров и консенсуса.

К тому же наивно было бы думать, что как только некоторые крупные державы ставят под сомнение правила и нормы, другие тоже не будут стремиться их изменить – и в сторону, больше подходящую для их интересов, чем для наших будь то Южно-Китайское море или Крым. Более того, с точки зрения Пекина и Москвы, Вашингтон часто выходит за рамки того, что, по мнению других сторон, было согласовано на международных переговорах, как в Ливии и череде конфликтов в бывшей Югославии. С их точки зрения, Соединённые Штаты нарушают то самое международное право, на соблюдение которого они претендуют. Поскольку правила и нормы субъективны по своей природе и открыты для соперничающих интерпретаций, эти имеют значение точки зрения – а аргументы о том, что «законно», ни к чему не ведут. То, что Сенат США не ратифицировал такие соглашения, как Конвенция ООН по морскому праву или Римский статут Международного Уголовного Суда, не усиливают позицию Вашингтона.

Однако самое неправильное – в том, что правила и нормы, существовавшие в конце холодной войны – которые администрация Обамы, администрация Буша и администрация Клинтона пытались изменить – в огромной степени способствовали укреплению американской мощи, лидерству и возможностям в защите её жизненных национальных интересов. Это, в конце концов, была система, с помощью которой Соединённые Штаты выиграли холодную войну. Поэтому попытки изменить действующий мировопорядок означают риск дестабилизации международной системы, которая в обращении с противниками и соперниками в своей основе работает на пользу Америке. Реалисты это понимают. Обама – нет.

Заявление Обамы о мощи Америки даже ещё более красноречиво. После Ирака и Афганистана понятно, что Обама – и другие американцы – беспокоятся о пределах мощи. Но президент пошёл гораздо дальше, отказавшись от военной силы в степени, беспрецедентной для американских президентов времён после холодной войны. Может быть, самым красноречивым стало его шокирующее заявление, сделанное в Брюсселе, что Россию нельзя «сдерживать с помощью дальнейшего наращивания военной силы» – драматический отказ от основополагающего принципа американской внешней политики на протяжении семидесяти лет.

Совсем недавно Обама заявил: «Очень редко я видел, чтобы использование военной силы давало окончательный ответ». Но ответ на что? Военная сила, несомненно, очень редко может быть окончательным ответом на национальное строительство, но часто совершенно достаточным на то, чем страна владеет – как на своей шкуре узнали украинцы (а, как говорят, владение – это девять десятых закона). В сочетании с убедительными передвижениями войск, более сильная позиция по Украине могла создать достаточную неопределённость, чтобы российский президент Владимир Путин смягчил своё поведение после присоединения им Крыма. Объявлять поведение Москвы «недопустимым», а затем при ответе связывать собственные руки – значит прикрывать перенапряжение слабостью; это гораздо опаснее, чем либо слабость, либо перенапряжение по отдельности, и может породить дальнейшие проблемы.

Даже когда Обама описывает границы применения силы, он, кажется, переоценивает силу своей риторики и дар убеждения. Как ещё мог думать Обама, заявив, что «для президента Асада настало время уйти», и фактически ничего не делая, что заставит жёсткого президента Сирии уйти со своего поста? Или что его заявление, что российская аннексия Крыма «неприемлема», принесёт реальные результаты? Здесь либо самоуверенность сверх меры, либо замечательное отсутствие интереса к последствиям систематической неспособности действовать согласно принятым на себя явным и неявным обязательствам. Ни тому, ни другому нет места в реалистичной внешней политике.

Отсутствие у администрации Обамы хоть какой-нибудь ясно определённой внешнеполитической стратегии это в некотором роде сильнейший аргумент против его предполагаемого реализма. Обама, возможно, и часто ищет прагматический подход к частным внешнеполитическим проблемам, но при отсутствии всеохватывающей стратегии его прагматизм ситуативен, и не преследует стратегических целей.

В то же время, прагматизм Обамы непостоянен по своей сути, часто определяется внутриполитической борьбой и ставится впереди внешнеполитических результатов. Это искажает процесс принятия решений и даёт в результате политику, которая может выглядеть как прагматичная, но в действительности вряд ли способна привести к успеху и, таким образом, в значительной степени беспринципна. Его взаимно противоречащие политические решения по обе стороны Иракско-Сирийской границы – это один пример; его подходы к Китаю и России, которые чреваты одновременной и тем самым вдвойне опасной конфронтацией с каждой из этих стран, это другой пример. И второй пример может иметь кардинальные последствия для Америки.

