«Господь управит. Жди, Господь Сам все управит

Господь на работу определил Несколько раз заходила женщина в храм. Постоит, помолчит, свечку зажжет и уходит. Потом все же решилась - подошла спросить, как ей быть. На работу ей надобно устроиться, а профессия инженерная, сугубо мужская. Не берут.Молебен заказала, потом еще

Пошли мне, Господь, второго Скандалы неслись за Таганкой - как за всем театром, так и за каждым по отдельности таганцем. О, сколько всего тянулось за Высоцким! Каких только слухов не было: то застрелился, то улетел и не вернулся, то еще что-то. Жили празднично и

42. Господь платит за то, что заказывает Бог же мира, воздвигший из мертвых Пастыря овец великого Кровию завета вечного, Господа нашего Иисуса (Христа), да усовершит вас во всяком добром деле, к исполнению воли Его, производя в вас благоугодное Ему через Иисуса Христа. Ему

…не плошай — старинная мудрая пословица. Мы сами в ответе за себя, за собственные ситуации, за то состояние и положение, в котором оказались. Пока мы живем на земле, мы на каждом шагу должны делать выбор, принимать то или иное решение и, конечно, брать на себя ответственность за его последствия. Каждому из нас очень хотелось бы, чтоб все решения были правильными. И каждый делает ошибки. Мир так болен, жизнь так сложна, а мы так несовершенны… что порой хочется вообще никаких решений не принимать: будь что будет! Кому-то такая позиция кажется проявлением смирения, доверия к Богу, Который, как известно, «управит»…

Как научиться принимать решения? Как совместить собственную активность, собственную волю с доверием Ему? Что предпочтительнее с духовной точки зрения — принять ситуацию такой, как она есть, или попытаться ее улучшить? Об этом мы беседуем с главным редактором журнала «Православие и современность» игуменом Нектарием (Морозовым).

— Отец Нектарий, в церковной среде мы очень часто слышим выражение: «Господь управит». Чаще всего этими словами успокаивают кого-то или самих себя. А не бывает ли так, что этим «Господь управит» человек просто прикрывает свою лень, беспомощность, малодушие — короче говоря, неспособность или нежелание принять необходимые меры для выхода из трудной ситуации, в которой он оказался, и взять на себя ответственность за будущее?

— Безусловно, так бывает, и очень часто. Хотя бывает и по-другому: человек, наоборот, сделал все, что от него зависело, и после этого продолжает биться, пытаясь прошибить непрошибаемую стену, страшно переживая и нервничая из-за того, что стена продолжает стоять. И тогда становится очевидным, что ему недостает понимания, мудрости, может быть, недостает — для того чтобы осознать: ты все, что от тебя зависело, уже сделал, а прочее управит Господь по Своей воле. А бывают ситуации, когда сразу ясно: делай, не делай, старайся, не старайся, ты ровным счетом ничего не изменишь, остается только положиться на Бога.

Но, конечно, бывает и то, о чем говорите Вы: человек может что-то сделать, в его силах многое изменить, но он не делает ничего. Ситуация ясная, очевидная, она сама показывает, что нужно делать, и люди совет дают, а человек упрямо повторяет: «Господь управит». Безусловно, когда человек возлагает на Бога то, что должен сделать он сам, это надежда ложная. И не просто ложная, а очень дерзкая, более того — наглая, не соответствующая тем духовным законам, которые Господь для нас установил. У старца Паисия Святогорца есть замечательная, условно говоря, методика: когда нужно что-то сделать, я делаю все, что я должен сделать, а потом зажигаю лампадку, воздеваю руки и прошу, чтобы Господь сделал все то, что не в моих силах. Но старец Паисий — он, конечно, и прежде, чем начинать какое-либо дело, обращался к Богу, просил Его благословения.

Каждый из нас обладает какими-то способностями, силами, навыками; у каждого из нас есть какие-то возможности; есть, наконец, близкие, друзья, есть люди, которых что-то с нами связывает, и это тоже наша возможность, если мы правильно, разумно пользуемся их советом, дружбой, поддержкой. И вот все это человек должен постараться применить, все эти свои возможности он должен задействовать. И только то, для чего всего этого недостаточно, восполнит Господь.

— Так ведь всегда недостаточно. Мы постоянно чувствуем ограниченность своих возможностей, своих сил.

— Безусловно, всякий человек, прикладывающий усилия к разрешению какой-либо ситуации, должен понимать, что этих усилий в любом случае недостает. Воля Божия всегда есть, всегда действует. Она может быть той или иной, и человек не знает, какова она на самом деле. Поэтому он и на свой труд должен просить благословения, и по завершении труда молиться о том, чтобы Господь действительно по Своей воле управил.

Но при этом надо отдавать себе отчет в том, что, как бы мы ни старались, ни добивались своей цели, как ни ясна, ни очевидна наша задача — вот это самое «Господь управит» может быть противоположно всем нашим усилиям. Иными словами, нас может ждать самый неожиданный поворот. Мы в одном направлении шли, а Господь вдруг направляет нас совсем в другую сторону. То есть по ходу дела выясняется, что наши усилия были напрасными. И смущаться этим совершенно не стоит. Так — значит, так тому и быть.

— Вы сейчас, по сути, говорите о доверии человека Богу?

— Безусловно. И о каком-то глубоком внутреннем понимании того, что все действительно находится в руках Божиих. Но это не означает, что мы должны сидеть, руки опустив. Мы обязательно должны трудиться. Ведь все то, что мы сейчас говорим, имея в виду какие-то житейские, жизненные ситуации, касается и нашего спасения для жизни вечной. Если человек, подобно Обломову, лежит на диване и говорит: «Господь управит», он как раз и не дает Господу возможности управить. Именно потому, что лежит и не делает ничего сам. Как может Господь управить дело его спасения в этом случае, как Он может заставить человека двигаться, трудиться? Только так сделать, чтоб диван провалился или дом загорелся, в конце концов. Порой действительно Господь управляет в конечном итоге именно так. Но лучше до этого не доводить. Лежать на диване и ждать, что Господь управит дело твоего спасения за тебя, — это ведь не только наглость, как уже сказано, это прежде всего безответственность, леность и упорство во грехе.

