Фильм педагогическая поэма какие проблемы. Эссе педагогическая поэма. Сочинения по темам

Теоретическое наследие А. С. Макаренко, его убеждения и сверкающий талант, получившие полное развитие в 20-е и 30-е годы, до сих пор верно служат школе, обогащают нашу идейную и творческую жизнь. Время не гасит, а открывает все новые и новые грани его подвижнической и разносторонней

Педагогической работы, пережитых им 200 тысяч часов рабочего напряжения – тех драгоценных часов, в течение которых через его руки прошло более 3000 детей и подростков.
“Педагогической поэме” А. С. Макаренко отдал 10 лет напряженного труда. Одним из самых важных событий в истории создания этой замечательной книги является посещение A. M. Горьким колонии, которой руководил Макаренко. Большой интерес великого писателя к намерению создать книгу о педагогическом эксперименте объяснялся, по словам Макаренко, тем, что Горького живо “интересовали новые позиции человека на земле, новые пути доверия к человеку и новые принципы общественной творческой дисциплины”.
“Поэма” рассказывает, как в детской колонии, созданной в первые годы после гражданской войны, шло формирование “настоящего человека” из числа беспризорных, мелких воров, людей, искалеченных трудными и жестокими условиями гражданской войны. Создание великолепного по своим идейно-нравственным качествам коллектива показано в поэме широко и многопланово.
В работе над книгой были и взлеты и периоды неверия в успех. Бывало так, что законченные главы казались не художественным произведением, а “книгой по педагогике”, написанной в форме воспоминаний. Уверенность в писателя вселил А. М. Горький – первый читатель и редактор “Педагогической поэмы”. Он писал: “На мой взгляд, “Поэма” очень удалась Вам. Не говоря о значении ее сюжета, об интереснейшем материале, Вы сумели весьма удачно разработать этот материал и нашли верный, живой и искренний тон рассказа, в котором юмор Ваш уместен, как нельзя более”.
“Поэма” состоит из трех частей. В ее основе – хронологическое описание становления и развития очень сложного воспитательного учреждения, прошедшего путь от анархизма беспризорщины и мещанского индивидуализма до боевой, кипучей советской действительности, освещенной нормами социалистического общежития.
Отличительной особенностью “Поэмы” является мастерское сочетание художественного повествования, теоретической борьбы в педагогике 20-х годов и публицистики. Тонкий художественный вкус А. С. Макаренко не допустил перегруженности книги деталями быта и подробностями педагогических исканий. Он заостряет внимание читателя на фактах и событиях, которые в конечном результате и определили систему воспитания коллектива колонистов и очень выпукло раскрыли суть гуманистической со кой педагогики, а самого автора выдвинули в число лучших выразителей ее боевого духа. Нравственно-эстетический идеал автора поэмы аходит наиболее полное выражение в уважении к человеку и в высокой требовательности к нему, в поэтизации творческого труда.
А С. Макаренко был очень одаренным человеком. Свою педагогическую деятельность он начинал в то время, когда наряду с талантливостью особое значение имели жизненный пример, гражданский пафос, нравственно-идейная целеустремленность и высочайшее бескорыстие. Эти качества позволили ему добиться блестящих успехов в борьбе за воспитание нового человека. Поэзию педагога Макаренко питало его стремление передать воспитанникам все богатство нового мироощущения, обрадовать их новыми перспективами, мыслями и чувствами, сделать их лучше и окрыленнее. Главное в его труде – не “укрощение” дикой ватаги беспризорников, а становление детского коллектива, формирование личности нового человека.

Сочинения по темам:

1. Теоретическое наследие А. С. Макаренко, его убеждения и сверкающий талант, получившие полное развитие в 20-е и 30-е годы, до сих...
2. “Василий Теркин” (другое название – “Книга про бойца “) – поэма Александра Твардовского, одно из главных произведений в творчестве поэта,...
3. Автор наиболее яркой и значительной книги во всей древнеримской литературе жил, по всей видимости, в первой половине I века до...
4. Душевная жизнь Лермонтова была необычайно сложна и тревожна, и каждое произведение его, на котором лежит отблеск его могучей, феноменальной личности,...

Удалось посмотреть фильм «Педагогическая поэма».

Фильм снят по известной одноимённой повести Антона Семёновича Макаренко, выдающегося советского педагога и писателя. В 20-30-е годы прошлого века, он руководил сначала трудовой колонией имени А.М. Горького близ Полтавы, а затем коммуной имени Ф.Э. Дзержинского под Харьковом. Макаренко занимался массовым перевоспитанием детей-беспризорников и малолетних преступников, и добился в этом блестящих, непревзойдённых результатов . Фильм вышел в прокат в 1955 году, и в нём ещё живо ощущается инерция сталинского периода.

Современному человеку, которого отделяет от той эпохи более полувека, достаточно любопытно наблюдать за взаимоотношениями между людьми, показанными в фильме. Естественно, нужно сделать некоторую скидку на то, что мы смотрим художественный фильм, а не кинохронику. Поэтому уместнее рассматривать общие тенденции происходящего, а не степень реализма. Тем более, что современный человек приучен к реализму иного рода. В чём разница реализма «Педагогической поэмы» и современного кино можно понять, например по сцене, когда один из воспитанников убил человека. Само убийство не показано, говорится только о свершившемся факте, внимание концентрируется на отношении персонажей к произошедшему. В современном кино, зачастую лишённом серьёзной смысловой нагрузки, убийство смакуется, показывается во всех подробностях, иногда нарочито замедленно, повреждения, наносимые убиваемому гипертрофированны, насилие немотивированно. Тем не менее такие убийства происходит в рамках фильмов претендующих на реализм.

Фильм «Педагогическая поэма» рассказывает о человеческих отношениях. Поражает, например, степень доверия между людьми. Сначала, нам показывают её в разговоре уже состоявшихся граждан — Макаренко и начальника, назначающего его на должность. В момент, когда Антону Семёновичу предлагают основать колонию в уже определённом месте, Макаренко говорит — «Надо же посмотреть, подходящее ли оно». На, что следует ответ начальника: — «Я уже смотрел. Что ж ты, лучше меня увидишь?». Современному зрителю, скорее всего, может показаться, что начальник-самодур, таким образом самоутверждается перед подчинённым. Совсем по-другому выглядит эта сцена, после того, как в дальнейшем мы видим, её своеобразное повторение в момент, когда Макаренко доверил получить деньги одному из своих воспитанников, показавших себя ранее не с самой лучшей стороны. Принеся деньги воспитанник говорит: — «Вот деньги — пересчитайте» , на что получает ответ: — «Но ты же уже считал!». Таким образом в сцене разговора Макаренко с начальником мы видим не просто разговор двух людей, а разговор двух равных. В сцене же с воспитанником, Макаренко, отказавшись пересчитывать деньги, поднимает того до своего уровня, как бы говоря: «ты — такой же человек, как и я, равный мне». Такое отношение к воспитаннику имеет очень мощный эффект, позволяющий ему почувствовать себя личностью. Эту же сцену дополнительно подчеркивает и третья сцена в конце фильма с приглашённым на праздник сбора урожая писателем Максимом Горьким — несомненным кумиром и авторитетом для ребят. Горькому дают почётное право первым начать покос. Горький берёт в руки косу и начинает трудиться вместе с воспитанниками колонии, что поднимает их до уровня Горького, ведь теперь они вместе занимаются одним делом. То, что раньше приходило к ребятам как осознание, когда они читали книги Горького — «он такой же как мы» , становится объективной реальностью.

Дополнительно, в этой сцене покоса, можно увидеть необыкновенное отношение к труду. Труд здесь обставлен как праздник — заниматься им почётно, и даже великий писатель, не только его не гнушается, но с удовольствием принимается за дело. Любовь к труду и важность его для человека, декларируются даже в песне: «...только тот хозяин жизни, кто живёт трудом своим!..»

Воспитанников колонии на протяжении всего фильма учат быть людьми. А человеком может называться только тот, кто является хозяином своей жизни. «Ограничиваться только жалостью мы не имеем права — мы должны быть требовательными и суровыми», — говорит Антон Семёнович Макаренко — «любить и уважать человека, значит предъявлять к нему высокие требования». Таким образом, основа педагогического метода Макаренко — любовь к человеку, ведь, например, по определению Эриха Фромма, любовь — это заинтересованность в жизни и развитии другого человека.

В фильме показана ценность реального опыта, противостоящая теоретизированиям оторванным от реальности. Вступивший в острую полемику с Макаренко инспектор, в подтверждение своих слов, сыплет научной терминологией. Слова эти, скорее всего им зазубренны — на поверку оказывается, что он не знает элементарных вещей — впервые видит барометр и не понимает принципа его работы. «Вы нарушаете все инструкции! Вы воспитываете рабов!» — возмущается инспектор и серьёзно просчитывается. Ведь воспитанники-поселенцы уже усвоили урок «вы люди, или сявки?», т.е. буквально: хозяева или рабы. То, что они действительно не рабы, они доказывают прогоняя инспектора и возвращая тем самым Макаренко обратно.

Реальному Макаренко и его методу воспитания в период его активной деятельности противостояли сторонники привнесённой с запада науки — педологии и последователи педагогических методов Монтессори , пока их продвижение в советскую педагогическую науку было не . Сторонники педологии считали, что ребёнок с самого рождения фатально обусловлен биологическими и социальными факторами, влиянием наследственности и какой-то неизменной среды.

Корней Чуковский называл педологов горе-теоретиками , да и сам Макаренко весьма гневно отзывался о них: «Я всегда честно старался разобраться в педологической „теории“, но с первых же строк у меня разжижались мозги, и я не знал даже, как квалифицировать всю эту теорию: бред сумасшедшего, сознательное вредительство, гомерическая дьявольская насмешка над всем нашим обществом или простая биологическая тупость. Я не мог понять, как это случилось, что огромной практической важности вопрос о воспитании миллионов детей, то есть миллионов будущих и притом советских рабочих, инженеров, военных, агрономов, решается при помощи простого, тёмного кликушества и при этом на глазах у всех».

Возможно сцены с инспектором, отражают суть конфликта педологов и Макаренко.

С 1950-х годов методы педологии опять стали использоваться педагогами и психологами. А с прекращением существования советской педагогической системы, и с практикой заимствования «готовых» западных систем воспитания и обучения, вместо разработки своих, педология вновь вернулась в нашу систему образования. Например, система тестирования учеников, разделение учащихся на классы по способностям — методы педологии.

Несомненно, легко провести аналогию, между происходящим в фильме, и событиями происходящими в стране в целом. «Всё хорошо, но мы стои́м на месте. Коллектив должен видеть, что впереди радостное будущее. Дайте нам что-нибудь, чтобы голова закружилась от работы!» — говорит Антон Семёнович Макаренко, в момент, когда колония начинает работать как часы, и приносить доход государству. Советский человек видел впереди великий светлый ориентир — коммунистическое будущее. Эта грандиозная цель позволяла с радостью совершать колоссальные трудовые подвиги. Человек ощущал себя хозяином своей страны, своего будущего, а значит был подлинно свободным. Результатами труда человека той эпохи мы пользуемся до сих пор. И уже кажутся фантастическими те объемы работы, которые были сделаны за мобилизационные годы пятилеткок. И совершенно понятно, что без образа будущего, без грандиозных планов, и без самоотверженного труда, невозможно ни стать человеком в полном смысле этого слова, ни хоть чуточку приблизится к великим достижениям советской эпохи.

