Что проповедовал иешуа га ноцри. Иешуа Га-Ноцри в романе «Мастер и Маргарита»: образ и характеристика, описание внешности и характера. Сочинение про Иешуа
21. Она родит сына, и ты назовёшь его Йешуа, [что значит ‘Адонай спасает’], потому что он спасёт свой народ от грехов их».
Стих 21. Этот стих — пример «семитизма» (устойчивого выражения на иврите или арамейском), буквально переведённого на греческий. Подобное явление служит веским свидетельством в поддержку теории о том, что помимо сохранившихся до нашего времени греческих рукописей, существовала устная или письменная традиция на иврите или арамейском, так как раскрытие значения имени Йешуа имеет смысл только на иврите и арамейском языке. На греческом (или русском) оно ничего не означает.
Еврейское слово, означающее «он спасает» — «йошиа»‘, корень которого (иуд-шин-аин) является также корнем имени Йешуа (иуд- шин-вав-айн). Таким образом, имя Мессии объясняет то, что он должен сделать. С этимологической точки зрения, имя Йешуа — это сокращённый вариант еврейского имени Йехошуа, которое в свою очередь означает «ЙГВГ спасает». Также оно является формой мужского рода слова «йешуа», что значит «спасение». Синодальный перевод этого стиха звучит так: «…родишь же Сына, и наречёшь ему имя: Иисус; ибо Он спасёт людей Своих от грехов их». Но с точки зрения русского языка спасение людей не может быть причиной того, чтобы назвать кого-либо Иисус, равно как и Владимир или Анатолий. Греческий вариант также ничего не разъясняет. Только иврит или арамейский может по-настоящему объяснить причину.На современном иврите Йешуа звучит как Йешу (иуд-шин-вав, без буквы айн), когда употребляется неверующими. Этот стих показывает, почему имя «Йешу» не будет верным — оно не включает в себя все три буквы корня слова йошиа. Впрочем, этот вопрос нуждается в дальнейшем анализе. Согласно профессорам Давиду Флюссеру и Шмуэлю Сафрайю, ортодоксальным евреям, имя «Йешуа» произносилось галилеянами первого века как «Йешу». Мы узнаем далее из 26:73, что евреи из Галилеи говорили на диалекте, отличном от диалекта Иудеи. Согласно Флюссеру (Еврейские источники раннего христианства, стр. 15), галилеяне не произносили букву айн на конце слова. То есть вместо того, чтобы говорить «Йе-шу-а», они говорили «Йе-шу». Несомненно, некоторые люди начали писать это имя так, как оно произносилось.Однако на этом история не заканчивается. В еврейской антихристианской полемике стало обычным вместо имени Йешуа сознательно и намеренно использовать искажённое «Ешу», так как некто однажды придумал, что «Ешу» — это акроним, состоящий из первых букв оскорбления на иврите: «Йимах шмо узихро» («Пусть его имя и память о нём изгладятся»; выражение взято из книги Псалмов 108:13 и несколько изменено). Таким образом, «Ешу» стало своего рода закодированным заклинанием против христианской проповеди. Более того, так как традиционный иудаизм отнёсся к Йешуа как к лжепророку, богохульнику и идолу, которому поклонялись, как Богу, и поскольку Тора говорит: «имени других богов не упоминайте» (Исход 23:13), имя Мессии было намеренно изменено. В наши дни, когда многие израильтяне говорят «Ешу», они полагают, что таково его настоящее имя, и не имеют в виду ничего оскорбительного. ЕНЗ не употребляет имя «Йешу» из-за неверной этимологии, а также потому, что на иврите это имя употребляется в смысле «бог, которому поклоняются язычники». Тем не менее, Йосеф Вактор (cм. ком. 10,37) расшифровывает акроним «Ешу» так, чтобы восхвалять Йешуа: «Йитгадал шмо умалхуто!» (Да будут возвеличены его имя и царство!»)