— Наши рассуждения о доверии к Богу нередко страдают такой… розовостью что ли. Ведь на самом деле доверие к Богу означает не прижаться к кому-то большому и сильному, защищающему тебя от всех напастей и согревающему в любом холоде, а, напротив, выйти навстречу всем ветрам, принимая все происходящее с тобой как Его волю о тебе.

— Не совсем так, хотя я понимаю, о чем Вы говорите. Дело в том, что довериться Богу — это и значит прижаться не просто к какому-то большому и сильному, а к Тому, Кто тебя любит больше, чем кто бы то ни было, и заботится о тебе лучше, чем кто бы то ни было, и знает, что тебе нужно, яснее, чем кто бы то ни было. Но это не означает, что ты избавляешься от внешних напастей, от неурядиц, невзгод, бед. Потому что, если Богу угодно, чтобы ты через них прошел, ты через них будешь проходить. Да, когда-то эти испытания будут умеренными, а когда-то они окажутся страшными, но они на самом деле тебе необходимы. То, что ты доверился Богу, тебя от испытаний не избавляет. Зато избавляет от другого: от внутренних метаний, от душевной скорби, от ощущения, что ты потерян, забыт и брошен. А это самое главное. Доверие к Богу дает тебе покой. Сам Бог посылает тебе покой за то, что ты Ему доверился.

А вот когда человек не доверяется Богу, когда он мечется из стороны в сторону, пытается что-то сделать сам там, где невозможно что-либо самому сделать, он еще много зла и боли причиняет и себе, и другим этими своими метаниями.

Человек, спасающий утопающего, зачастую сам подвергается риску утонуть, потому что утопающий хватает его за руки, пытается на него залезть, фактически его топит. Поэтому спасателям рекомендуется в таких случаях сразу бить утопающего в нос, чтобы от боли отключился. А нам, чтобы не уподобляться тому, кого приходится бить в нос, нужно научиться доверять спасающему нас Богу. Потому что, когда доверяешь, по крайней мере этой боли, этого кровотечения из носа ты точно можешь избежать.

— Но ведь иногда мы получаем такие удары… и не только лично мы. Как смириться с теми ужасными ситуациями, в которых подчас оказываются люди?

— Я часто вспоминаю страницы замечательной книги Галины Пыльневой «Глинская мозаика». Автор спрашивает последнего наместника Глинской пустыни схиархимандрита Серафима (Амелина), как ему удалось справиться с той скорбью, которая должна была его сердце охватить, когда он увидел, как разрушается Глинская пустынь, как изгоняется оттуда братия. И он ей ответил: «Я принимаю это как волю Божию». И она никак не могла этого вместить, никак не могла этого понять: как воля Божия может заключаться в разрушении монастыря?.. И прошло много, много лет, прежде чем у нее это понимание появилось. Дело в том, что воля Божия — это не что-то такое, что можно прямолинейно понять, истолковать для себя. Наши судьбы и судьбы целых народов складываются из событий, которые воле Божией, может быть, и противны сами по себе, но тем не менее могут вести людей, любящих Бога (см.: Рим. 8 , 28), к неким высочайшим вершинам: к доверию Богу, соединению с Богом. И не дано нам эту премудрость Божию понять, ей можно только довериться.

Представьте себе человека, ничего не знающего о медицине, о хирургии и о собственном его внутреннем устроении, об анатомии. И вот у него что-то внутри болит, и он, ничего о медицине не зная, попадает-таки к врачам. И что с ним делают? Его усыпляют, взрезают ножом, начинают в нем копаться, удаляют какой-то орган или часть органа… Легко ли ему поверить, что его таким образом лечат, более того — спасают ему жизнь? То же самое, только неизмеримо сложнее и для нас невместимее, связано с волей Божией, с тем, как спасает человека Господь. Господь ведет спасение не одного только человека, а множества людей. А довериться Ему обязательно надо. Если уж мы доверяемся врачу и действительно даем себя усыпить и делать что-то с нами беспомощными, то тем более нужно довериться Богу.

— Многие хотели бы довериться священнику, духовнику. Иногда это желание приобретает болезненный или инфантильный характер: «Почему Вы, батюшка, не предостерегли меня от этой ошибки? Теперь я расхлебывай…» Вы с этим сталкиваетесь?

— Я уже знаю, что ответить: «Если Вы понимаете, как Вами надо руководить, лучше, чем я, то я точно не могу это делать». Но вообще я должен сказать, что словосочетание «духовное руководство» в наше время все больше и больше обессмысливается. Сегодня найти священника, который мог бы быть руководителем в полном смысле этого слова, на мой взгляд, почти невозможно. Если это есть, то только как исключение. Конечно, священник, обладающий определенным опытом, может человеку подсказать, помочь ему избежать какой-то ошибки, направить его на верный путь. Но в полном смысле слова человеком руководить… Современный священник, на мой взгляд, не должен этого делать. Мы и собой-то руководить не можем, сами себя не можем куда-то вести и направлять. Поэтому те, кто берутся руководить, они, как правило, совершают очень большую ошибку. И потом за это расплачиваются и они сами, и люди, им доверившиеся. Потому и прихожане не должны от священника требовать руководства всей их жизнью вообще.

— Вот очень распространенное словосочетание — «принимать решение». Все уже читали, все слышали, что если человек — личность, если он что-то значит, чего-то стоит, то он должен непременно уметь это делать; что способность принимать решения и брать на себя ответственность за эти решения, за свои поступки — качество настоящего человека. А с точки зрения православного пастыря, что значит — принимать решение? Согласны ли Вы как священник, что христианин должен уметь это делать, и как именно он должен уметь это делать?