В педагогической науке в конце 20−30-х годов 20 века главным направлением являлась педология, назвавшая себя наукой о целостном изучении ребенка. Педологи всё свели к изучению учащихся методом тестирования умственной одарённости, разработанными западными специалистами. В итоге большинство советских школьников было признано умственно отсталыми. Кроме того, системой, внедренной по инициативе Луначарского, было отброшено воспитание коллективом. И лишь появление книги А. С. Макаренко «Педагогическая поэма», которую прочитала вся страна, встряхнуло молодёжь. «Поэма» сначала задумывалась как педагогический труд, где излагались бы принципы и методы воспитания нового человека. Скоро Макаренко понял, что такая книга будет понятна только специалистам, а он искал широкого читателя. Поэтому автор отказывается от формы мемуаров, а выбирает беллетристическую форму. Макаренко не сразу решился показать первые главы Горькому А. М. — соратнику и наставнику: «…Я не хотел, — вспоминал Макаренко, — превращаться в глазах Алексея Максимовича из порядочного педагога в неудачного писателя». Однако Горький одобрил рукопись, и к 1935 году книга была закончена. В книге повествуется о становлении и развитии колонии им. Горького, в которой трудился автор. Продумана и прочувствована писателем главная сюжетная линия книги. Три части «Педагогической поэмы» — три этапа становления и развития коллектива колонии имени Горького. Получив задание организовать колонию для малолетних правонарушителей, Макаренко убежден был в одном: «Нужно нового человека по-новому делать». Но как это сделать, было неизвестно. Новых людей надо было воспитать из вчерашних преступников, беспризорников. Это очень сложно, особенно когда в стране разруха, и, главное, никто не знает необходимой методики воспитания. Автор говорит, что много ошибался, создавал «коллектив из людей заблудших и отсталых». Но было у него и других «подвижников соцвоса» самое главное: любовь к детям, желание помочь им. Начиная с завязки — прибытия в колонию первых шести воспитанников — действие развивается таким образом, что эпизоды, рисующие завоевания педагогического коллектива, сменяются ситуациями, которые снова отбрасывают колонию на исходные рубежи. Это и воровство, и набеги на сельские погреба, драки. Это вспышка антисемитизма, мертвый ребенок, обнаруженный в спальне девочек. Макаренко верил в своих воспитанников, «всегда ощущал себя накануне победы, для этого нужно было быть неисправимым оптимистом». Шаг за шагом коллектив горьковцев набирает силу для решения новых задач, для «фанфарного марша». Во второй части рассказчик «задался целью изобразить главный инструмент воспитания, коллектив, и показать диалектичность его развития». В этой части показаны различные стороны жизни уже сформировавшегося коллектива. Автор изображает героев в разных ситуациях, в каждом эпизоде чувствуется его вера в ребят, желание им хорошей судьбы. Колонисты самоотверженно трудятся, увлекаются театром. «Они стройны и собранны, у них хорошие, подвижные талии, мускулистые и здоровые, не знающие, что такое медицина, тела и свежие красногубые лица» — это описание выражает отношение автора. Герои ему симпатичны, он гордится ими. Ребята радуются, провожая своих лучших товарищей на рабфак, рад и Макаренко, для него это значительный, торжественный и тревожный момент. Кульминацией второй части является сцена общего собрания колонистов, на котором решается вопрос о необходимости переезда в Куряж. Ответственность, напряженность, опасность этого момента вместе с Макаренко и его колонистами живо ощущает и читатель. Автор показал «загаженную почву Куряжа», где гнездятся «нищета, вонь, вши». «Три сотни совершенно отупевших, развращенных, обозленных» ребят-куряжан представляют угрозу для о коллектива горьковцев. Рассказчик переживает, что же победит: коллектив или анархия? Куряжане сломлены. Блестящее завершение кульминационного фейерверка- гопак под гармошку. Это окончательно покоряет старожилов Куряжа: «А здорово танцуют, сволочи!.." В третьей части автор показал массовую «переделку» и доказал, что «силами коллектива эта переделка легче и быстрее». Скоро обитатели Куряжа преобразились. Макаренко с такой радостью и гордостью описывает события, что восхищает похорошевшая колония, а главное — сами ребята, которые составляют теперь единый, дружный, боевой коллектив горьковцев. А затем следует развязка основной сюжетной линии. Это два решающих события в жизни колонии. Одно из них — приезд Горького к своим подшефным, другое — увольнение Макаренко с поста заведующего колонией имени Горького как педагога, предложившего «не советскую» систему воспитания. Догматики от педагогики объединенными усилиями одержали победу над самостоятельно, творчески мыслящей личностью. В книге Макаренко речь идет о реальных событиях, о героях, списанных с натуры. Большинство героев книги имеют прототипов. Некоторым из них автор оставил подлинные имена (Антон Семенович Макаренко, Калина Иванович Сердюк, Коваль), другим незначительно изменил, намекая на реальный прообраз (Калабалин — Карабанов, Супрун —Бурун, Колос — Голос, Браткевич — Братченко, Шершнев — Вершнев, Фере —Шере, Б. Ф. Григорович — Екатерина Григорьевна). То же самое можно сказать и о фабуле «Поэмы». События, составляющие ее основу, точно воспроизводят этапы роста колонии имени Горького. Но в книге есть и художественный вымысел. Например, колонист, ставший прототипом Ужикова, украл деньги не у рабфаковцев, а у самого Макаренко. Исследователи объясняют суть замены сюжетной ситуации: украсть у товарищей с точки зрения колонистской этики — самое тягчайшее преступление. Писатель тем самым подчеркивает предел нравственного падения Ужикова, своё отношение к нему. Коллектив является главным героем книги Макаренко. Пути его создания, развития, наконец, активного действия и составляют основу содержания «Педагогической поэмы». Но ведь коллектив не что-то безликое. Настоящий коллектив состоит из разнообразных неповторимых индивидуальностей. Поэтому-то в «Педагогической поэме» вместе с изображением роста коллектива перед нами развертываются судьбы отдельных, наиболее примечательных, его членов. Среди них — зачинатели колонии: Задоров, Бурун, Таранец; колонисты первых наборов: Карабанов, Братченко, Георгиевский, Ветковский, а затем Лапоть, братья Волковы, Олег Огнев. Автора интересуют поворотные моменты в формировании человека или такие ситуации, где он выявляет те или иные уже определившиеся качества своей натуры. Например, эпизод, в котором Карабанов, вновь вернувшийся в колонию, получает задание привезти из города большую сумму денег. В этом эпизоде Макаренко демонстрирует становление нового в характере, свою веру в Карабанова. В Александре Задорове подчеркивается спокойная, доброжелательная уверенность, незаурядный интеллект, «прекрасная» «открытая улыбка». Семен Карабанов — воплощение кипучего темперамента, который увлекает окружающих. «Пристальный горячий взгляд», «полыхающие глаза» — это внешняя деталь, которая, однако, помогает представить самую сердцевину его пылкой натуры и определить положительное отношение к нему автора. Большинство колонистов раскрыты писателем более скупо. Но и в этом случае он умеет набросать запоминающийся портрет и точно определить основные черты характера героя. Таков образ крестьянской девушки Наташи Петренко, которая станет одной из лучших колонисток: «В рыжем ореоле изодранного, испачканного бабьего платка на вас смотрит даже не лицо, а какое-то высшее выражение нетронутости, чистоты, детски улыбающейся доверчивости». Рассказчик наполняет её образ лиризмом. Лирика и юмор присутствуют в человечной книге Макаренко. Юмор, которым писатель пользуется широко и свободно, оттеняет лирическое начало и вносит в «Поэму» «земные» и, вместе с тем, мажорные тона. Иногда ирония Макаренко становится беспощадным смехом. Именно так изображены по недоразумению попавшие в воспитатели Дерюченко и Родимчик. Первый из них, по словам Макаренко, «ясен, как телеграфный столб: это был петлюровец». Портрет второго носит преувеличенный характер: «У него странное лицо, очень напоминающее старый, изношенный, слежавшийся кошелек. Все на этом лице измято и покрыто красным налетом». Но особенно ядовито высмеивает Макаренко своих извечных противников — далеких от жизни педагогов-схоластов, занимающих командные посты. Это инспектор Шарин, употребляющий научные термины, но не знающий, что такое барометр, Варвара Брегель, которая на правах «высшего начальства» постоянно читает нотации. Этих руководящих деятелей объединяет одно: приверженность педагогическим догмам, нежелание учиться у жизни, боязнь нового. Их победа над Макаренко только кажущаяся. Заведующий снят с поста, но коллектив, им созданный, продолжает жить и развиваться. Макаренко доверили руководство коммуной имени Дзержинского, и первыми коммунарами становятся горьковцы. «Педагогическая поэма» заняла видное место среди произведений литературы социалистического реализма. Книга Макаренко прошла самую беспристрастную, самую объективную проверку — проверку временем. Пусть сегодня её партийность более чем неактуальна, современная молодежь о комсомоле знает лишь понаслышке, канул в лету культ коллектива. Дело в другом. Макаренко — мастер своего дела, увлеченный педагог-практик. Если убрать идеологию, смысл книги мало изменится, это по-прежнему будет Поэма, ода педагогам и их воспитанникам. Это ода человечности и нравственности, а эти ценности нетленны в любую эпоху: «У человека должна быть единственная специальность — он должен быть большим человеком, настоящим человеком».

МИНИСТЕРСТВО НАУКИ И ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«ВОРОНЕЖСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ»

Контрольная работа по книге А. С. Макаренко

«Педагогическая поэма»

Выполнила студентка 2 курса

исторического факультета

заочного отделения

Панфилова Е. М.

Проверил:

Кандидат педагогических наук

доцент Боброва М. В.

Воронеж 2010

ВВЕДЕНИЕ

Антон Семенович Макаренко (1888-1939) был талантливым педагогом-новатором, одним из создателей стройной системы коммунистического воспитания подрастающего поколения на основе марксистско-ленинского учения Его имя широко известно в разных странах, его педагогический эксперимент, имеющий, по словам А. М. Горького, мировое значение, изучается повсюду. За 16 лет своей деятельности в качестве руководителя колонии имени М. Горького и коммуны имени Ф. Э. Дзержинского А. С. Макаренко воспитал в духе идей коммунизма более 3000 молодых граждан Советской страны. Многочисленные труды А С. Макаренко, особенно “Педагогическая поэма” и “Флаги на башнях”, переведены на многие языки. Велико число последователей Макаренко среди прогрессивных педагогов всего мира.

Начальные страницы «Педагогической поэмы», описание жизни колонии на заре ее существования, поражает читателя: несколько полуразрушенных зданий, тридцать кроватей-дачек и три стола в единственной пригодной для жилья спальне, полуистлевшая верхняя одежда, вши и обмороженные ноги (большинство колонистов за неимением обуви обертывали ноги портянками и завязывали веревками), полуголодный паек, материализованный в ежедневной похлебке с неблагозвучным названием «кондер»,- словом, складывались условия, дававшие «простор для всякого своеволия, для проявления одичавшей в своем одиночестве личности».