Спрашивает LanaОтвечает Александр Серков, 22.09.2013
Lana пишет: "Спасибо Александру Серкову за ответ. Вы правильно написали что в Торе этого нет, я имела в виду греч. койне. Насчет имени Иешуа-Иисуса. У меня есть вопрос. Более 15 лет я называла Иешуа Иисусом, и в этом нет проблем! Но вот однажды изучая Библию и Танах, я остановилась на имени. Почему имена Иисуса, апостолов при переводе Библии на разные языки изменили? Ведь если мы едем в другую страну даже жить и меня зовут Лана, мне не предлагают называть Клава, тем более что в русском языке вообще нет имени Иисус.
Лана, давайте начнем с имени за рубежом. Один парнишка собирался уезжать в Германию на постоянное место жительства. Звали его Яша, полное имя Яков. Я сказал ему сразу, что в Германии тебя, Яша, будут называть "Ягоб". Он злился, нет, я и там буду Яков. Потом я был в Германии и видел его и спросил: Ну, как тебя здесь зовут? Да, - говорит, -я здесь Ягоб [Ягоп].
А моя родственница Антонина Бобкова в Германию переехала и там стала - Тони Бобков.
Теперь в отношении имени Иешуа-Иисуса. Да, на иврите есть такое имя Иешуа. Но это не полное имя, полное имя יְהוֹשֻׁעַ Иегошуа.
Пойдем дальше. Новый Завет был написан на греческом языке, и вот здесь проблема языковая. На греческом нет буквы Ш. И вот вместо еврейской буквы ШИН пришлось произносить греческую букву СИГМА. У нас такая проблема существует при переводе английских имен на русский, когда у нас нет такого звука, как на английском. В слове White первый звук на английском произносится между В и У, это дифтонг У(в)а. На русский переводится либо Вайт, либо Уайт.
Библия на русский язык пришла к нам из греческого. Тем более Новый Завет был написан не на иврите, а на греческом. И таким образом, к нам пришло грекофицированное имя Иисус. И это норма русского языка. Да, из людей никого этим именем не называют. Иудой тоже сейчас никого на русском языке не называют, но имя на русском все же звучит именно Иуда.
Поэтому на русском языке мы придерживаемся таких норм при произнесении слов, которые считаются общепринятыми.
С уважением, Александр.
Читайте еще по теме "Разное":
Категория: ЕГЭ по литературеМесто в системе образов.
Является героем романа о Понтии Пилате, написанного Мастером. В романе "Мастер и Маргарита" Иешуа Га-Ноцри оказывается существом необыкновенным - бесконечно добрым, всепрощающим и милосердным.
Прототип – Иисус Христос.
Отличия. Например, в романе Иешуа умирает в возрасте 27 лет, а Иисус Христос был казнен в возрасте 33 лет. В романе у Иешуа есть всего один ученик - Левий Матвей. У Иисуса Христа было 12 учеников. Несмотря на эти и другие различия, Иисус Христос, без сомнения, является прообразом Иешуа - но в булгаковской интерпретации.
Носит прозвище Га-Ноцри: "...– Прозвище есть? – Га Ноцри..."
Род занятий - бродячий философ.
Дом. У нет постоянного жилища. Он путешествует по городам со своей проповедью: "...рядом с ним шел бродячий философ..." "...послал на смерть философа с его мирною проповедью!.." "...У меня нет постоянного жилища, – застенчиво ответил арестант, – я путешествую из города в го-род..." "...короче, одним словом – бродяга..."
Возраст - около 27 лет (Иисусу Христу было 33 года, когда его казнили): "...человека лет два-дцати семи..."
Внешность: "...Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым гла-зом у человека был большой синяк, в углу рта – ссадина с запекшейся кровью..." "...к стоптанным сандалиям Иешуа..." "...голову в размотавшейся чалме..." "...молодой человек в разорванном хито-не и с обезображенным лицом..." "...арестант с обезображенным побоями лицом,.." "...потирая из-мятую и опухшую багровую кисть руки..."
Одежда. Иешуа носит оборванную одежду: "...оборванный философ бродяга..." "...нищего из Эн Сарида..."
Глаза: "...Глаза его, обычно ясные, теперь были мутноваты..."