— Уметь принимать решения и отвечать за их последствия — это то, что решительно необходимо любому человеку. А для того, чтобы быть христианином, это необходимо вдвойне. Потому что в нашей жизни сплошь и рядом возникают ситуации, которые нельзя прожить по инерции, в которых обязательно нужно определить свою позицию, дать себе полный отчет: так я буду поступать или иначе и почему.

Есть люди, которые, как улитки, забираются в раковины: они ведут совершенно обособленную жизнь, в которой не нужно принимать решения, не нужно ни за что отвечать. И они действительно проживают по инерции не какую-то одну ситуацию, а жизнь в целом. Но это не жизнь как таковая. Это какая-то полужизнь, полузабытье. Есть люди, которые, напротив, откликаются на все, по первому зову бросаются что-то делать, спешат что-то сказать, но руководствуются при том какими-то внутренними импульсами. И это неправильно, потому что какая-то часть этих импульсов окажется верной, а какая-то будет ошибочной. Да, приходится слышать, что непосредственная реакция — самая искренняя, что непосредственно реагирующий человек — он уж точно не коварный, не подлый, прямой, открытый. Но ведь в нас страсти примешиваются к любому абсолютно действию, к любому нашему эмоциональному состоянию. И наша непосредственная реакция, она всегда тоже страстная. И очень часто при том неразумная, по крайней мере необдуманная. И даже если мы вот так импульсивно бросаемся какого-то человека, которого убивают на улице, защищать, это может привести к трагическим последствиям — мы можем заступиться вовсе не за того человека, за которого действительно нужно заступаться, мы можем кого-то покалечить, убить, нас самих могут убить, в конце концов.

А для того, чтобы принять правильное решение, необходимо вначале ситуацию правильно оценить, взвесить все «за» и «против», понять, чего от тебя прежде всего в этой ситуации ожидает Господь, и потом уже сообразно с этим принимать решение. Ведь если у нас нет информации о той ситуации, в которой нам предстоит действовать, если мы ее не обобщили, не проанализировали, то мы не можем даже задаваться вопросом, какие наши действия будут угодны Богу. На этот вопрос мы можем ответить только тогда, когда мы более или менее что-то для себя уяснили. Некоторые ситуации совершенно очевидны, они в Евангелии для нас раскрываются. А другие сложны, неочевидны, и они тем более требуют от нас обращения к Богу.

— Но все равно ведь можно ошибиться?..

— Конечно, можно. Но здесь действует принцип, о котором говорит преподобный авва Дорофей: если ты обратился к Богу, помолился и хотел исполнить Его волю, а потом оказалось, что ты ошибся, то Господь не будет тебя осуждать, потому что у тебя было намерение исполнить Его волю. И последствия ошибки уже не будут тяжелыми, трагическими.

А если ты даже и не вспомнил о воле Божией, а просто действовал так, как тебе представляется правильным, или выгодным, или хорошим, или угодным кому-то, но не Богу, то последствия ошибки будут гораздо тяжелее. И у того же аввы Дорофея есть ответ на вопрос, как поступать, когда нет времени на рассуждения. Он говорит, что нет ничего быстрее ума. И для того, чтобы возвести ум к Богу, нужно одно мгновение. И вот это возведение ума к Богу в каждой ситуации, когда от нас требуется принять какое-то решение, — оно необходимо. Когда же у нас есть время, то к принятию решения, безусловно, надо готовиться. И если у нас возникают внутренние неясности, то у преподобного Варсонофия Великого есть такой совет: в течение трех дней молиться, чтобы Господь вразумил, как конкретно в этой ситуации поступить. Если трех дней у нас нет, то нужно помолиться трижды в течение короткого времени, подобно тому, как Господь молился в Гефсиманском саду, а после этого уже действовать.

Все это должно составлять единое целое — и здравый смысл, и рассуждение, и молитва. Когда ответ очевиден — он очевиден, и просить, чтобы Господь послал тебе некие особые знаки, нет необходимости. Можно просить только о том, чтобы Господь даже среди этой ясности не попустил тебе ошибиться. Что порождает ошибку? Наше несовершенство, оно отделяет нас от Бога. Преподобный Силуан Афонский говорил: «…Совершенные ничего не говорят от себя». Что значит — от себя? Это значит говорить по собственному разумению, действовать от собственного тщеславия, проявляющегося в той или иной мере, от собственной гордыни, от желания показать себя. Когда человек говорит или делает только то, что угодно Богу, он через это не себя проявляет, а Богу служит. И иногда в некоторых людях такое удается замечать, и разница становится понятной. Значит, тем более надо стараться действовать не от себя, а от Бога: стараясь хотя бы и несовершенным, но инструментом, орудием в руках Божиих стать. Конечно, был бы я точным, хорошим инструментом, все было бы по-другому! Но мы — инструменты несовершенные, кривые, тупые, ржавые… И тем не менее что-то может и с нашей помощью хорошее получиться, если мы себя в правильные руки вкладываем, то есть в руки Божии.

Необходимость принять решение мы порой называем бременем. Почему? Потому что, во-первых, можно ошибиться. Во-вторых, постоянно возникают ситуации, в которых не просто можно ошибиться, а нет безболезненного решения, любой путь связан с какими-то жертвами. Решишь так — от тебя отвернутся люди, которые для тебя важны, а может быть, даже не только важны, но и дороги. Решишь иначе — причинишь зло тому, кто и так гоним несправедливо и угнетаем. И вот как здесь быть? Конечно, хочется уклониться, сказать: «Я не буду вообще никакого решения принимать». Но раз тебе Господь эту ситуацию послал, значит, ты должен ее как-то разрешить, даже выбрав из двух зол меньшее. Ты должен поступить по совести. И тут особенно важна молитва.

— Очень трудны решения, от которых, как ни крути, кто-то пострадает. Действительно, хочется сказать: «Не буду ничего решать, пусть все остается как есть». Например, у меня с трудом поднялась бы рука уволить человека, который явно не справляется с работой.