УВАЖЕНИЕ ЛИЧНОСТИ ВОСПИТАННИКА

«… Я только один из многих людей,

находящих новые советские пути воспитания,

и я, как и все остальные, собственно говоря,

Все понимали, что в колониях должны воспитываться новые люди, нужные нашей стране, нашему народу, и «делать» таких людей надо по новому, но как – никто не знал. Не знал и Макаренко. И хоть Макаренко понимал, что надо искать новые методы образования, он не испугался, и пошел по этому трудному пути.

Его первые воспитанники прибыли 4 декабря, их было шестеро: подростки и юноши с уголовным прошлым, привыкшие к безделью,- буквально издевались над педагогами. Макаренко рассказывает, что воспитанники просто не замечали своих воспитателей и категорически отрицали не только педагогику, но и всю человеческую культуру.

Они не хотели работать, не желали убирать за собой постели, носить воду для кухни, придерживаться какого бы то ни было режима, а воспитателей просто не замечали. Когда им хотелось, есть: они воровали еду. Когда они мёрзли: они жгли мебель или забор. Вот как описывает Антон Семенович их.

Бурун казался последним из отбросов, которые может дать человеческая свалка; в колонию он попал за участие в воровской шайке, большинство членов которой было расстреляно. Таранец - юноша из воровской семьи, строен, весел, остроумен, предприимчив, но способен класть по ночам бумажки между пальцами ног колонистов-евреев и поджигать эти бумажки, а сам притворяться спящим. Волохов - «чистейший бандит с лицом бандита» и лучший из них Задоров - из интеллигентной семьи, с холеным лицом. Но и этот «лучший» мог ответить так: «Дорожки расчистить можно, но только пусть зима кончится: а то мы расчистим, а снег опять нападет. Понимаете?». Мог так сказать, улыбнуться и забыть о существовании того, с кем говорил.

Макаренко с каждым днем терял все больше и больше контроля над ними. Но не терял надежды найти способ договориться с воспитанниками, атмосфера в колонии была так накалена, что Антон Семенович всем своим существом чувствовал, что нужно спешить, что нельзя ждать ни одного лишнего дня. В это решающее время чашу терпения и выдержки Антона Семеновича переполнил наглый ответ Задорова. «И вот свершилось, я не удержался на педагогическом канате...- рассказывал Макаренко.- В состоянии гнева и обиды, доведенный до отчаяния и остервенения всеми предшествующими месяцами, я размахнулся и ударил Задорова по щеке» . После этого требования Макаренко начали безоговорочно выполняться.

Это было поворотным пунктом в поведении колонистов. «Мы не такие плохие, Антон Семенович! Будет все хорошо. Мы понимаем», - сказал Задоров в тот же день в ответ на распоряжения Антона Семеновича.

Много различных суждений вызывал и до сих пор вызывает удар, нанесенный Задорову, и его последствия. Сам Макаренко расценивал этот случай не всегда одинаково. «В начале моей «Педагогической поэмы»,- говорил Антон Семенович, - я показал свою полную техническую беспомощность… Тогда я сделал большую ошибку, что ударил своего воспитанника Задорова. В этом было не только преступление, но и крушение моей педагогической личности» .

«…Я пережил всю педагогическую несуразность, всю юридическую незаконность этого случая, но в то же время я видел, что чистота моих педагогических рук - дело второстепенное в сравнении со стоящей передо мной задачей…Нужно, однако, заметить, что я ни одной минуты не считал, что нашел в насилии какое-то всесильное педагогическое средство. Случай с Задоровым достался мне дороже, чем самому Задорову» .

«Разве удар - метод? - спрашивает Антон Семенович. - Это только отчаяние» .

В разговоре с Екатериной Григорьевной Макаренко сказал: «… я мог бы и не бить, мог бы возвратить Задорова, как неисправимого, в комиссию, мог причинить им много важных неприятностей. Но я этого не делаю, я пошел на опасный для себя, но человеческий, а не формальный поступок… Кроме того, они видят, что мы много работаем для них. Все-таки они люди» .

Воспитанники Макаренко не могли не почувствовать, что его страсть ответственна в самой своей глубине, что корень большого гнева Антона Семеновича - в новом человеческом отношении к ним, отношении не как к правонарушителям, а именно как к людям. «Надо,- говорил Макаренко,- уметь работать с верой в человека, с сердцем, с настоящим гуманизмом» . Искренняя вера в человека, глубокий, подлинный гуманизм создали Макаренко уважение и авторитет и привели к «поворотному пункту» в поведении воспитанников колонии.

Начиная работу в колонии, Макаренко сначала считал, что его задача - «вправить души» у правонарушителей, «сделать их вместимыми в жизни, т. е. подлечить, наложить заплаты на характеры» . Но постепенно он повышает требования и к своему делу, и к себе, и к своим воспитанникам. Его перестают интересовать вопросы исправления, перестают интересовать и так называемые правонарушители, так как он убеждается, что никаких особых «правонарушителей» нет, есть люди, попавшие в тяжелое положение, и жизнь каждого из них представляет собой «концентрированное детское горе» маленького брошенного в одиночестве человека, который уже привык не рассчитывать ни на какое сожаление.

Антон Семенович видел не только «безобразное горе выброшенных в канаву детей», но и «безобразные духовные изломы у этих детей» . Он считал себя не вправе ограничиться сочувствием и жалостью к ним. Горе этих детей, говорил он, должно быть трагедией всех нас и от нее мы уклоняться не имеем права. Сладкую жалость и сахарное желание доставить таким детям приятное Макаренко называл ханжеством. Он понимал, что для их спасения необходимо быть с ними непреклонно требовательным, суровым и твердым.

Непреклонная требовательность и твердость в сочетании с глубоким уважением и доверием, активизирование вспыхнувших подожительных черт в характере воспитанника и неумолимая борьба с отрицательными дали возможность Антону Семеновичу придти кратчайшим путем к цели, которая стала для него главной и единственной, - воспитать каждого колониста так, чтобы он был настоящим советским человеком, образцом поведения. И мы видим, как постепенно воспитанники Макаренко становятся искренними, горячими и благородными натурами.

ПРОБЛЕМА ЛИЧНОСТИ И КОЛЛЕКТИВА

Воспитание в коллективе и через коллектив - это центральная идея его педагогической системы, красной нитью проходящая через всю педагогическую деятельность и все его педагогические высказывания.

Макаренко считал, что воздействовать на отдельную личность можно, действуя на коллектив, членом которого является эта личность. Это положение он назвал “ Принципом параллельного действия”. В этом принципе реализуется требование коллектива - “один за всех и все за одного”. “Принцип параллельного действия” не исключает, однако, применения “принципа индивидуального действия” - прямого, непосредственного воздействия педагога на отдельного воспитанника.

Одним из важнейших законов коллектива Макаренко считал “закон движения коллектива”. Если коллектив достиг поставленной цели, а новых перспектив перед собой не поставил, наступает самоуспокоение, нет больше стремлений, воодушевляющих участников коллектива, нет у него будущего. Развитие коллектива останавливается. Коллектив всегда должен жить напряжённой жизнью, стремление к определённой цели. В соответствии с этим Макаренко впервые в педагогике выдвинул и разработал важный принцип, который он назвал “системой перспективных линий”. “Человек не может жить на свете, если у него нет впереди ничего радостного. Истинным стимулом человеческой жизни является завтрашняя радость… Самое важное, что мы привыкли ценить в человеке, - это сила и красота. И то, и другое определяется в человеке исключительно по типу его отношения к перспективе. Воспитать человека - значит воспитать у него перспективные пути, по которым располагается его завтрашняя радость. Можно написать целую методику этой важной работы. Она заключается в организации новых перспектив, в использовании уже имеющихся, в постепенной постановке более ценных”

СТИЛЬ РАБОТЫ А. С. МАКАРЕНКО С ДЕТСКИМ И ПЕДАГОГИЧЕСКИМ КОЛЛЕКТИВОМ

Развитие детского коллектива, по Макаренко, должно происходить постоянно; оно должно направляться педагогическим коллективом, который творчески ищет наиболее эффективные пути для его движения вперёд.

Педагог должен уметь увлечь весь коллектив воспитанников и каждого из его участников определённой целью, достижение которой, требующее усилий, труда, борьбы, даёт глубокое удовлетворение. Добившись этой цели, надо не останавливаться на достигнутом, а ставить дальнейшую задачу, более широкую, более общественно значимую, делать больше и лучше, чем раньше. Искусство педагога заключается в том, чтобы сочетать своё руководство, свои педагогические требования с большими реальными правами коллектива.

Такова в кратких словах сущность “системы перспективных линий” А.С. Макаренко, являющейся одной из частей его учения о воспитании в коллективе. Правильно осуществляемая в педагогической практике, она будит у воспитанников уверенность в их силах, поднимает их чувство собственного достоинства, развивает волю и настойчивость, поддерживает бодрость и жизнерадостность и побуждает весь коллектив стремиться к новым достижениям.

Макаренко отводил важную роль в жизни коллектива игре. В детском возрасте игра имеет большое значение, и ребенок, писал Макаренко, должен играть, “надо не только дать ему время поиграть, но надо пропитать этой игрой всю его жизнь”. Эта сторона жизни коллектива нашла свое яркое выражение в эстетике и символике (сигналы, рапорты, отличительные знаки и т.п.) и во всей структуре и деятельности коллективов колонии имени Горького и коммуны имени Дзержинского.

Необходимым фактором воспитания в педагогической системе Макаренко является труд. В “Лекциях о воспитании детей” он говорил: “Правильное советское воспитание невозможно себе представить как воспитание нетрудовое… В воспитательной работе труд должен быть одним из самых основных элементов”.

Макаренко правильно считал, что трудолюбие и способность к труду не даны ребенку от природы, а воспитываются в нем. В Советской стране труд должен быть творческим, радостным, сознательным, основной формой проявления личности и заложенных в ней возможностей.

Трудовая деятельность воспитанников занимала большое место в руководимых Макаренко учреждениях; она непрестанно развивалась и совершенствовалась. Начав в колонии имени Горького с простейших видов сельскохозяйственного труда, в основном для нужд своего коллектива, Макаренко затем перешел к организации производительного труда воспитанников в кустарных мастерских.

Макаренко требовал от своих воспитанников, чтобы у них было уважение к человеку, к товарищу. Антон Семёнович очень хотел, чтобы его ребята, лишившиеся с раннего возраста семьи, материнской ласки, домашнего тепла, всё это приобрели в дружном коллективе коммуны. Макаренко был строг со своими воспитанниками, но они ощущали необыкновенную силу настоящей дружбы.

Таким образом, новаторство педагогической теории и практики Макаренко в первую очередь сводилось к тому, что колонист не был простым потребителем материальных благ, заботливо предоставляемых ему государством, не был неподвижным объектом воспитания. Он был активным членом коллектива, растущего вместе с ним, хозяином, заинтересованным в успехе общего дела.

Процесс воспитательного воздействия со стороны педагогического персонала колонии естественно и неразрывно сочетался с процессом коллективного самовоспитания.

Поэтому и дисциплина, крепнувшая в колонии год от года, не была дисциплиной, основанной на бездумном подчинении и тем более - насилии.