Манера двигаться. Бесшумная походка: "...связанный пошел за ним бесшумно..."
Улыбка: "...И в этом ты ошибаешься, – светло улыбаясь и заслоняясь рукой от солнца, возра-зил арестант..."
Происхождение и семья. Выходец из Галилеи: "...Подследственный из Галилеи?.." Иешуа ро-дом из города Гамалы (по другой версии - из Эн-Сарида). Булгаков не завершил роман, поэтому в тексте присутствуют обе версии одновременно: "...– Откуда ты родом? – Из города Гамалы, – от-ветил арестант, головой показывая, что там, где то далеко, направо от него, на севере, есть город Гамала..." "...нищего из Эн Сарида..." Иешуа - сирота. Он не знает, кто его родители. У него вооб-ще нет родных: "...Меня – подкидыша, сына неизвестных родителей..." "...я не помню моих роди-телей. Мне говорили, что мой отец был сириец..." "...– Родные есть? – Нет никого. Я один в ми-ре..."
Одинокий, холостой. У него нет жены: "..Жены нет? – почему то тоскливо спросил Пилат, не понимая, что с ним происходит. – Нет, я один..."
Умный: "...Не притворяйся более глупым, чем ты есть..." "...Неужели вы, при вашем уме, до-пускаете мысль, что..."
Наблюдательный, проницательный. Он видит то, что скрыто от глаз других людей: "...Это очень просто, – ответил арестант по латыни, – ты водил рукой по воздуху, – арестант повторил жест Пилата, – как будто хотел погладить, и губы..." "...Истина прежде всего в том, что у тебя бо-лит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти..."
Способен предчувствовать события: "...У меня, игемон, есть предчувствие, что с ним слу-чится несчастье, и мне его очень жаль. "...я вижу, что меня хотят убить..."
Способен лечить людей, но при этом он не врач. Каким-то чудом Иешуа снимает головную боль Понтия Пилата: "...Нет, прокуратор, я не врач, – ответил арестант..." "...мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет. "...поверь мне, я не врач..."
Добрый. Он никому не причиняет зла: "...тот жестоким не был..." "...Иешуа, не сделавший ни-кому в жизни ни малейшего зла..." "...сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорча-ет..."
Считает всех людей добрыми: "...ответил арестант, – злых людей нет на свете..." "...философ, выдумавший столь невероятно нелепую вещь вроде того, что все люди добрые..." "...Добрый чело-век! Поверь мне..."
Застенчивый: "...застенчиво ответил арестант..."
Речь. Умеет интересно говорить так, что люди ходят за ним по пятам: "...теперь я не сомнева-юсь в том, что праздные зеваки в Ершалаиме ходили за тобою по пятам. Не знаю, кто подвесил твой язык, но подвешен он хорошо..."
Грамотный: "...– Знаешь ли грамоту? – Да..."
Знает языки: арамейский, греческий и латинский: "...– Знаешь ли какой либо язык, кроме арамейского? – Знаю. Греческий..." "...– ты, может быть, знаешь и латинский язык? – Да, знаю, – ответил арестант..."
Трудолюбивый. Оказавшись в гостях у огородника он, помогает ему с огородом: "...Позавчера днем Иешуа и Левий находились в Вифании под Ершалаимом, где гостили у одного огородника, которому чрезвычайно понравились проповеди Иешуа. Все утро оба гостя проработали на огороде, помогая хозяину..."
Милосердный. Даже во время своей казни он заботится о других преступниках: "...Иешуа оторвался от губки и... хрипло попросил палача..." – Дай попить ему..."
Отношение к трусости. Считает трусость одним из главных пороков людей: "...он сказал, это, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость..."; "трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га Ноцри..."
В трактовке образа Иисуса Христа как идеала нравственного совершенства Булгаков отошел от традиционных, канонических представлений, основанных на четырех Евангелиях и апостольских посланиях. В. И. Немцев пишет: «Иешуа - это авторское воплощение в дела положительного человека, к которому направлены стремления героев романа».