— Бывают ситуации, когда человека можно потерпеть, невзирая на то, что он со своей работой не справляется, но бывает и так, что нельзя. Нельзя, когда от того, что он не справляется с работой, страдают другие люди; когда общее дело терпит ущерб, который невосполним, неисправим. И когда нет лишних денег, а они нужны для того, чтобы платить кому-то другому, кто будет за него его работу переделывать. Тогда жесткое решение необходимо принять. Я тоже никогда не принимаю таких решений сразу, всегда стараюсь дать какую-то отсрочку, какой-то шанс этому человеку. Я не уверен, что это правильно. Возможно, есть руководители, которые сразу видят, что с этим человеком нужно расстаться, и сразу это делают. Но я всегда жду — может быть, какой-то ситуации, которая убедила бы меня окончательно в необходимости расставания. А иногда человек сам уходит.

— Есть люди по природе, по складу своему активные, энергичные, предприимчивые, склонные к решительным действиям. Они не удовлетворяются той ситуацией, в которой находятся, ищут лучшей и готовы за нее бороться. А есть люди другие — они менее склонны к внешней активности, больше погружены в себя, в свой мир и просто предпочитают погоне за успехом душевный покой. Не кажется ли Вам, что вторые, в отличие от первых, удобопреклонны к духовной жизни? А из первых получаются карьеристы, борцы за место под солнцем…

— Нет, не соглашусь. Духовная жизнь человека не определяется всецело природным складом его характера, особенностями его темперамента, врожденными свойствами его психики. Она зависит от направления его воли, от тех сердечных расположений и намерений, которые лежат в основе той или иной деятельности или же бездеятельности человека. Нет оснований утверждать, что человек активный ориентирован исключительно на продвижение по карьерной лестнице, а тот, кто погружен в себя и предпочитает покой, исполнен жизни духовной. Мы знаем, что прежде, чем человек приходит к жизни созерцательной, к жизни внутренней, он трудится неким внешним образом. Это касается борьбы со страстями, это касается дел любви, любого подвига добродетели. А все это без активности невозможно. Если человек боится какого-то лишнего движения, лишнего общения, лишнего выхода из своего замкнутого и комфортного мирка, то он себя и в храм не вытащит лишний раз, помолиться лишний раз не встанет. И самое главное — не вступит в те взаимоотношения, без которых невозможно ему помочь. Он будет устраняться от любой ситуации, где нужно потратиться душевно, где нужно что-то отдать.

Конечно, люди по складу своему бывают очень разными. Говорить о преимуществе одного из описанных Вами человеческих устроений невозможно без конкретных примеров, вне конкретных ситуаций. Как активность, так и пассивность может быть вполне оправданной, если не выходит за границы меры; но может носить и патологический характер. Ни то ни другое само по себе не подталкивает человека к вере. Все дело в том, ради чего человек активен или пассивен. Если я пассивен потому, что избегаю какого-то душевного труда, не хочу растрачивать себя, это неправильно. Если я активен потому, что мне иначе скучно жить или я от самого себя бегу, это тоже неправильно. Но если я активен потому, что вижу перед собой необъятное поле тех дел, которые необходимо совершить, и не ради себя, а ради других людей, ради Церкви, то это хорошая активность. И если я ухожу от этой активности, потому что понимаю, что мне нужно как-то себя собрать и внутренне собой заняться, то это тоже правильно.

Евангелие дает нам ответы на вопросы такого рода. Вот апостолы, которых избрал Господь. Был ли среди них хоть один пассивный человек? Невозможно, будучи человеком пассивным, уходящим в себя от чего-то внешнего, идти и проповедовать Евангелие — особенно когда ты понимаешь, что тебя будут не только бить, тебя будут гнать, тебя даже, быть может, убьют за это, в конце концов. Помимо всего прочего, проповедь Евангелия сопровождалась постоянным сопротивлением, сначала иудейской среды, а затем языческого мира. И это противостояние, безусловно, с психологической точки зрения не могло быть простым. Мы знаем, как непросто общаться с трудными людьми. А тут изо дня в день, и с самыми трудными. Это очень непросто. И понятно, что тут ни о каком самосохранении, ни о каком самосбережении не могло идти речи. Здесь речь шла о самоотдаче.

Вспомним другой евангельский эпизод — с Марфой и Марией. Господь не порицает активность в лице Марфы и не поощряет пассивность в лице Марии. Просто Марфа хлопотала сверх должного. Ее, может быть, беспокоило качество, количество пищи, разнообразие блюд, то есть вещи несущественные. И эти слова Спасителя — Марфа, Марфа, ты заботишься и суетишься о многом… (Лк. 10 , 41) — уместно вспоминать, когда у нас речь заходит, например, о трапезе после праздничного богослужения. Есть внутренний смысл, а есть внешнее, и излишняя активность заставляет этим внешним внутреннее подменять, делать из внешнего какой-то культ.

— Все-таки от чего это зависит — умение принять решение в сложной, противоречивой, болезненной ситуации? Каким надо быть, чтобы решения были правильными?

— Очень многое зависит от внутреннего труда, от того, насколько ответственно человек занимается своими внутренними процессами; насколько они у него упорядочены. Если в душе у человека некое броуновское движение: мысли, переживания, воспоминания, эмоции и прочее, то из такой среды родиться правильному решению достаточно сложно. Когда человек пытается свои внутренние процессы упорядочить, направить их туда, куда нужно, тогда это бывает гораздо проще. Обычно мы это так обозначаем: собранный человек или несобранный. У несобранного все разваливается в разные стороны, и он никак не может собрать все то, что необходимо для принятия решения.

— А если решение нам уже продиктовано заранее? Если нам уже предписали поступать в такой-то ситуации так-то?..