«Наша дисциплина,- писал Макаренко,- это соединение полной сознательности, ясности, полного понимания, общего для всех понимания - как надо поступать, с ясной, совершенно точной внешней формой, которая не допускает споров, разногласий, возражений, проволочек, болтовни»

Выработке внешней формы дисциплины во многом способствовала так называемая «военизация». Говоря о «военизации», Макаренко не случайно заключал это слово в кавычки. Военная атрибутика: приказы, рапорты, бодрый отклик: «Есть!», трубач, играющий сбор, часовой у входа, знамена, оркестр, безукоризненный строй колонистов - все это, как указывал Макаренко, представляло собой «небольшую игру, эстетическое прибавление к трудовой жизни, жизни все-таки трудной и довольно бедной». Правила этой игры соблюдали все - от заведующего до последнего «пацана».

Смысл и цели ее были значительно серьезнее, чем может показаться на первый взгляд. Игра эта делала ребячью жизнь интереснее, красивее и незаметно для ее участников вырабатывала в них не только такие «внешние» стороны поведения, как точность и аккуратность, вежливость и подтянутость, но и качества, составляющие внутреннюю сущность каждого сознательного члена коллектива: организованность, дисциплинированность, чувство ответственности.

Что касается эстетической функции «военизации», то последняя была лишь одним из многих каналов эстетического воздействия на воспитанников. Отводя чрезвычайно важное место эстетическому воспитанию и понимая его весьма широко, Макаренко включал в него не только такие бесспорные средства эстетического воздействия, как хорошая книга, посещение театра и кино, живопись, музыка (духовой оркестр коммуны имени Дзержинского исполнял сложные классические произведения и считался одним из лучших на Украине), но и менее очевидные. Обилие цветов на территории и в помещениях, натертые до блеска полы, белоснежные скатерти на столах, аккуратная одежда и прическа - все ото были те самые «принципиальные мелочи», которые входили в общую глубоко продуманную систему эстетического и вместе с тем нравственного воспитания.

Систему эстетического и нравственного воспитания дополняла физическая подготовка. Спортивные игры и гимнастика, прогулки и большие туристические походы давали отличную разрядку после напряженной работы и учебных занятий, способствовали физической закалке ребят.

МЕТОДЫ ВОСПИТАНИЯ

Основой основ педагогической теории и практики А. С. Макаренко было воспитание детей в труде и в коллективе. Руководствуясь в воспитательной работе с детьми своим основным и широко известным ныне принципом: «как можно больше требования к человеку, но вместе с тем и как можно больше уважения к нему»,- Макаренко начал формировать коллектив с создания актива. Шаг за шагом, ставя перед колонистами новые и новые задачи и добиваясь их непременного решения, Макаренко постепенно вовлекает в дела колонии всех ее обитателей.

Успешной организации труда колонистов как нельзя лучше способствовала тщательно продуманная структура ее коллектива. Весь состав колонии делился на 28 постоянных отрядов, по 7-15 человек в каждом. Во главе каждого отряда стоял командир, вначале назначавшийся из состава данного отряда заведующим колонией, а позже - советом командиров. Помимо постоянных отрядов, в колонии широко практиковалось создание сводных отрядов. Сводные отряды были временными. Они существовали ровно столько, сколько нужно было для того, чтобы выполнить то или иное срочное задание: выполоть картофель или обеспечить реквизит для очередного спектакля. Сводные отряды имели огромное воспитательное значение. Их командирами становились обычно рядовые члены постоянных отрядов. Следовательно, почти каждый колонист мог выступать не только в роли добросовестного исполнителя, но и развить в себе организаторские качества.

Ядром колонии, ее активом, состоящим из лучших колонистов - командиров постоянных отрядов, был совет командиров. Здесь очень оперативно (регламент выступлений - одна-две минуты) решались многочисленные вопросы хозяйственной, бытовой, культурной жизни колонии. Совет командиров был тем самым приводным ремнем, который позволял Макаренко систематически воздействовать на все стороны жизни своих воспитанников.

И, наконец, общее собрание колонистов, которое представляло коллектив в целом. По мысли Макаренко, общее собрание было ценно в первую очередь тем, что оно прекрасно воспитывало чувство ответственности за принятое на нем решение, вырабатывая вместе с тем общественное мнение большого коллектива колонистов.

Макаренко умело направляет и трудовые усилия своих воспитанников на создание больших материальных ценностей. В течение короткого времени, благодаря исключительным знаниям и умению агронома Николая Эдуардовича Фере, колония смогла прийти к рентабельному хозяйству.

Вот пример, показывающий, как было налажено в колонии хозяйство. «Главной ареной, - рассказывал Макаренко, - у меня была свинарня. В последние годы мы имели до 200 маток и производителей и несколько сот молодняка. Это хозяйство было оборудовано по последнему слову техники. Была специально выстроенная свинарня, в которой чистота была, пожалуй, не меньше, чем в коммунарских спальнях, которая промывалась при помощи солидной системы водопроводов и сливов, стоков и кранов… свинари имели вид франтов. Вот такое хозяйство, оборудованное по последнему слову техники, снабженное кормовой базой, уже приносило нам большой доход и позволяло жить более или менее зажиточно. Мы уже имели возможность не только хорошо есть и одеваться, но и усиленно пополнять наше школьное хозяйство, библиотеку, имели возможность построить и оборудовать хорошую сцену; мы за эти деньги приобрели инструменты для духового оркестра, киноаппарат, все то, что в 20-х годах мы не могли иметь ни по какой смете» .

А. С. МАКАРЕНКО И СОВРЕМЕННОСТЬ

Сегодня в России около тысячи школ макаренковского типа. Они полностью обеспечивают себя, продавая собственные товары - выпечку, сувениры, швейные изделия и даже мебель. Такие школы есть в каждом областном центре. Мы признаем: наши детские дома и интернаты не справляются со своими задачами (выпускники совершенно не приспособлены к жизни). Не достигает цели перевоспитания и большинство колоний для несовершеннолетних - велик процент рецидивов. Самое бы время сейчас воспользоваться опытом, системой Макаренко.

Распространился предрассудок, что педагогика Макаренко неприменима в наше время. Появились даже утверждения, что опыт Макаренко - «пример перевоспитания преступника, а не воспитания обычного ребенка». (Евг. Бунимович). Печальнее всего, что это высказывание принадлежит педагогу. Не менее опасный предрассудок - убеждение, что все дело в неповторимой личности создателя уникального детского учреждения. Все это происходит от поверхностного представления о системе этого педагога, от непонимания ее сути.

«В 60-е годы,- пишет Инна Кленицкая, - мне посчастливилось несколько раз гостить в детском доме, которым руководил Семен Калабалин, воспитанник, ученик и последователь Антона Семеновича (тот самый Сенька Карабанов из «Педагогической поэмы»). После выхода в свет книг Ф. Вигдоровой, посвященных этому замечательному человеку, мне предложили сделать радиопередачу о его детском доме. Так я оказалась в этом удивительном детском царстве» .

В своей статье она описывает быт детского дома. Он располагался в селе Клейменово под Егорьевском (Московская область). Имелось большое хозяйство: кролики, поросята, огород, фруктовый сад. Работали разные мастерские. Доходами от продажи живности распоряжались сами ребята (овощи и фрукты шли на стол). Проводилось там и заседания совета командиров, на которых обсуждалось, как использовать деньги, полученные за проданных кроликов. Ребята решили единогласно: часть денег отложить на помощь тем, кто в этом году поступит в вузы и техникумы, а на остальные съездить в Москву. В следующий раз решили доход от реализации швейных изделий пустить на «двойную порцию киселя за обедом, а малышам - побольше конфет». А однажды решалось, как наказать нахватавшего двоек мальчишку. Постановили: отлучить от ухода за поросятами, пока не будут исправлены двойки. Не помогло даже заступничество любимой воспитательницы Галины Константиновны - жены Семена Афанасьевича, его соратницы и помощницы (той самой Галки Черниговки из «Педагогической поэмы»).

Самообслуживание в детдоме было почти полным (из взрослых рабочих - только повариха). Дежурные сами развешивали масло и раскладывали его по масленкам на каждый столик, сами клали конфеты в вазочки, наливали кисель, насыпали в сахарницы песок. Это исключало возможность «недовложений»: кто же станет воровать у себя и своих товарищей? Чистили овощи, мыли посуду, убирали тоже дежурные.

Не было в доме нелепых запретов: малыши свободно бегали по коридорам, за едой ребята негромко переговаривались.

Сельские женщины отзывались о детдомовских так: «Такие ребята культурные, воспитанные. Слова худого от них не слышно или чтобы там курили… Поздороваются всегда. Вот бы нашим мужикам с них пример взять» .

В детском доме воспитывались и обычные сироты, и ребята, поступившие из колоний. Семен Афанасьевич не делал никаких различий между ними. Он понимал: несовершеннолетний правонарушитель - это просто ребенок, у которого не было нормального детства, испытавший жестокость родителей или их равнодушие.

Никто не спорит - любой вид семейного воспитания (в том числе патронажные семьи, семейные детские дома) лучше самого хорошего детдома. Но пока детские дома, интернаты и колонии для несовершеннолетних существуют, выход из создавшегося положения существует только в том, чтобы они работали по системе Макаренко. Там дети чувствуют себя комфортно, никуда не убегают и выходят в жизнь достойными людьми.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Кваша Б. Ф. Воспитательная педагогика А. С. Макаренко / Б. Ф. Кваша // А. С. Макаренко и мировая педагогика - (http:antonmakarenko.narod.ru/Poltava2002/materi/kvacha.htm)

2. Кленицкая И. К. Cистема Макаренко - самая демократическая/ И. К. Кленицкая // Система образования в России – (http: www.worlds.ru)

3. Макаренко А. С. Педагогическая поэма / А. С. Макаренко – М.: Московский рабочий, 1963. – 427 с.

4. Макаренко А. С. Сочинения / Собр. соч.: в 8 т. – М., 1986. – Т. 3. – С. 1-471.

5. Макаренко А. С. Сочинения / Собр. соч.: в 8 т. – М., 1986. – Т. 4. – С. 1-628.

6. Макаренко А. С. Сочинения / Собр. соч.: в 8 т. – М., 1986. – Т. 5. – С. 1-579.

7. Макаренко А. С. Сочинения / Собр. соч.: в 8 т. – М., 1986. – Т. 7. – С. 1-449.