В романе Иешуа не дано не единого эффектного героического жеста. Он - обыкновенный человек: «Он не аскет, не пустынножитель, не отшельник, не окружен он аурой праведника или подвижника, истязающего себя постом и молитвами. Как все люди, страдает от боли и радуется освобождению от нее».
Мифологический сюжет, на который проецируется произведение Булгакова, представляет собой синтез трех основных элементов - Евангелия, Апокалипсиса и «Фауста». Две тысячи лет тому назад было найдено «переменившее весь ход мировой истории средство спасения». Булгаков видел его в духовном подвиге человека, который в романе назван Иешуа Га-Ноцри и за которым виден его великий евангельский прообраз. Фигура Иешуа стала выдающимся открытием Булгакова.
Есть сведения о том, что Булгаков не был религиозен, в церковь не ходил, от соборования перед смертью отказался. По вульгарный атеизм был ему глубоко чужд.
Настоящая новая эра в XX веке - это тоже эра «лицетворения», время нового духовного самоспасения и самоуправления, подобное которому было явлено некогда миру в Иисусе Христе. Подобный акт может, по М. Булгакову, спасти наше Отечество в XX в. Возрождение Бога должно произойти в каждом из людей.
История Христа в романе Булгакова изложена не так, как в Священном Писании: автор предлагает апокрифическую версию евангельского повествования, в которой каждый из
участников совмещает в себе противоположные черты и выступает в двойственной роли. «Вместо прямой конфронтации жертвы и предателя, Мессии и его учеников и враждебных им образуется сложная система, между всеми членами которой проступают отношения родства частичного подобия». Переосмысление канонического евангельского повествования и придает версии Булгакова характер апокрифа. Сознательное и резкое неприятие канонической новозаветной традиции в романе проявляется в том, что записи Левия Матвея (т. е. как бы будущий текст Евангелия от Матфея) оцениваются Иешуа как полностью несоответствующие действительности. Роман выступает как истинная версия.
Первое представление об апостоле и евангелисте Матфее в романе дает оценка самого Иешуа: «... ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет, но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент!». Стало быть, сам Иешуа отвергает достоверность свидетельств Евангелия от Матфея. В этом отношении он проявляет единство взглядов с Воландом-Сатаной: «Уж кто-кто, - обращается Воланд к Берлиозу, - а вы-то должны знать, что ровно ничего из того, что написано в Евангелиях, не происходило не самом деле никогда». Не случайно глава, в которой Воланд начинал рассказывать роман Мастера, в черновых вариантах имела заглавие «Евангелие от Дьявола» и «Евангелие от Воланда». Многое в романе Мастера о Понтии Пилате очень далеко от евангельских текстов. В частности, нет сцены воскресения Иешуа, отсутствует вообще Дева Мария; проповеди Иешуа продолжаются не три года, как в Евангелии, а в лучшем случае - несколько месяцев.
Что касается деталей «древних» глав, то многие из них Булгаков почерпнул из Евангелий и проверил по надежным историческим источникам. Работая над этими главами, Булгаков, в частности, внимательно изучил «Историю евреев» Генриха Гретца, «Жизнь Иисуса» Д. Штрауса, «Иисус против Христа» А. Барбюса, «Книгу бытия моего» П. Успенского, «Гофсиманию» А. М, Федорова, «Пилата» Г. Петровского, «Прокуратора Иудеи» А. Франса, «Жизнь Иисуса Христа» Феррара, и конечно же, Библию, Евангелия. Особое место занимала книга Э. Ренана «Жизнь Иисуса», из которой писатель почерпнул хронологические данные и некоторые исторические детали. Из ренановского «Антихриста» пришел в роман Булгакова Афраний.