— Да, во многих рабочих, житейских ситуациях бывает так, что есть формальное решение. Оно для всех как бы естественно, всем понятно. Оно, может быть, даже прописано в какой-то инструкции, в каком-то регламенте, если речь идет о работе, но оно неправильное. Я могу, конечно, его принять и потом я везде, на всех уровнях, оправдаюсь, объясню, почему я это решение принял: потому что так прописано в инструкции, в моих должностных обязанностях. Но это решение будет против совести, против здравого смысла. Ни в коем случае нельзя принять формальное решение. Надо принять решение, которое исходит из здравого смысла, которое согласно с нашей христианской совестью.

— Но ведь человек при должности обязан исполнять инструкцию?

— Тем не менее бывает много ситуаций, когда исполнение инструкций может погубить всех, а нарушение инструкции может спасти. Это тоже бывает сплошь и рядом. Инструкция инструкции рознь. Конечно, когда ты летишь в самолете и пренебрегаешь инструкцией сначала надеть кислородную маску на себя, а потом на ребенка, то это может закончиться фатально и для тебя, и, как следствие, для ребенка. Но бывают и совершенно другие ситуации, когда инструкция говорит: накажи, а совесть — покрой любовью, потерпи…

— Мне кажется, способность принять решение, решительность нужны человеку прежде всего в деле его спасения. Ведь именно здесь мы подчас проявляем удивительную нерешительность, малодушие и… беспечность. Недавно от одного знакомого, человека в солидном уже возрасте, услышала: «Стал бояться смерти, потому что окажусь, уж наверное, в аду». Я ему: «Но ведь у Вас еще есть время!». — «Есть, но, знаете ли… Сложно все это…»

— Человек сегодня бежит от любого труда. Труд — это то, что для человека трудно. Люди устроены по-разному. Одному человеку нетрудно, скажем, разгружать вагоны, зато трудно было бы весь день сидеть в офисе. А другому наоборот. Но вот душой работать, с собой что-то делать, себя изменять, со страстями своими бороться — это всем очень трудно. А христианская жизнь — она с этим трудом сопряжена, совершенно неразрывно связана внутренней связью. И поэтому человек, убегая от внутреннего труда, от христианской жизни убегает. Отсюда и рождаются эти слова: да, наверное, да, подумаю, да, может быть, в следующий раз… Но время-то, оно сокращается, и чем дальше, тем меньше времени, да и сил все меньше остается на то, чтоб заняться, наконец, собой.

Я думаю, что беспечность эта людям во все времена была присуща. Но мы к тому же живем в такой период, когда и технические достижения, и сам характер окружающей нас жизни всеми возможными способами человека к этой беспечности, безответственности подталкивают. Потому что человек, которому трудно, у которого действительно возникают серьезные проблемы, приходит домой и упирается в экран телевизора или в монитор компьютера. И до поздней ночи будет лазать по каким-то сайтам, по соцсетям, смотреть забавные ролики в ютубе. Если это плохо успокаивает, он возьмет еще несколько бутылок пива. И так — до поздней ночи, до тех пор, пока не упадет как подкошенный. Вот так человек создает себе беспечность — и сегодня, и завтра, и послезавтра. Собственно, для него каждый день будет завтра — сегодня можно посмотреть телевизор, уткнуться в компьютер, выпить пива и принять снотворное, а все серьезное на завтра отложить. А назавтра он к самому себе через все это уже не пробьется. И по этой причине молиться не сможет, потому что молитва — это общение двух личностей, человека и Бога. А человек себя найти не может, поэтому не может к Богу обратиться, и не представляет себе, Кто есть Бог. Поэтому молитва обессмысливается — человек говорит: «Пытаюсь молиться, но ничего, кроме слов». Бог человека с периферии перемещает к центру, а там, в центре, только он и Бог, там больше никого нет. Вот почему радость с человеком всегда есть кому разделить, а вот боль никто с ним разделить не может. Там, внутри, он остается наедине — сначала с болью, а потом с Богом. Хотя иной человек и в этом состоянии может Бога не встретить. И это уже ожесточение сердца.

Журнал «Православие и современность» № 37 (53)

Между покрытыми мхом нижними рядами старого церковного сруба была незаметная со стороны маленькая дверца, прикрытая позеленевшей от времени печной заслонкой. О ней все забыли. Да и зачем помнить, если узенький проход, служивший когда-то для доставки угля и дров к церковной печи, по назначению уже давно не использовался, так как саму печь разобрали по ненадобности, а храм вот уже три года как закрыли. Вернее, церковь закрыли, а здание храма пока еще стояло, храня от непогоды и растаскивания колхозное добро: немного посевного зерна, конскую упряжь, ведра с лопатами и метлами.

Сельские пацанята отыскали потайной вход и, устраивая свои незамысловатые игры, определили здесь место для своего «штаба». Прошедшая война хоть и закончилась более пятнадцати лет назад, была еще рядом. Живы были отцы-фронтовики, почти каждый день вольно или невольно вспоминавшие лихую годину; о победе и подвигах рассказывали в школе; старушки в вечерних скамеечных разговорах по-прежнему проклинали «ее, неладную»; да и немецкая каска, из которой хлебали дворовые Шарики и Барсики, славно прижилась в дворовом хозяйстве.

Церковь еще недавно работала. Службы, хоть изредка, но проводились. Присылали из епархии на месяц-другой очередного священника, но, как только тот начинал обживаться и знакомиться с народом, тут же убирали. Постоянный печальник и молитвенник никак не вписывался в идеологическую составляющую пятилеток социализма. Не нужен священник передовому колхозному крестьянству. Раздражалось сельсоветское начальство: как никак, уже Гагарин в космосе побывал и никакого Бога не видел, а бабушки с дедушками все не успокоятся…

Последним священником был худенький, неказистый, немощный мужичок с редкой седой бородкой, который службу вел так тихо и невнятно, что на первых порах казалось, будто в алтаре никого нет. Лишь застиранное белое облачение, мелькавшее за Царскими вратами, свидетельствовало о наличии священнослужителя. Батюшка со всеми соглашался, всех молча выслушивал и только кивал своей маленькой головой да мелко поспешно крестился, повторяя: «Господь управит, Господь управит…»

Что и как «управит», было непонятно, но областное религиозное начальство, которое так и называлось - «Совет по делам религий», - угрозы в данном «служителе культа» никакой не определило. Поэтому до установленного дня, когда на сельском сходе зачитают письмо от «имени сельской интеллигенции и трудовых колхозников» с просьбой закрыть «очаг мракобесия и предрассудков», было решено священника никуда не переводить.