8. Педагогическая деятельность и теория А. С. Макаренко / под ред. Галимова Р.А. // История педагогики – (http:www.gala-d.ru/parts/1106-part25.html)

ФГБОУ ВПО «Алтайская государственная академия культуры и искусств»

Факультет художественного творчества

Кафедра социально-культурной деятельности

САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ РАБОТА
по теме:

«Педагогическая поэма» А.С. Макаренко»

Г. Барнаул, 2012
Реферат: «Педагогическая поэма» А.С. Макаренко»

Макаренко Антон Семенович родился 1 (13) марта 1888 в г. Белополье Сумского уезда Харьковской губернии в семье рабочего-маляра. В 1904 окончил 4-классное училище в г. Кременчуге, затем годичные учительские курсы. В 1905 –1914 гг. преподавал в железнодорожных училищах. В 1916–1917 гг. служил ратником в действующей армии, демобилизован в связи с близорукостью.
В 1917 г. с золотой медалью окончил Полтавский педагогический институт, написав выпускное сочинение Кризис современной педагогики. Имея реальные перспективы научной карьеры, с 1918 г., однако, избрал путь практической педагогики, работал инспектором Высшего начального училища в г. Крюков Посад Кременчугского уезда, заведовал начальным городским училищем в Полтаве.
С сентября 1920 – заведующий Полтавской колонией для правонарушителей (впоследствии – им. М. Горького), где решил осуществить методику «горьковского отношения к человеку». Именно Горькому в 1914 г. отослал Макаренко на отзыв свой первый рассказ Глупый день, а с 1925 г. состоял с ним в переписке.
В 1928 г. Горький, лично познакомившись с Полтавской колонией и Харьковской коммуной, провидчески заметил в письме к Макаренко: «Огромнейшего значения и поразительно удачный педагогический эксперимент Ваш имеет мировое значение». Хорошо изучив к этому времени педагогическую литературу, Макаренко, вопреки распространенной концепции врожденной доброкачественности или порочности людей, в духе коммунистического неопросветительства исходил из принципа правильного воспитания как определяющего условия для формирования достойного человека. Доказывать это бескорыстный энтузиаст начал в полуразрушенных зданиях первой колонии на зыбучих песках, а с 1927 г. – под Харьковом, объединившись с колонией, имевшей по всей Украине печальную славу притона самых неисправимых воров и беспризорников. Последовавшие вскоре беспрецедентные успехи педагога-новатора были основаны на использовании огромного воспитательного потенциала коллектива, сочетании школьного обучения с производительным трудом, соединении доверия и требовательности. Первые статьи Макаренко о колонии появились в 1923 г. в полтавской газете «Голос труда» и в журнале «Новыми стежками».
В 1927 г. были написаны первые главы «Педагогической поэмы». Тогда же Макаренко разработал проект управления детскими колониями Харьковской губернии для широкого внедрения своего опыта, однако в связи с нападками со стороны педагогической общественности (основой которых были не столько действительные упущения Макаренко, сколько консерватизм, а то и обыкновенная зависть менее удачливых коллег), после объявления летом 1928 г. Наркомпросом Украины его системы воспитания «несоветской», подал заявление об уходе с работы.
В 1932 опубликовал первое большое художественно- педагогическое произведение «Марш 30 года» – цикл очерков, объединенный основными действующими лицами, пока еще в краткой форме, но уже в свойственной Макаренко документально-« кинематографической», неявно-наставительной манере, лишенной сентиментальности, тяготеющей к юмору как своеобразному «смягчающему» способу передачи остроты внутренних переживаний и внешних коллизий, рассказывающий о жизни воспитательной колонии новаторского типа.
С 1928 г. Макаренко работает над формированием нового коллектива – коммуны им. Ф.Э. Дзержинского под Харьковом, которая не только способствовала перевоспитанию «трудных» подростков в процессе коллективного труда, но и окупала самое себя, давая государству огромную прибыль, и даже начала выпуск сложных приборов – фотоаппаратов ФЭД и первой модели отечественных электросверлилок, что выразилось в названии следующей книги Макаренко – «ФД-1» (1932; уцелевшая часть рукописи была опубликована в 1950 г.). С помощью Горького в 1933–1935 гг. была издана «Педагогическая поэма», вскоре принесшая ее автору всемирную известность и открывшая новую страницу в истории педагогики.
В 1933 г., после того как Харьковский театр стал шефом руководимой им коммуны, Макаренко пишет пьесу Мажор (была опубликована в 1935 под псевдонимом Андрей Гальченко), нацеленную на передачу бодрого, жизнерадостного настроя коммунаров. Следующей была «производственная» пьеса из жизни заводских оптиков, борющихся за устранение брака, – Ньютоновы кольца (неопубликованная), Макаренко написал также сценарии «Настоящий характер», «Командировка» (оба опубликованы в 1952 г.), роман «Пути поколения» (незакончен, также из заводской жизни). В 1935 г. Макаренко был переведен в Киев помощником начальника отдела трудовых колоний НКВД Украины, куда в сентябре 1936 г. на него из коммуны им. Ф.Э. Дзержинского поступил политический донос (Макаренко обвинялся в критике И.В. Сталина и поддержке украинских оппортунистов). Писателю дали возможность «скрыться», он переехал в Москву (1937 г.), где завершил работу над «Книгой для родителей» (1937; в соавторстве с женой, Г.С. Макаренко).
Повести «Честь» (1937–1938 гг.; основана во многом на воспоминаниях автора о детстве) и «Флаги на башнях» (1938 г.) продолжили темы предшествующих художественно-педагогических произведений писателя, но уже в романтически-апологетической тональности, акцентируя не столько трудности процесса, сколько блеск успешного результата многолетних усилий и отточенной педагогической техники (в ответ на упреки критики в идеализации изображаемого Макаренко писал: «Это не сказка и не мечта, это наша действительность, в повести нет ни одной выдуманной ситуации... нет искусственно созданного колорита, и жили мои колонисты, представьте себе, во дворце» («Литературная газета», 1939 г., 26 апреля).
Активная публицистическая и литературно-художественная деятельность Макаренко в Москве была прервана скоропостижной смертью в вагоне пригородного поезда 1 апреля 1939 г.
Примером своей жизни А.С. Макаренко убеждал в необходимости изменить систему воспитания детей, выработать новую педагогику. Свою педагогическую деятельность Макаренко начал в железнодорожной школе при вагонном заводе, где работал его отец.
В поисках новых путей воспитания Макаренко обращал главное внимание на воспитание лучших человеческих чувств, глубокого уважения и симпатии к людям. Педагогика послереволюционная педагогика была направлена на проектирование качеств нового человека. Неизбежность эволюции в требованиях общества к отдельной личности обязывало педагогику того времени с особой внимательностью и чуткостью приступать к проектированию новой личности.
Нужнейшими качествами нового человека Макаренко считал строгую принципиальность, веселую, безграничную работоспособность, всепроникающую бодрость, отвращение к штампам, немногословие, подтянутость в движениях, а главное, обладание чувством общественной перспективы, умение в каждый момент работы видеть всех членов коллектива, постоянно знать большие всеобщие цели. Кроме того, воспитанник должен уметь подчиняться товарищу, а когда нужно, то и приказать ему, быть активным организатором, настойчивым, закаленным, умеющим владеть собой и влиять на других, готовым всегда как к действию, так и к торможению.
Работу над этим произведением А.С. Макаренко начал в 1925 г. На создание «Педагогической поэмы» потребовалось 10 лет творческих поисков и напряженного труда (1925-1935). Это социально-публицистический роман, поднимающий педагогику и воспитание на уровень больших социально-гуманитарных проблем.
Это художественное произведение он стремился максимально приблизи ть к «книге по педагогике», научно-педагогическому знанию, не нарушая, однако, цельности художественного произведения и его особенностей как поэмы (в прозе).
«Педагогическая поэма» имеет посвящение автора: «С преданностью и любовью нашему шефу, другу и учителю Максиму Горькому». Позднее он, также имея в виду «Педагогическую поэму», охарактеризовал изображенное в ней уже не просто как педагогический эксперимент, а как социальное явление.
В руках А.С. Макаренко оказался совершенно новый жизненный материал. Тема, идея и связанный с ними жанр книги диктовали автору особый принцип отбора жизненного материала. Индивидуальные судьбы не стали основой повествования. Ведь из персонажей «Поэмы», играющих важную роль в её сюжете только один заведующий не покидает колонию до конца повествования. Другие лица (такие, как Кабанов, Калина Иванович) уходят из колонии до того, как завершается сюжет книги. На смену уходящим в коллектив вступают всё новые и новые люди. Почти все герои живут в «Поэме» интенсивной, напряжённой, сложной жизнью.
Особенность композиции «Педагогической поэмы» заключается в том, что каждая из трёх её частей делится на главы-эпизоды. Чаще всего эти главы не связаны друг с другом единым сюжетом. Каждый эпизод книги драматичен по своей сущности, это эпизод-конфликт, в основе которого лежит та или иная проблема жизни коллектива. Эти проблемы и конфликты придают «Поэме» внутреннюю цельность. Например, центральное событие главы «Осень» - уход Ветковского из колонии, хотя она находится в период бурного процветания; в следующей главе – «Гримасы любви и поэзии» - коллектив изгоняет из своей среды колониста Опришко; одна из самых важных линий в дальнейших главах – «Не пищать!» и «Трудные люди» - любовная трагедий колониста Чобота, т.е. в четырёх главах не только разные события, но и разные герои. Всё же эти главы прочно связаны внутренне, т.к. рисуют назревающий в колонии кризис, готовят читателя к осознанию той проблемы, которая во всей ясности обнажается в следующий за тем кульминационных главах – «Запорожье» и «Как нужно считать». В «Поэме» особенно привлекает органическое слияние героики и юмора.
В «Педагогической поэме» рассказчик выступает в особом качестве – он и постоянный участник событий и человек, способный, не преувеличивая её, оценить свою роль в них. Хотя часто он выдвигается в повествовании на первый план, его фигура отнюдь не заслоняет других героев книги. Он не щадит своих врагов, но сохраняет достаточную меру объективности в изображении самого себя и своих друзей.
Открывается «Педагогическая поэма» своего рода ремаркой: «В сентябре 1920 года заведующий губнаробразом вызвал меня к себе и сказал…». А далее вся глава до самого конца представляет собой сплошной, непрерывный и острый диалог, поясняемый тремя немногословными («Я рассмеялся», «Завгубнаробразом стукнул кулаком по столу», «Он из ящика достал пачку») и двумя более развёрнутыми ремарками.
Этих пояснений оказывается вполне достаточно для того, чтобы диалог с завгубнаробразом стал сжатой и динамичной экспозицией, которая вводит в обстановку будущего действия. Все дальнейшие события, их смысл и их цель определены репликами завгубнаробразом: «Тут такое дело большое: босяков этих самых развелось, мальчишек – по улицам пройти нельзя, и по квартирам лазят; нужна «не какая-нибудь там колония малолетних преступников», вроде существовавших до революции, «нужно нового человека по-новому делать».