Чтобы было до конца ясно – большинство реалистов соглашаются, что «национальное строительство внутри страны» важно для процветания, которое создаёт фундамент для американской глобальной мощи. Но «национальное строительство» – цель, а не стратегия, и, чтобы быть успешным, оно требует внешнеполитической стратегии, основанной на включении и лидерстве. Более того, несмотря на весь свой критицизм к «так называеым реалистам», которые не хотят оказаться слишком вовлечёнными в проблемы других стран, сам Обама – один из тех, кто делает как можно меньше из (политически) возможного в международных делах. Ответ Обамы на вызовы в сфере безопасности обычно выглядят так: сделать достаточно для того, чтобы избежать резкой критики внутри страны, и одновременно постараться действовать так, чтобы это не слишком бы всех возбудило. Отсюда «волна» в Афганистане накануне вывода войск, «руководство из-за спины» в Ливии, скромная поддержка сирийской оппозиции, неэффективные санкции против России как эрзац реальной политики, и минималистский ответ в Ираке. Администрация попыталась закутать все эти политические решения в риторическую вуаль якобы реализма, но на деле там мало что имеет общего с реализмом, поскольку никакой серьёзной стратегии нет.

Серьёзная надежда президента на удары дронов в борьбе с боевиками-террористами – хотя налёты в Пакистане сейчас притормозили – это явная демонстрация и прямой результат чрезмерного политического прагматизма его администрации, что может ещё аукнуться Соединённым Штатам после того как Обама покинет Белый дом, если не раньше. Пристрастие к ударам с помощью дронов вполне понятно: если с ними обращаться как надо, они могут убивать врагов Америки без необходимости подвергать там опасности солдат на земле или пилотов в воздухе, и при ограниченном количестве жертв – сравнительно ограниченным, если рассматривать другие варианты. Всё же, как убедительно показала недавно известная внепартийная специальная комиссия из Центра Стимсона в Вашингтоне, широко распространённые атаки с помощью дронов также порождают большие стратегические проблемы, включая риск ответной негативной реакции со стороны населения других стран, непреднамеренного нормотворчества для других обладателей дронов, «соскальзывание» к более широкому конфликту и отсутствие каких-либо чётких стандартов, чтобы быть успешным. (По последнему пункту, к настоящему времени должно быть очевидным, что «подсчёт тел» в стиле Вьетнамской войны мало о чём нам говорит. Ещё одна современная аналогия – число иракских солдат, обученных американскими военными, очевидно, мало чем помогло для поддержания безопасности и стабильности в Ираке). Отсутствие выверенных рамок стратегии узко направленный прагматизм часто приводят к инкриментализму, в точности как это случилось с использованием администрацией дронов – и, если на то пошло, в своих реакциях на участие Москвы в делах на Восточной Украине. Это не реализм.

Как могла бы выглядеть внешнеполитическая стратегия реалиста? Она начиналась бы с признания, что поддержание лидерства Америки на международной арене – без соответствующих финансовых затрат, которые ни наша политическая система, ни наша экономика не способны поддерживать – это лучший способ защитить национальные интересы США. Это кардинальная разница между рационалистами и изоляционистами, которые вообще считают продолжение глобальное лидерство слишком дорогим и хотят сэкономить американские ресурсы в максимальной степени. Однако реалисты также понимают разницу между подлинным лидерством и псевдо-лидерством и риторикой об исключительности, когда стремятся декларировать лидерство, а не заслуживать его. Это отличает реалистов от многих неоконсерваторов, которые часто предполагают, что другие правительства и народы будут поддерживать нас, когда мы действуем – либо отсутствие такой поддержки не имеет значения – потому что Америка является исключительной. Политика, которую они отстаивают, часто означает разбазаривание впустую лидерства, жизней, денег и других ресурсов.

Рассматривая мировую политику, реалисты подчёркивают, что отношения между ключевыми мировыми державами – центральный фактор в определении числа, размаха и влияния международных конфликтов, нечто, могущее иметь серьёзные последствия для национальной безопасности США в век несостоявшихся государств и терроризма. Войны между государствами и внутри них могут возникать по многим причинам, но отношения между основными державами играют критическую роль в определении того, будут ли они усиливаться, расширяться или гаситься. Это, в свою очередь, мощно влияет на то, порождают и поддерживают ли они беззаконие, к которому стремятся террористические группировки, а также на то, как много невинных людей будет убито, искалечено и изгнано. Поэтому тот, кто ищет безопасности, стабильности и мира, должен начинать со связей между ключевыми государствами.