Так и служил батюшка свои воскресные и праздничные службы, незаметно приезжая и так же невидимо для всех уезжая. Где его семья, дом, родные, никто толком не знал. Знали только одно: в городе живет. Впрочем, по существу это никого из власть предержащих в данном селе не интересовало, но, как оказалось, зря.

Весна выдалась в тот год засушливой. Хоть и было много снега на полях, но он сошел за несколько дней одним половодьем, затопив спускающиеся к речушке огороды и напрочь снеся деревянный мосток, соединяющий две стороны села. После схлынувшей в одночасье воды лишь несколько раз прошел дождь, а после Пасхи небо стало забывать, что такое тучи.

Старички пошли в сельсовет с просьбой разрешить выйти в поле с иконами да с батюшкой, упросить Бога дождик даровать. Куда там! Взашей, чуть ли не с порога вытолкали, отправили внуков нянчить или по хозяйству справляться. Да и как власть советская подобное разрешение даст? Ведь Бога-то никогда не было и нет?! Или не власть она вовсе?!

В воскресенье после службы устроили прихожане совет, как же все-таки отслужить молебен о дождике не в храме, а как положено: там, где пшеница да кукуруза с подсолнечником посеяны. Судили-рядили, но выходить в поле без разрешения значило в те времена не только на священника беду накликать, но и семьям своим навредить, детям прежде всего.

Батюшка во время этого церковного схода сидел в уголочке и все вздыхал горестно. А что он еще мог? Только молиться да свое «Господь управит» повторять - вот и все разрешенные возможности. По тогдашним законам он был наемником при приходе. Все решал староста, да двадцатка вместе с начальством областным, к слугам Божиим неласковым.

Пригорюнились прихожане. И было отчего: от урожая зависели они все, и года голодные послевоенные хорошо помнили тоже все. Уже было почти решено отслужить молебен на приходском дворе в среду (как раз Преполовение припадало), но тут подал голос священник, причем решительно. Никто не ожидал от него такой властности:

Вы тут посидите, а я к председателю схожу.

Все как-то разом замолчали и согласились.

Староста сделал рывок идти вместе с батюшкой, но тот остановил его и от помощи отказался. Причем хоть и вежливо, но настойчиво:

Здесь посиди, мое это дело.

Председатель колхоза был на тракторном дворе. Он всегда сюда, к технике поближе приходил, когда трудно было да звонки из района и области одолевали. Только тут председателю хорошо думалось - у любимых с детства механизмов да тракторов, которые напоминали главе колхоза своим урчанием и запахами любимый Т-34, на котором он от Ковеля до самой Праги прошел. Думать же было о чем. Главное - как влагу живительную сохранить при таком суховее и жаре запредельной?

А в конторе не работалось. Да и о какой работе могла быть речь, когда с утра до вечера получал председатель все больше директив, указаний и безотлагательных бумаг с требованиями и приказами? Оправданий и жалоб на погоду никто слышать не хотел. Прекрасно понимал колхозный глава, что никакие причины и ссылки на жару его не оправдают. Виноват - и все.

Пребывая в таком невеселом настроении, колхозный голова сидел за механизаторским столом и тупо смотрел на палочки выходов, сплошной стеной стоявшие напротив механизаторских фамилий. Работали много, как и положено на селе. Трудились рук не покладая, от зорьки до зорьки. Но что они получат, с такой засухой? Детворы же в каждой хате после войны народилось множество. Чем кормить?

Невеселые размышления председателя прервало тихое:

Здравствуйте, Василь-Петрович!

Перед колхозным головой стоял священник в сереньком, не по жаре, пиджачке, теребивший в руках такого же цвета - вылинявшую - поповскую шапочку-скуфейку.

Попа на механизаторском дворе Василий Петрович никак не ожидал увидеть, да и вообще видел его лишь пару раз мельком и даже не знал, как того зовут.

Тот, догадываясь о затруднении председателя, представился:

Меня отец Михаил именуют, служу я при церкви вашей…

Ну и?.. - буркнул Василь-Петрович.

Да вот дождика нет, надобно в поле выйти помолиться.

Ты молись, не молись, - раздраженно ответил председатель, - а синоптики сказали, что до конца месяца дождя не будет.

Так то синоптики, - возразил отец Михаил, - а то Бог.

Василь-Петрович не то что отмахнуться от подобного утверждения захотел, он уже и воздуха в грудь набрал, чтобы отправить попа куда подальше, но тот тихо и умиротворяющее продолжил:

Бог-то - Он все управить может.

Это «управить» холодком коснулось председательского сердца (или ветерок так подул?), и Василий Петрович остановился и неожиданно для себя спросил:

И что, дождь пойдет?

Должен пойти, - ответствовал батюшка, - Бог-то видит, что хлеб насущный не для богатства и наживы, а для жизни своей и для детишек просить будем. Как не помочь? Поможет.

Председатель долго смотрел на маленького неказистого священника и не мог понять, откуда такая уверенность у того, кто по всем параметрам - сплошной никому не нужный пережиток. Но даже не это смущало главу колхоза. Дело в том, что сам Василь-Петрович - непонятно, с какой стати - вдруг железобетонно понял, что дождь пойдет, если помолиться.

И куда ты со своим приходом идти собрался? - вместо окрика-отказа вопросил председатель.

На криницу, в балку, через поля, - ответил священник, и продолжал, - по дороге Слово Божие почитаем, да помолимся усердно, а на кринице водичку освятим.
- Когда собрались?