В этой композиции сразу же обозначается едва ли не самая важная черта характера главного участника будущих событий. Охотников «делать нового человека», по словам завгубнаробразом, нет: «Никто не хочет, кому ни говорю, - руками и ногами, зарежут, говорят». А он, Макаренко, хотя и откровенно признает, что «не знает» вовсе, как «делать» нового человека, всё же за дело берётся. Он добровольно выбирает, он возлагает на свои плечи трудное бремя, отпугивающее других людей, вызывавшее у них не только страх, но и брезгливость.
«Педагогическая поэма» исполнена драматизмом потому, что её герой всегда оказывается перед необходимостью выбирать, решать и действовать. Почти всегда жизнь даёт ему очень мало времени на сомнения, колебания и размышления. В этом смысле первая глава – своего рода ключ не только, к содержанию книги, но и к её идейно-художественному принципу. В дальнейшем и заведующему колонии и другим действующим лицам приходится принимать решения в очень сложных ситуациях, и никогда они от решений не уклоняются. Это и придаёт каждому эпизоду свой драматизм, а всей «Поэме» - напряжённо-драматическую интонацию. Драматизм «Поэмы» порождён «напряжённостью решений» которые герою предстоит принимать в первой же главе. Эта напряжённость необычно нарастает во второй главе книги, одной из самых сложных и самых трудных для истолкования.
Во вновь созданную колонию прибыли новые воспитатели и первые шесть воспитанников, отнюдь не беспризорные дети, а взрослые, прекрасно одетые парни, участвовавшие в квартирных кражах и грабежах.
С вежливой небрежностью они выслушивают предложения воспитателей съездить за водой, расчистить дорожки от снега, наколоть дров и глумливо отказываются выполнять эти просьбы. Нужны дрова – парни ломаю деревянную крышу сарая. Делают они это с шутками и смехом: «На наш век хватит!». В отношениях воспитанников к воспитателям с каждым днём всё резче проступает наглая издёвка.
И вот происходит взрыв. Когда в одно прекрасное утро воспитанник Задоров в ответ на предложение заведующего пойти нарубить дров для кухни заявил: «Иди сам наруби, много вас тут!» - заведующий размахнулся и ударил Задорова по щеке. Потом ударил ещё несколько раз.
В состоянии «дикого и некмеренного гнева заведующий ставит перед воспитанниками вопрос ребром: «Или всем немедленно отправляться в лес, на работу, или убираться из колонии к чёртовой матери!». С этими словами он уходит из спальни, а воспитанники идут вслед за ним к сараю, где все вместе вооружаются топорами и пилами. В лесу, к удивлению заведующего, «все прошло прекрасно», а в перерыве «Задоров вдруг разразился смехом:
– А здорово! Ха-ха-ха-ха!..
Приятно было видеть его смеющуюся румяную рожу, и я не мог не ответить ему улыбкой:
– Что – здорово? Работа?
– Работа само собой. Нет, а вот как вы меня съездили!
Задоров был большой и сильный юноша, и смеяться ему, конечно, было уместно. Я и то удивлялся, как я решился тронуть такого богатыря…».
Проще всего было бы объяснить дело так: после длившихся около двух месяцев безуспешных попыток воздействовать на воспитанников силой убеждений заведующий прибегнул к принуждению и сразу добился успеха. Следовательно, воспитывая, надо в соответствующих случаях применять силу, умело сочетая это с убеждением.
Истолковать так эту сцену – значит подвести её под распространённую схему и не понять в ней главного.
На другой же день после рубки леса заведующий колонией ставит перед воспитанниками ряд новых категорических требований, подкрепляя их своего рода ультиматумом: «Выбирайте, ребята, что вам нужнее. Я иначе не могу. В колонии должна быть дисциплина…». Колонисты этим требованиям подчиняются, хотя, разумеется, к методам физического воздействия заведующий колонией больше не прибегал. Значит, дело, по-видимому, решают не насильственные меры, а нечто иное. Воспитательница Екатерина Григорьевна полагает, что здесь сказывается «привычка к рабству». Но заведующий колонией не может с этим согласиться, он возражает: «Ведь Задоров сильнее меня, он мог бы меня искалечить одним ударом. А ведь он ничего не боится, не боятся и Бурун и другие».
В этом диалоге с Екатериной Григорьевной намечаются контуры такого объяснения «поворотного» случая с Задоровым, которого будет искать вдумчивый читатель книги. «Во всей этой истории они не видят побоев, они видят только гнев, человеческий взрыв», - объясняет Екатерине Григорьевне заведующий. Он ведь мог бы попросту вернуть Задорова, как неисправимого, в комиссию, мог причинить воспитаннику много других неприятностей, но он этого не сделал, а «пошёл на опасный для себя, но человеческий, а не формальный поступок». Может быть, он победил колонистов именно этим. Надо выйти за пределы дилеммы «принуждение или убеждение». Будь заведующий колонией службистом, будь он усердным, но холодным исполнителем порученного ему дела, он бы никогда на такой поступок не отважился. Если бы его не остановил страх перед физической силой колонистов, то удержала бы боязнь будущих неприятностей со стороны начальства. На такой поступок мог пойти только самоотверженный человек, повинующийся голосу чувства, голосу страсти и совести. Чиновники и формалисты никогда не рискуют. Им риск противопоказан, они могут себе позволить действовать только в рамках инструкций и правил. А заведующий рисковал, он думал не о своей безопасности и не о своём престиже, не о том, как бы чего не вышло, а об этих третировавших его людях, с судьбой которых он отныне связал свою собственную жизнь. Именно это почувствовал Задоров и выразил в словах, обращённых к Макаренко в конце этого знаменательного дня: «Мы не такие плохие, Антон Семёнович! Будет всё хорошо! Мы понимаем…».
В истории с Задоровым колонистов и покорило то, что требования заведующего были не «бумажными формулами» в устах службиста, что они выразились личной, страстной, человеческой эмоцией.
Когда Задоров получил пощёчину, он «страшно испугался». От страха Задоров оправился очень скоро. И не им порождён перелом в Задорове. Пусть случай с Задоровым «педагогически несуразен» и «юридически незаконен». Но чувство нравственной ответственности за человека, которое руководило заведующим колонией, наполнило его обидой и гневом, привело к «взрыву». Оно и нашло ответный отклик в нравственном инстинкте Задорова. И когда Задоров сказал: «Мы не такие плохие… мы понимаем», это означало, что дремлющий в нём нравственный инстинкт пробудился. Здесь подействовало не принуждение и не убеждение, а заражение. Если заведующий и убедил своих колонистов, то он убедил их силой примера, который он показывал им с первого же дня их появления в колонии. Он не внушал им некие, пусть даже и справедливые, но отвлечённые истины, он показал им, как надо этими истинами жить, как надо со страстью отдаваться тому, что тебе диктует чувство нравственной ответственности за взятое на себя дело.
Можно по-разному ответить на вопрос о том, с какой же проблемой столкнулся в первые месяцы существования колонии её заведующий: с проблемой дисциплины, с хулиганством, с одичанием, с тёмными инстинктами, пробуждёнными улицей, со своеволием личности и т. д.
Но была среди них основная проблема, ожидавшая своего решения. От этого решения зависело многое. Речь идёт о преодолении потребительского отношения к жизни. Суть дела не в том лишь, что первые колонисты решительно не желали трудиться. Как правило, человек, отвергающий труд, вместе с тем охотно пользуется плодами чужих усилий. Когда первые колонисты ломают сарай на дрова, заявляя при этом: «На наш век хватит!», в их действиях и сказывается то самое потребительское отношение к жизни, которое было самым большим врагом заведующего колонией на протяжении весьма долго периода времени.
Очень скоро выясняется, что потребительство отнюдь не исчерпывается наглым и беззастенчивым поглощением плодов чужого труда. После истории с Задоровым зачатки элементарной трудовой дисциплины, хотя и медленно, и со срывами всё же начали укрепляться в колонистах. Но вновь прибывшие колонисты, да и «старики», вносили в неё другие, не менее опасные формы потребительства.
Казалось бы, главная задача состояла в том, чтобы приохотить людей к труду, но ведь в обществе труд приобретает эгоистический, потребительский характер. И с этой проблемой справиться было очень нелегко.
Колонист Таранец, парень из воровской семьи и сам с большим воровским опытом, всю свою предприимчивость на первых порах посвятил добыванию пищи, т.к. в колонии её явно не хватало. Украв на реке несколько ятерей (это было последнее воровство в его жизни), он занялся ловлей рыбы, которой делился только с приятелями.
И однажды принёс в комнату заведующего тарелку жареной рыбы. Тот от неё отказался: «Рыбу нужно давать всем колонистам». Таранец покраснел от обиды:
«– С какой стати? С какой стати? Я доставал ятеря, я ловлю, мокну в речке, давать всем?
– Ну и забирай свою рыбу: я ничего не доставал и не мок.
– Так это мы вам в подарок…
– Нет, я не согласен, мне всё это не нравится. И неправильно».
Таранец не видит в своём поведении никакой «неправильности». Да дело было не в одном Таранце. Никакой «неправильности» здесь усмотреть нельзя в пределах индивидуализма и эгоизма. С этим борется заведующий колонией, атакуя её в мелких житейских ситуациях. Диалог между заведующим и Таранцом продолжается, достигая кульминации:
«– Ятеря подарены?
– Подарены.
– Кому? Тебе? Или всей колонии?
– Почему – «всей колонии»? Мне…
– А я думаю, что и мне, и все. А сковородки чьи? Твои? А масло подсолнечное вы выпрашиваете у кухарки, чьё масло? Общее. А дрова, а печь, а ведра? Ну, что ты скажешь? А я вот отберу у тебя ятеря и кончено будет дело. А самое главное – не по-товарищески. Мало ли что – твои ятеря! А ты для товарищей сделай. Ловить же все могут.
– Ну, хорошо, - сказал Таранец, - хай будет так. А рыбу вы всё-таки возьмите.
Рыбу я взял. С тех пор рыбная ловля сделалась нарядной работой по очереди, и продукция сдавалась на кухню».
Столкновение заведующего и Таранца происходит как будто вокруг тарелки жареной рыбы, речь идёт о ведрах, сковородке, подсолнечном масле… За этими простыми вещами стоят великое истины, осознать которые не так просто.
Заведующий колонией в самых разных ситуациях стремится до предела обнажить перед воспитанниками те общественные связи, ту цепь взаимозависимостей, в которых живёт каждый человек в современном мире. Свою задачу заведующий видит в том, чтобы пробудить, привить и развить в человеке понимание того, что без коллективных связей, без взаимодействия с другими людьми невозможно даже удовлетворение первичных потребностей. Макаренко показывает в ряде эпизодов как трудно воспитать в изуродованном улицей человеке чувство коллективизма и как преображаются люди, как из разношерстной толпы они превращаются в дружный коллектив, когда изживается потребительское отношение к жизни, к чужому и к своему труду.
Макаренко при этом вовсе не склонен упрощать проблему. Потребительство не всегда выражается в эгоизме. Иногда этот эгоизм обретает своеобразное обаяние. Такого рода сложный и по-своему обаятельный эгоизм демонстрирует в нарождающемся коллективе горьковцев несколько колонистов. Но наиболее ярко он воплощён в Антоне Братченко.
Он не был беспризорником. Он имел родителей, но, «возымев отвращение к пенатам», свёл знакомство с ворами, участвовал «в нескольких смелых и занятных приключениях» и оказался в колонии. Как и Таранец, он без особого труда расстался со своей «профессией», но со стратью к бродяжничеству расстаться было труднее. Он сам боролся с ней и заведующего просил быть с ним «построже». Братченко «никогда не ссорился из-за эгоистических побуждений», всегда отстаивал правоту и справедливость, не тепел ни в ком никакого подобострастия и подлизывания.