Вдобавок к этому, так как Америка – главный бенефициар международной системы, то есть она приняла на себя инициативу в её строительстве, Вашингтон должен иметь высокую мотивацию в её поддержании. Что состоит из двух частей. Первое – сохранение отношений с американскими союзниками, постоянная поддержка и помощь которых крайне важна как на системном уровне, так и при реализации особой политики. Второе – управление контактами со странами, которые не являются союзниками США, самые заметные – Китай и Россия, чья активная оппозиция может нанести самый большой ущерб мировому порядку и американским интересам в частности. Сюда входит недопущение сближения Китая и России, которое является крупнейшей вероятной угрозой сегодняшнему мировому порядку и лидерству Америки в нём. Быть сильными, твёрдыми и надёжными в соблюдении наших обязательств и реалистичными в оценке интересов и целей других – всё это будет способствовать достижению названных целей. Что касается последнего пункта – реалисты знают, что успешное противостояние соперникам требует как стимулов, так и наказаний, и что стремление полагаться исключительно на нашу способность навязывать издержки увеличивает вероятность конфликтов, не меньше – особенно когда мы превентивно дезавуируем силу.

В этих рамках внешнеполитическая стратегия реалиста будет отдавать высший приоритет угрозам выживанию Америки, её процветанию и образу жизни. Это означает недопущение использования ядерного или биологического оружия против Соединённых Штатов, поддержка устойчивой глобальной финансовой и торговой системы (включая торговлю энергетическими и другими важнейшими ресурсами), обеспечение выживания союзников США и недопущение возникновения крупных враждебных держав или несостоявшихся государств на наших границах. Соединённые Штаты имеют множество других важных целей, но не должны преследовать их демонстративно за счёт этих поистине жизненных интересов или за счёт международной системы, благоприятной для Америки. Американские Лидеры должны также установить приоритеты среди значимых, но менее важных интересов.

Администрация Обамы избежала ближайших внешнеполитических катастроф, но и сделала очень дорогостоящие ошибки. Последствия становятся заметными не так сразу, как войны администрации Буша, но могут оказаться более угрожающими со временем – особенно это относится к Китаю и России – ускоряя опасные изменения в международной системе, порождающие вызовы лидерству США и мировому порядку, который выстроили Соединённые Штаты и их союзники после Второй Мировой войны. Это, в свою очередь, угрожает долгосрочному процветанию Америки и увеличивает вероятность серьёзных конфронтаций и даже войн.

Это не реализм, это – катастрофа в своём развитии.

В том, что Барак Обама не является гражданином США, в той или иной уверены 40 процентов американцев. Об этом свидетельствуют данные опроса, проведенного Rasmussen Reports. Примечательно, что среди верящих в то, что хозяин Белого дома, на самом деле, не американский гражданин преобладают сторонники республиканцев (сам Обама – член партии демократов, – прим. Дней.Ру ).

ПО ТЕМЕ

Первые теории о том, что Барак Обама не имеет конституционного права быть президентом США, выдвигались еще шесть лет назад. Так, аризонский шериф Джозеф Арпайо утверждал, что свидетельство о рождении Обамы, опубликованное на сайте Белого Дома, является подделкой. Масла в огонь "подлила" история, с гибелью в авиакатастрофе руководителя департамента здравоохранения штата Гавайи Лоретты Фадди, выдавшей копию свидетельства о рождении Обаме. Легкомоторный самолет, на борту которого находились 9 человек, рухнул в воду из-за отказа двигателей. Спасатели обнаружили восьмерых выживших в спасательных жилетах. Погибшей оказалась Лоретта Фадди .

В 2011 году Белый дом обнародовал официальное свидетельство о рождении нынешнего президента США. Документ, выданный Фадди, констатирует, что глава государства родился в штате Гавайи 4 августа 1961 года. Это автоматически подтверждает его американское гражданство по праву рождения . Однако американцы опубликованному документу не верят. По данным опроса, из 100 процентов респондентов каждый четвертый уверен в том, что теория о фальшивом гражданстве президента правдива. 17 процентов не совсем уверены в ней, а 60 процентов опрошенных вовсе ее отрицают.

Любопытно, что, по данным исследования, американцы вообще склонны верить в различные теории заговоров. Так, в частности, 24 процента населения США не сомневаются, что их правительство заранее знало о терактах 11 сентября 2001 года. Почти половина не уверены, что к убийству Джона Кеннеди причастен всего лишь один человек, а почти каждый пятый считает, что Пол Маккартни погиб в автокатастрофе в 1966 году , после чего в Beatles взяли его двойника. Информацию о том, что в 1947 году в штате Нью-Мексико потерпел крушение космический корабль пришельцев, считают правдивой 20 процентов американцев.

Самой большой ошибкой Обамы было, безусловно, то, что он никак не мог договориться с республиканским большинством в конгрессе и вместо поиска хорошо обоснованных политических решений долгое время предпочитал править с помощью декретов.

Барак Обама вошел в историю. Как первый афроамериканец на таком посту, он доказал, что цвет кожи не мешает стать президентом Соединенных Штатов.

В свои последние дни в Белом доме он лихорадочно работает над тем, чтобы после ухода его запомнили не в таком качестве, но остается риск, что только в таком и запомнят.

Сколь-нибудь великим президентом Обама не был, и его прощальная речь в Чикаго в ночь на среду не стала эффектной точкой, как, конечно, надеялись его сторонники.