А в среду, на Преполовение.

Если бы председателю за полчаса до этого сказали, что он разрешит крестный ход ради дождя, он бы в лучшем случае рассмеялся или выругался. Но сейчас Василий Петрович лишь произнес:

Не дай Бог, если дождя не будет!

Как не будет, пойдет дождичек, Господь управит, - заверил отец Михаил.

В среду, после Литургии, из церкви с крестом и хоругвями вышло полсотни прихожан, сопровождаемых гурьбой только что распущенной на каникулы детворы. Они шли по центральной улице села с пением: «Воздуха растворение повелением Твоим прелагаяй, Господи, вольный дождь с благорастворенными воздухи даруй земли…» Молящихся было бы больше, если бы не рабочий день. Впрочем, и этот немногочисленный крестный ход переполошил сельский совет, на крыльцо которого выбежали и землемер, и паспортистка, и секретарь, а из открытого окна главы сельсовета было слышно, как тот кричал в телефонную трубку:

Я не разрешал, это Василь-Петрович добро дал…

Крестный ход еще не успел дойти и до полевой дороги, как, нещадно тарахтя и поднимая клубы пыли, со стороны города прикатил участковый. Бросив на обочине трофейное средство передвижения, он подбежал к священнику, торжественно с крестом и кадилом шествовавшему за иконой и хоругвями, сорвав фуражку, выставил ее перед собой, как запрещающий жезл, и заорал:

Стой! Куда?! Кто позволил?

Тихо, милиция, не кричи, - ответствовал за отца Михаила церковный староста. - Видишь, молятся люди. Нельзя кричать. А на крестный ход нам председатель согласие дал.

Милиционеру после подобного объяснения осталось лишь размышлять о том, куда, кому и как докладывать. А крестный ход все шел и шел через поля, останавливаясь на поворотах и пересечениях дорог. Даже издалека были слышны песнопения и голос священника, читавшего молитвы. Странно это было… Его, голосок-то батюшкин, в церкви не всегда различали, а здесь почему-то и самого отца Михаила уже не видно, а голос - слышно.

Перед тем как выйти к балке, где находилась известная всей округе криница, дорога запетляла в гору с геологической вышкой наверху. Православные опустились на коленки, а батюшка все воздевал руки к небу, читая молитвы. Примолкли ребятишки. Среди вздохов, всхлипов и «помоги, Господи» можно было различить лишь жаворонков. Даже ветер затих.

Крестный ход спустился в прохладную, заросшую лесом балку. Пока священник, не спеша, служил водосвятный молебен, а хор распевал «Преполовившуся празднику, жаждущую душу мою благочестия напой водами…», в полях посвежело, появились тучки, а вечером… вечером пошел дождь.

Он шел до пятницы, лишь ненадолго прерываясь, чтобы дать время сельчанам управиться по хозяйству.

В пятницу же, в городе, в малом зале райкома исключали из партии Василия Петровича (с председательского поста его еще в четверг прогнали).

Как же ты, фронтовик, орденоносец и так на руку попам сыграл? - кипятился партийный секретарь. - Когда весь народ советский к коммунизму стремится, ты мракобесие поддерживаешь!

Грозно смотрели на Василь-Петровича и секретарские глаза, и глаза портрета, над секретарем висящего.

Вот скажи нам, - вопросил секретарь, - зачем ты это сделал?

Ничего не ответил фронтовик. Он просто подошел к окну и открыл его. В зал хлынул поток прохладного, мокрого воздуха. Помещение наполнилось шелестом идущего спасительного дождя.
* * *

Через темный лаз церковного сруба пролезли несколько мальчишек с выгоревшими за жаркое лето головами и с облупленными, как на подбор, носами… В церкви было прохладно, сухо. Пахло зерном и еще чем-то таким… чем, мальчишки не ведали. Да и откуда они могли знать церковный запах?

Вдруг большая церковная дверь заскрипела, приоткрылась, и в храмовый сумрак вошел Василий Петрович.

Деревенская ребятня, в своем невидимом со стороны уголке, притихла, уткнувшись в ладошки и плечи друг друга. Испугались мальчишки колхозного сторожа: вдруг застукает, и у них больше не будет такого неизвестного никому «штаба»?!

Василий Петрович их не видел. Да и не по сторожевым своим делам в церковь он зашел. Прикрыв дверь, он направился к заброшенному алтарю. Там, вверху, над бывшим куполом, сохранилась икона. Василь-Петрович не знал, чья это икона, он просто стоял, подняв голову вверх, смотрел на святой образ и тихонько так повторял:

«Управь, Господи!»

Протоиерей Александр Авдюгин

В воспоминаниях детства Александра Рейнгольдовича запечатлелся образ его бабушки Марии, которая была пастором лютеранской церкви в Оренбурге. Саша рос и воспитывался в многодетной семье с братом Володей и сестрой Таней. Их родители трудились в колхозе «Коммунист», отец Рейнгольд Яковлевич - механизатором, мать Эмма Густавовна - дояркой. Суровый оренбургский климат отрицательно сказывался на здоровье детей. В 1987 году семья вынуждена была переехать на новое место жительства в д. Рудня Дзержинского района Калужской области. В 1994 году Александр получил аттестат о девятилетнем образовании и поступил в Калужский железнодорожный техникум.

Всё у молодого человека было как-будто хорошо, но на душе было неспокойно, она искала чего-то другого. В один прекрасный момент он понял, что душа искала веры и стремилась к Богу. Но какую веру выбрать? У католиков и лютеранцев всё холодно и упрощённо в духовной жизни, слишком легко и комфортно. К примеру, католическая служба длится всего десять минут и, причём, сидя. Что может получить душа за этот короткий промежуток времени? Другое дело - православная вера. Нигде нет такой красоты, торжественности и сопричастности с Богом, как в православном богослужении. За два часа, проведённые в храме, человек при всей его немощи, обременённый мыслями о житейских проблемах, хотя бы пять минут побывает с Богом.