В колонии Братченко становится конюхом. Никто лучше не ухаживал за лошадьми, не вкладывал в это дело столько труда и мастерства. Но нередко забота о лошадях превращалась у Братченко в отстаивание «интересов» лошадей вопреки интересам людей, интересам всей колонии.
Оказывается, что отнюдь не эгоистическая страсть тоже может приобрести антиобщественный оттенок. У бондаря Козыря сердечный припадок, его надо везти в город, но лошади отработали своё и за день устали, Братченко не даёт лошадей. Возникает сложная ситуация. Братченко изгнан из колонии, потом возвращается и избивает своего помощника, человека очень большой физической силы, за то, что у Рыжего оказалась стёртой холка. Толпа колонистов, наблюдая расправу Антона с нерадивым конюхом, стоит и хохочет. «Сердиться на Антона у меня не нашлось силы: уж слишком он сам был уверен в своей и лошадиной правоте.
– Слушай, Антон, за то ты побил хлопцев, отсидишь сегодня вечер под арестом в моей комнате.
– Да когда же мне?
– Довольно болтать! – закричал я на него.
– Ну, ладно, ещё и сидеть там где-то…
Вечером он, сердитый, сидел у меня в кабинете и читал книжку», - так завершает эпизод Макаренко. Но в нескольких следующих эпизодах Братченко снова появляется на сцене. И в каждом из них – история очищения страсти Антона к лошадям от эгоизма. Наиболее интересно в этом плане столкновение Братченко и агронома Шере. Агроном тоже понимает толк в лошадях и ценит их не менее, чем Бартченко. На этой почве между ними в первый момент намечается что-то вроде конфликта. Но что, кроме горячности, может противопоставить холодной вежливости Шере, за которой стоит разумный план и подлинное понимание интересов всей колонии. На другой день они уже единомышленники: оба, склонившись над столом заведующего колонией, сообща решают вопрос о том, как лучше использовать колонийских лошадей.
Позднее влюблённость Антона в лошадей проявлялась иногда самым неожиданным образом. Но она порождала ситуации уже не столько драматические, сколько комедийный.
Эти (и подобные им) эпизоды борьбы с потребительским отношением к жизни и труду не создают впечатление, что заведующий и коллектив воспитателей колонии занимались индивидуальным перевоспитанием то одного, то другого колониста (Таранца, Братченко, Кабанова и т. д.). Ведь даже в тех случаях, когда заведующий сталкивался с тем или иным колонистом один на один (например, в эпизоде с тарелкой жареной рыбы), его воздействие было направлено не только на это лицо, но и на те характерные для всего коллектива тенденции, которые в данных случаях резко проявляются в поступках Таранца, Братченко или другого воспитанника.
Наиболее драматичными становятся те эпизоды книги, в которых непосредственным и активным участником событий становится вся колония. Воспитывая одного из своих товарищей, коллектив воспитывает при этом и самого себя. Таков, например, эпизод, в центре которого стоит колонист Бурун.
Внутри колонии – это было в первый период её жизни – появился вор. Сначала пропала пачка денег – приблизительно шестимесячное жалованье заведующего, и его легко можно было обвинить в растрате. Потом исчезли несколько фунтов сала – всё жировое богатство колонии. А когда был получен новый паёк сала, его снова украли. Исчезла колёсная мазь, которой колония дорожила как валютой, исчезли конфеты, заготовленные к празднику.
Обиднее всего было то, что колонисты относились к этим кражам равнодушно. Никак не хотели понять, что обокрадены именно они. После каждой кражи заведующий ждал, что вот наконец заговорит коллективный, общий интерес и заставит колонистов задуматься над происходящим. Но здесь в своеобразной форме продолжило существовать потребительское отношение к миру. «Так ведь вас же обкрадывают», - сказал заведующий Задорову. «Ну, чего ж там меня? Ничего тут моего нет», - ответил Задоров. Колония, колонийская собственность, общее дело – не моё добро. Моё – только лично принадлежащее, то, что я могу потребить, когда мне вздумается, - так рассуждал не только Задоров. Так, по существу, рассуждали и другие.
Можно было бы попытаться приостановить воровство, наняв двух хороших сторожей с винтовками, как советовал тот же Задоров.
Но заведующий не шёл на это, он шёл на другое – на обострение ситуации. Надо было не вора поймать, а переломить отношение колонистов к воровству в колонии. Признаки перелома намечались. Костя Ветковский доказывал: «Нельзя сторожей! Сейчас мы ещё не понимаем, а скоро поймём все, что в колонии красть нельзя. Да и сейчас уже многие понимают».
Выясняется, что вор – Бурун, солидный, серьёзный, с активнейшим интересом обучающийся в школе. И вот он стоит перед судом всей колонии, перед первым судом в её истории.
Наконец-то колонистов прорвало. Они обрушались на вора дружно и страстно. Равнодушие сменилось гневом. Он всё возрастал и готов был вылиться в кулачную расправу над Буруном. Его с трудом вытащили из разъярённой толпы.
«– Пусть говорит Бурун! Пускай скажет! – крикнул Братченко.
Бурун опустил голову:
– Нечего говорить. Вы все правы. Отпустите меня с Антоном Семёновичем, - пусть накажет как знает.
Тишина. Я двинулся к дверям, боясь расплескать море зверского гнева, наполнявшего меня до краев. Колонисты шарахнулись в обе стороны, давая дорогу мне и Буруну». Так они и вышли вдвоём – с трудом сдерживающий себя заведующий и Бурун, казавшийся в тот момент «последним из отбросов, который может дать человеческая свалка».
И вот вслед за такой напряжённой кульминацией идёт совсем неожиданная, но внутренне глубоко оправданная развязка.
«Бурун поднял голову, пристально глянул в мои глаза и сказал медленно, подчёркивая каждое слово, еле-еле сдерживая рыдания:
– Я… больше… никогда… красть не буду.
– Врёшь! Ты это уже обещал комиссии.
– То – комиссии, а то – вам! Накажите как хотите, только не выгоняйте из колонии.
– А что для тебя в колонии интересно?
– Мне здесь нравится. Здесь занимаются. Я хочу учиться. А крал потому, что всегда жрать хочется.
– Ну, хорошо. Отсидишь три дня под замком, на хлебе и воде».
Дело кончается ещё проще. Бурун пробует гордо отказаться, но заведующий взрывается: «Какого чёрта, ломаться ещё будешь!» - и Бурун берётся за ложку.
Казалось бы, проявлена к Буруну излишняя снисходительность и незачем было копить в душе море тяжёлого гнева, если дело кончилось горячим обедом на другой день «ареста», но цель была не только в том, чтобы выявить и наказать вора, надо было заставить колонистов понять свой общий, коллективный интерес, надо было очистить их души от равнодушия к колонии, вытравить всё то, что связывало их Буруном и позволяло им со спортивным интересом восторгаться: какой ловкий парень орудует в колонии!
Была достигнута и другая цель, касавшаяся судьбы самого Буруна. Он и колония предстали как непримиримые противники, из которых один должен непременно уступить другому. Бурун признал силу и правоту коллектива.
Несколько важных мотивов связывают этот эпизод с Буруном из первой части «Поэмы» с важнейшими эпизодами её второй части, в которых снова решается судьба колонии. Макаренко в письме Горькому отмечал, что первой части «Педагогической поэмы» он хотел показать, как он, неопытный и даже ошибающийся, создал коллектив из людей заблудших и отсталых. Во второй части задача уже была другая: показать «диалектичность развития» коллектива. Он уже совсем преобразился. Дисциплинированный, дружный, сознательный коллектив молодёжи добился многого на хозяйственном поприще. Он стал политическим, идейным и культурным центром в своём районе и не только в районе. С бывшими «правонарушителями» теперь жадно искала общения окружающая молодёжь. Её привлекали стройные, собранные, полные чувства собственного достоинства фигуры колонистов, богатая, многообразная, полная напряжения жизнь коллектива горьковцев.
И вот, оказывается, колония эта – на краю катастрофы. Причины катастрофы – совсем не те, что угрожали её жизни на первом этапе. И всё же, вникнув в дело поглубже, можно усмотреть в очень разных ситуациях и нечто сходное.
Давно прошло время, когда колонист мог сказать: «Ничего моего тут нет». Колония стала домом и гордостью каждого из них. Домом, без которого не прожить, и гордостью которая придаёт реальный смысл существованию. Первым рабфаковцам было трудно покидать колонию, коллектив заботился о своих рабфаковцах, дорожил и гордился ими.
Казалось бы, решены все проблемы и нет более почвы для каких-либо конфликтов; тем более что «новенькие» очень скоро входили в жизнь коллектива и даже самые разболтанные и своевольные не могли долго сопротивляться его властной требовательности, его открытой дружественности.
Отсюда возникает ряд вопросов. Почему колонию покидает Костя Ветковский, один из самых серьёзных и привлекательных горьковцев? Почему он уходит со словами: «Здесь стало неинтересно. Мне не нравится здесь»? Почему совет командиров вынужден выгнать из коллектива Опришко, одного из старых колонистов, над которым чары кулацкой дочери Маруськи и кулацкое благополучие дома её родителей возымели большую власть, чем привязанность к колонии? Почему ни коллективу, ни его руководителю не удалось сладить с Чоботом – он повесился ночью на третье мая, после того как вся колония красиво и ярко, единым коллективом отпраздновала Первое мая?
Конечно, каждый из этих случаев объяснялся особыми обстоятельствами и индивидуальными человеческими характерами. И уж менее всего можно было винить коллектив в истории с Чоботом – ведь причина его смерти, казалось бы, глубоко личная: он не мог совладеть со своей любовью к девушке, никак не желавшей идти за него замуж.
Однако рабфаковец Карабанов, осмысляя эти происшествия, заявляет: «Надо думать про завтрашний день... тикайте отсюда с колонией, а то у вас все перевешаются». И не только перед Карабановым, перед глазами заведующего тоже возникает «какой-то грозный кризис». Причина кризиса – остановка в жизни коллектива.
Радостное ощущение своих успехов начало принимать в коллективе оттенок какого-то самоупования и самодовольства. Ведь когда заведующий колонией так упорно, так наступательно боролся с потребительским подходом своих воспитанников к жизни, это была борьба за расширение человеческих перспектив. От надежды на удовлетворение своих сегодняшних, и только сегодняшних до ещё и самых примитивных, потребностей он поднимал их к перспективам будущего. Он открывал перед ними коллективные перспективы.
А теперь колония утрачивала эти перспективы, и потому в новой, внешне весьма безобидной форме в сознание колонистов вновь проникло потребительское отношение к жизни. Оказывается, эгоизм может быть не только личный, но и коллективный.
По-разному ощущают это обстоятельство Костя Ветковский, Карабанов и заведующий колонией, по-разному реагируют они на него. Костя оставляет колонию. Карабанов чувствует необходимость каких-то радикальных перемен в жизни коллектива; в его совете («тикайте отсюда») есть зерно истины, но сформулировать он её не может.
А заведующий – тот обдумывает всю ситуацию в целом и совершает, как он выражается, «великое открытие»: мы почти два года стоим на месте – те же поля, те же цветники, та же столярная и тот же ежегодный круг. Нужно что-нибудь большое, чтобы голова закружилась от работы, нужна новая задача, которая потребовала бы от коллектива новой инициативы, новых поисков и новых напряжений.