Обаму избрали чуть меньше, чем через два месяца после того, как разразился экономический кризис, что с экономической точки зрения обеспечило ему худший старт из возможных. Но он встретил проблему действительно более конструктивно, чем это сделали в Европе, где миллионы в основном молодых людей были выставлены на улицу в объятия массовой безработицы, вызванной деструктивной кризисной политикой, режиссируемой из Берлина.

Контекст

Ближний Восток: катастрофическая политика Обамы

Haaretz 12.01.2017

Прощальная речь Обамы

Time 11.01.2017

Размышляя о президентстве Обамы

The Economist 10.01.2017

Хрупкое наследие Обамы

NRK 09.01.2017
США сейчас переживает уверенный экономический подъем, безработица там низкая, в то время как Европа все еще пытается оправиться после кризисных лет. То, что 2017 год обещает быть лучше, тоже связывают не в последнюю очередь с подъемом США.

В своей прощальной речи Обама утверждал, что у него все удалось. Экономика восстановлена. Национальная реформа здравоохранения принята. Климатическое соглашение подписано. Атомное соглашение с Ираном в порядке.
Но реформу здравоохранения никоим образом нельзя назвать успешной. Конечно, миллионы американцев получили медицинскую страховку, но по этой же причине для других миллионов американцев цены на их страховки невероятно возросли. Кроме того, большинством эта реформа не одобряется, и поэтому ее скоро отменит президент Трамп при поддержке республиканцев, доминирующих в Конгрессе.

Климатическое соглашение может ждать та же судьба, так как новый вашингтонский правитель считает, что выбросы парниковых газов должно снизить технологическое развитие в условиях свободной, рыночной конкуренции, а не государственная поддержка развития возобновляемых источников энергии.

Атомному соглашению формально позволено жить дальше, ведь и правительству Трампа нужно оставить место для некоторого минимума реальной политики. Кроме того, США под управлением Обамы так ослабли на геополитической арене, что потребуются многолетние целенаправленные усилия, чтобы восстановить прежнюю глобальную ударную силу.

Обама пришел к власти за счет обещания уменьшить участие США в международных делах, что ему, по правде говоря, и удалось, а в качестве устрашающего доказательства можно привести Сирию. Теперь сцену занимает Россия, так же как Китай пытается упрочить свое положение в Азии, особенно в Южно-Китайском море.

Самой большой ошибкой Обамы было, безусловно, то, что он никак не мог договориться с республиканским большинством в конгрессе, и вместо поиска хорошо обоснованных политических решений долгое время предпочитал править с помощью декретов.

Та добрая воля, которую Обама принес с собой в Белый дом, не превратилась в реальную политику. Вместо этого он часто действовал во все большей и большей изоляции.

Как человек Обама заслуживает хороших слов, но даже симпатия к нему не сглаживает того впечатления впустую потраченных лет, которое осталось к концу его власти. Нобелевская премия мира, полученная им в 2009 году, во многих отношениях была вручена из политических соображений, скорее авансом за то, что от него ожидалось, но чего он в итоге так и не сделал.

Трудно сказать, будет ли история милосердна к Обаме, но вряд ли она отнесется к нему так, как следует из его самодовольной прощальной речи в Чикаго.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

Американская тюрьма Гуантанамо вновь в центре всеобщего внимания - недавно 15 заключенных были переведены оттуда в ОАЭ. Закрыть эту тюрьму Барак Обама обещал еще в ходе своей первой избирательной кампании в 2008 году. Однако выполнить это обещание 44-й хозяин Белого дома до сих пор так и не смог, хотя и не оставляет надежды успеть реализовать задуманное до момента истечения президентских полномочий. Между тем кандидат на пост главы государства Дональд Трамп вообще высказался за сохранение тюрьмы. Таким образом, Гуантанамо грозит стать действующим памятником невыполненным обещаниям Обамы. Что еще сулил американцам первый чернокожий президент и что из этого выполнил - изучила «Лента.ру».

Незакрытая рана

«Став президентом, Барак Обама закроет тюремный центр в Гуантанамо», - однозначно говорилось в предвыборной программе кандидата на высший государственный пост в стране. Почти сразу после избрания Обама приступил к исполнению обещанного. «Я отдал указ о закрытии тюремного центра в бухте Гуантанамо, и я буду добиваться быстрого и справедливого судебного разбирательства для плененных террористов», - говорил он в 2009 году, обращаясь к Конгрессу.

В 2011-м, однако, он подписал указ, предусматривающий в том числе дополнительные ограничения на перевод заключенных из лагеря, отсрочив его ликвидацию, - как говорил тогдашний министр обороны Роберт Гейтс, противодействие со стороны законодателей не позволяло закрыть тюрьму.