У отца Александра есть поговорка: «Господь сам всё управит». Так в дальнейшем и получилось по жизни. В учебном заведении он познакомился с новыми друзьями - Георгием и Владимиром. Они вместе стали заниматься закаливанием, ходить на кикбоксинг. После 2 курса, на летних каникулах, Александр и Георгий независимо друг от друга покрестились (Владимир был крещён). После крещения друзья оставили прежние увлечения и изменили свою жизнь. Они стали читать духовную литературу, посещать службы в православных храмах Калуги, ездить в Оптину пустынь. Постепенно у них сформировалось православное мировоззрение. После окончания железнодорожного техникума в 1998 году Александр и Георгий без колебаний поступили в Калужскую духовную семинарию (через год в неё поступил Владимир).

В 2000 году Александр познакомился со своей будущей супругой Настей, учащейся Калужского духовного училища, отделения иконописи. А в феврале 2002 года появилась ещё одна семейная ячейка общества: молодые люди повенчались. Семинарист Александр начинал своё служение в Никольском храме г. Калуга. 7 марта 2002 года его рукоположили в диакона, а 27 сентября того же года в священники. В марте 2003 года отец Александр с матушкой Анастасией после окончания духовных учебных заведений были направлены в п. Середейский. Для проведения богослужений жительница посёлка Зинаида Яковлевна Жуйкова предоставила свой дом, который приспособили под временную домовую церковь. В 2001 году Владыкой Георгием были освящены место и крест, который установили под строительство храма. Уже летом 2003 года отец Александр начал строительство нового храма. Залили фундамент, поставили сруб и обложили его кирпичом, накрыли крышу, провели газ и воду. Установили ограду. Большую помощь в строительстве церкви оказал глава администрации района А. Д. Ковалёв.

Храм освятили в честь Рождества Пресвятой Богородицы, и первая служба состоялась в апреле 2005 года на великий Четверг, перед ПАСХОЙ. В 2007-2008 годах священник тяжело заболел, но находил в себе силы и проводил службу в храме в воскресные дни. В 2008 году залили фундамент под колокольню и стали собирать под неё кирпич, который предоставил Калужский хлебокомбинат. Руководитель ДРСУ-3 П. А. Володько привёз песок и щебень. В 2011 году при материальной поддержке ООО «Легион-П» колокольню построили, но, к сожалению, не до конца. Нужны колокола. Они отливаются из сплава цветных металлов, которые придают им звучание. Средний набор колоколов из 5-7 штук стоит от 1 до 2 млн. рублей.

С первых дней служения в посёлке верным помощником священника в его благородных делах является матушка Анастасия. Вначале она была регентом (руководила хором). Не так давно в церкви было пять певчих, сейчас осталось только два, которые поют поочерёдно или вместе. Как никогда матушке пригодились знания и навыки, полученные в духовном училище, в настоящее время она занимается реставрацией икон храма.

Отец Александр занят церковными делами, и потому основные обязанности по православному воспитанию детей ложатся на плечи матушки Анастасии. У родителей растут две симпатичные малышки - пятилетняя Феодосия и Анечка, которой исполнился годик. Отец Александр является помощником Благочинного по социальной деятельности. Под попечением батюшки находится Середейский дом ветеранов, который он посещает не менее одного раза в месяц. Там священник проводит молебны. Пожилые люди всегда ждут его прихода с большим нетерпением. Всем известно, как в этом возрасте нужны духовная поддержка и добрый совет. В прошлом году верующие обратились к батюшке с просьбой освятить крест на братском захоронении павших воинов в с. Богдановы Колодези, что и было сделано. Также через епархию была оказана материальная помощь семьям погорельцев.

За священником закреплено несколько населённых пунктов. Жители с. Богдановы Колодези проявили активность, чтобы в их сельском поселении была церковь, и летом 2010 года началось её строительство. На фундамент, где раньше стоял большой старинный храм, возле сохранившейся колокольни поставили деревянный сруб. Накрыли крышу. Сейчас ведётся обшивка сооружения металлосайдингом. На очереди отделочные работы внутри помещения. Строительство храма в честь праведного Симеона Верхотурского планируется завершить в 2013 году. Этот святой очень почитается в Сибири и является помощником людей в их бедах и невзгодах. Отец Александр привёз со своей родины икону и частичку мощей этого праведника, который теперь будет оказывать свою помощь нуждающимся, призывающим его имя и на Калужской земле. Спонсором строительства церкви является Калужский хлебокомбинат. Возводят храм своими руками отец Александр, местный житель с. Богдановы Колодези А. Писарчик и житель п. Середейский Г. Богачёв. Строительство церкви - благое дело. Богоугодные дела всегда создают между людьми особую атмосферу доверия, взаимопонимания, доброжелательности, где одни стараются помочь другим. Жители села видя, как, не считаясь со временем, трудятся на строительстве церкви эти три человека, прониклись глубоким уважением и стали кормить их горячими обедами. Вот пример истинной христианской любви к ближнему.

В планах священника достроить храм в с. Богдановы Колодези, начать строительство нового каменного храма в п. Середейский, которое благословил митрополит Калужский и Боровский Климент, завершить строительство собственного дома. Пока это только планы, но они благие и непременно сбудутся. Хороший дом, заботливая жена, любящие дети, пасторское служение и уважение окружающих - что ещё нужно в жизни человеку? А остальное Господь сам всё управит.

Геннадий СКОПЦОВ.

Рекомендуем почитать

Дерматология

Ягодный мусс на манке Как приготовить мусс из замороженных ягод

Финансы

Причины, симптомы и лечение патологии

Hi-Tech

Что такое сложение сил. Измерение силы. Сила. Сложение сил

Хобби

Cмертные грехи в православии: сколько их?

Десерты

Рецепты витаминных салатов из крапивы

Фармакология

Ароматная и сочная курица в фольге в духовке – быстро, просто и вкусно