Эта идея заведующего захватывает коллектив; начинается пора мечтаний, увлекательных проектов: самый заманчивый – переезд на остров Хортицу, в «хорошее, богатое, красивое место». А всё другое, что колонии предлагали, она отвергала. Её не устраивает монастырь под Пирятином – город неинтересен. Её не устраивает и Куряж, детская колония под Харьковом, вконец разложившаяся, т.к. представление о таком учреждении для процветающей колонии было «просто отвратительным».
Общее собрание горьковцев, решающее – брать или не брать Куряж, - одна из драматичнейших сцен «Поэмы», одна из её идейных кульминаций.
Заведующий и колонисты мучаются сомнениями. Стоит ли рисковать колонией Горького, всей её слаженной жизнью? Во имя чего это нужно делать? Неприятную неуверенность ощущают все колонисты, ощущает её и заведующий. «Что это происходит, - думает он, - был ли я ребёнком четыре месяца назад, когда с колонистами бурлил и торжествовал в созданных нами запорожских дворцах? Вырос ли я за четыре месяца или оскудел только?».
В чём же смысл это борьбы, происходящей в душе заведующего, в душах колонистов? Она выплёскивается наружу в столкновении двух старших членов коллектива, воспитателя Ивана Ивановича и завхоза Калины Ивановича, один из которых против Куряжа, а другой – за. Перед нами поразительная сцена. Как и ряд приедыдущих, эта сцена предельного обнажения противоречий, возникших в колонии. Спорят друг с другом не только Калина Иванович и Иван Иванович. Это спорит сама с собой вся колония.
Когда коллектив и его руководитель погрузились в мир мечты, в мир увлекательных проектов, проекты эти, при всей своей смелости, были несвободны от потребительских тенденций, а места, при всей своей красоте, тоже была мечтой во многом эгоистической: хотелось, прежде всего, сохранить свою колонию, размахнуться ещё шире в своей колонии. И вот надо расставаться с этой мечтой. Всем – не только воспитанникам, но и воспитателям, в том и заведующему, который ведь тоже в какой-то мере поддался «эгоизму коллектива».
Решая свои внутренние дела или проблемы, возникшие в борьбе с кулацким окружением, колония всё время получала уроки идейного, политического, нравственного воспитания. Но теперь горьковцы оказались перед очень сложной задачей. Чтобы её решить, им предстояло совершить скачок в своём идейном и нравственном развитии. И совпали горьковцы в Куряжом, прежде всего, потому, что совпали с собственным эгоизмом.
Стоит вдуматься в сугубо личную историю Чобота – ведь не случайно увидел в ней Макаренко какой-то важный симптом кризиса, угрожающего всей колонии в целом. Чобот – парень совсем не плохой, он из тех, кто «сдохнет, а пулемёта не бросит». Наташу Петренко он действительно спас от кулацких измывательств, помог ей стать колонисткой. По-своему Чобот сильно любит Наташу и жить без неё не может. Но когда Чобот кончил жизнь самоубийством, колонисты «встретили это самоубийство сдержанно». Один из них сказал: «Чобот не человек, а раб», другой: «От жадности помер». Казалось бы, «жадность» здесь вовсе ни при чём. Однако этим словом колонист Лапоть по-своему заклеймил чувство Чобота как внутренне эгоистическое, неморальное. Ведь Чобот не только потерял способность считаться с интересами колонии, он пренебрегал и интересами Наташи, которую хотел во что бы то ни стало увести в свою деревню. Чобот был человеком с неразвитой совестью.
После того как заведующий колонией побывал в Куряже и увидел там несколько десятков запуганных, бледных девочек, они в его душе вдруг стали «представителями его собственной совести». В кульминационных главах второй части «Педагогической поэмы» этот путь к осознанию ответственности за чужие судьбы проходит вся колония и растет при этом нравственно. В «Педагогической поэме» изображена огромная галерея молодых людей, каждому из которых коллектив помог самоопределиться, выработать и проявить характер.
Заведующий колонией тончайшим образом ориентируется в том многообразии эмоций, чувств и страстей, которые его окружают. Ему важно постигнуть природу эмоции, природу той страсти, с которой он сталкивается в каждый момент, т.к. самая незначительная эмоция может быть темной (и тогда с ней необходимо бороться), но в ней же может таиться зародыш высокого и красивого чувства (и тогда надо помочь этому чувству пробить себе дорогу).
Колонист Осадчий к жизненным радостям «был очень неразборчив» - в селе Пироговке его привлекал самогон. Неизменным его спутником был известный колонистский лодырь и обжора Галатенко. Колонистка Раиса, совершив тяжёлое преступление, после этого «смотрела тупо, как животное», поправляя фартук на коленях. Колонисты во время ссор бросались друг на друга с ножами. Такого рода животные эмоции вызывали у заведующего острую реакцию и страстное сопротивление. Он борется с ними настойчиво и непрерывно.
Но заведующий колонией устанавливает и другое: скрытый в человеке нравственный инстинкт, который нередко проявляется ранее всего именно в эмоции, в чувстве, в непроизвольной реакции на тот или иной факт жизни.
Макаренко пристально следит за этими моментами рождения и проявления подлинно человеческой эмоции. Он схватывает и изображает их с большой художественной выразительностью. После очередного происшествия в колонии, вызывающего у заведующего сознание горькой обиды и даже беспомощности, он убегает в лес, в гуще которого ему и не приходилось ранее бывать – человеческие дела «приковывали его к столам, верстакам, сараям и спальням». Тишина леса привлекает и успокаивает. Руководителя колонии даже захотелось «никуда отсюда не уходить и самому сделаться вот таким стройным мудрым ароматным деревом и в такой изящной, деликатной компании стоять под синим небом».
Но вот сзади хрустнула ветка. Заведующий оглянулся. «Весь лес, сколько видно, был наполнен колонистами. Они осторожно передвигались а перспективе стволов, только в самых отдалённых просветах перебегали по направлению ко мне.
Я остановился удивлённый. Они тоже замерли на местах и смотрели на меня заострёнными глазами, смотрели с каким-то неподвижным, испуганным ожиданием.
– Вы чего здесь? Чего вы за мной рыщете?
Ближайший ко мне Задоров отделился от дерева и грубовато сказал:
– Идемте в колонию.
У меня что-то брыкнуло в сердце.
– А что в колонии случилось?
– Да ничего… Идемте.
– Да говори, черт! Что вы, нанялись сегодня воду варить надо мной?
Я быстро шагнул к нему на встречу. Подошло ещё два-три человека, остальные держались в сторонке. Задоров шепотом сказал:
– Мы уйдем, только сделайте для нас одно одолжение.
– Да что вам нужно?
– Дайте сюда револьвер.
– Револьвер?
Я вдруг догадался, в чем дело, и рассмеялся:
– Ах, револьвер! Извольте. Вот чудаки! Но ведь я же могу повеситься или утопиться в озере.
Задоров вдруг расхохотался на весь лес.
– Да нет, пускай у вас! Нам такое в голову пришло. Вы гуляете? Ну, гуляйте… Хлопцы, назад!».
В этих осторожно передвигающихся фигурах, в этих глазах, полных испуганного ожидания, во всей этой ситуации, как и в том «невероятном смущении», в котором вечером того же дня пребывали колонисты, в том, как Бурун не отходил от заведующего и «настойчиво-таинственно помалкивал», в том, как Задоров скалил зубы и возился с малышом Шелапутиным, а Карабанов «валял дурака и вертелся между кроватями, как бес», - во всем этом Макаренко передает рождение новой коллективной эмоции. Оно составляет для него событие великого значения.
Осторожно передвигающиеся по лесу фигуры, последовавшая затем игра в фанты, которой занялись сорок оборванных ребят при свете керосиновой лампы свидетельствуют о рождении коллективных связей в колонии. Макаренко очень часто прибегает именно к этим свидетельствам чувства, переживания, эмоции, показывая, как в колонии развивается, зреет, обретает подлинную мощь сознательная дисциплина. Ведь для него эмоция часто содержит в себе зародыш сознательности, а нередко становится выражение того, что какие-то важные идеи и нормы вошли не только в сознание, но и в плоть и кровь человека.
Если на лице Задорова улыбка пробивается сравнительно легко и скоро, хотя и это стоило заведующему колонией «хорошего куска» жизни, то со многими другими колонистами дело обстояло сложнее и труднее. И в этом смысле антиподом Задорова мог служить Галатенко, самый ленивый, самый внешне и внутренне неподвижный человек.
Но вот начинается борьба за Куряж; туда уже выехала группа горьковцев во главе с заведующим. Все в колонии нетерпение ждут первых известий о положении дел в Куряже. И когда заведующий на один день возвращается к горьковцам, чтобы ускорить переезд всей колонии на новое место, его поражает возбуждение, охватившее весь коллектив. «Это колонисты или эманация радия? Даже Галатенко, раньше категорически отрицавший бег как способ передвижения, теперь выглянул из дверей кузнецы и вдруг затопал по дорожке, потрясая землю и напоминая слов царя Дария Гистаспа. В общий гам приветствий, удивлений и нетерпеливых вопросов и он внес свою долю:
– Как там оно, помогает чи не помогает, Антон Семенович?
Откуда у тебя, Галатенко, такая мужественная, открытая улыбка, где ты достал тот хорошенький мускул, который так грациозно морщит твое нижнее веко. Чем ты смазал глаза – брильянтином, китайским лаком или ключевой чистой водой? И хоть медленно ещё поворачивается твой тяжёлый язык, но ведь он выражает эмоцию. Черт возьми, эмоцию!».
Это достижение – эмоция на лице Галатенко, эмоция тревоги, заинтересованности, ожидания предстоящего трудного дела. Но Макаренко и далее не оставляет Галатенко в покое, он возвращается к нему на следующих страницах книги, и не только потому, что этот персонаж вносит в книгу комический элемент. Макаренко фиксирует мгновение, когда Галатенко «показывает Лаптю полную чашу гнева, от которого подымается медленный клубящиеся пар человеческого страдания. Большие серые глаза Галатенко блестят тяжело, густой слезой».
Научить даже Галатенко тревожно переживать интересы колонии, вывести даже его из состояния равнодушия и внутренней спячки, пробудить даже в нём сознание человеческой личности – в этом заведующий колонией видел одно из решений задачи, которую он перед собой поставил.
Возникают следующие вопросы. Почему одним из наиболее близких друзей и помощников руководителя коллектива становится колонист Карабанов? Как Макаренко на страницах «Поэмы» изображает процесс сближения этих двух людей, что он здесь особенно выделяет?
Не только «хлопцев», но и заведующего Карабанов притягивает к себе горячей страстностью своей натуры, вечно бурлящим темпераментом, своей способностью то негодовать, то восторгаться, то «по-телячьи» радоваться. Карабанов многое уже повидал на своем веку, его симпатии к колонии, к ее укладу имеют более осознанный характер, чем у иных из его товарищей.
И все же в Карабанове еще много стихийничества, понимание интересов колонии сочетается у него с анархическим своеволием, страстность способна перерастать в необузданность. И когда заведующий колонией вынужден изгнать Митягина, как человека неисправимого и втянувшего в свои темные дела нескольких колонистов, в том числе Карабанова, последний в знак протеста против такой «жестокости» уходит вместе с Митягиным. Начинается «хождение Семена по мукам». Без колонии он не может и приходит в нее «в самый разгар сельскохозяйственной ажиотации», начавшейся там с появлением агронома Шере. Карабанов, человек с «хлеборобской жилкой», втягивается в эту «ажиотацию»,
и т.д.................