Для создания многих деталей и образов исторической части романа первичными импульсами послужили некоторые художественные произведения. Так, Иешуа наделен некоторыми качествами сервантовского Дон Кихота. На вопрос Пилата, действительно ли Иешуа считает добрыми всех людей, в том числе и избившего его кентуриона Марка Крысобоя, Га-Ноцри отвечает утвердительно и добавляет, что Марк, «правда, несчастливый человек... Если бы с ним поговорить, - вдруг мечтательно сказал арестант, - я уверен, что он резко изменился бы». В романе Сервантеса: Дон Кихот подвергается в замке герцога оскорблению со стороны священника, назвавшего его «пустой головой», но кротко отвечает: «Я не должен видеть. Да и не вижу ничего обидного в словах этого доброго человека. Единственно, о чем я жалею, это что он не побыл с нами - я бы ему доказал, что он ошибался». Именно идея «заражения добром» роднит булгаковского героя с рыцарем Печального Образа. В большинстве же случаев литературные источники настолько органично вплетены в ткань повествования, что относительно многих эпизодов трудно однозначно сказать, взяты ли они из жизни или из книг.
М. Булгаков, изображая Иешуа, нигде ни единым намеком не показывает, что это Сын Божий. Иешуа везде представлен Человеком, философом, мудрецом, целителем, но -Человеком. Никакого ореола святости над Иешуа не витает, и в сцене мучительной смерти присутствует цель - показать, какая несправедливость творится в Иудее.
Образ Иешуа - это лишь персонифицированный образ морально-философских представлений человечества, нравственного закона, вступающего в неравную схватку с юридическим правом. Не случайно портрет Иешуа как таковой в романе фактически отсутствует: автор указывает на возраст, описывает одежду, выражение лица, упоминает о синяке, и ссадине - но не более того: «...ввели... человека лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта - ссадина с запекшейся кровью. Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокуратора».
На вопрос Пилата о родных он отвечает: «Нет никого. Я один в мире». Но вот что опять странно: это отнюдь не звучит жалобой на одиночество... Иешуа не ищет сострадания, в нем нет чувства ущербности или сиротства. У него это звучит примерно так: «Я один - весь мир передо мною», или - «Я один перед всем миром», или - «Я и есть этот мир». Иешуа самодостаточен, вбирая в себя весь мир. В. М. Акимов справедливо подчеркивал, что «трудно понять цельность Иешуа, его равность себе самому - и всему миру, который он вобрал в себя». Нельзя не согласиться с В. М. Акимовым в том, что сложная простота булгаковского героя трудно постижима, неотразимо убедительна и всесильна. Более того, сила Иешуа Га-Ноцри так велика и так объемлюща, что поначалу многие принимают ее за слабость, даже за духовное безволие.
Однако Иешуа Га-Ноцри не простой человек. Воланд-Сатана мыслит себя с ним в небесной иерархии совершенно на равных. Булгаковский Иешуа является носителем идеи богочеловека.
Бродяга-философ крепок своей наивной верой в добро, которую не могут отнять у него ни страх наказания, ни зрелище вопиющей несправедливости, чьей жертвой становится он сам. Его неизменная вера существует вопреки обыденной мудрости и наглядным урокам казни. В житейской практике эта идея добра, к сожалению, не защищена. «Слабость проповеди Иешуа в ее идеальности, - справедливо считает В. Я. Лакшин, - но Иешуа упрям, а в абсолютной цельности его веры в добро есть своя сила». В своем герое автор видит не только религиозного проповедника и реформатора - образ Иешуа воплощает в свободную духовную деятельность.
Обладая развитой интуицией, тонким и сильным интеллектом, Иешуа способен угадывать будущее, причем не просто грозу, которая «начнется позже, к вечеру:», но и судьбу своего учения, уже сейчас неверно излагаемого Левием. Иешуа - внутренне свободен. Даже понимая, что ему реально угрожает смертная казнь, он считает нужным сказать римскому наместнику: «Твоя жизнь скудна, игемон».
Б. В. Соколов полагает, что идея «заражения добром», являющаяся лейтмотивом проповеди Иешуа, привнесена Булгаковым из ренановского «Антихриста». Иешуа мечтает о «будущем царстве истины и справедливости» и оставляет его открытым абсолютно для всех: «...настанет время, когда не будет власти ни императора, ни какой-либо иной власти». Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.
Га-Ноцри проповедует любовь и терпимость. Он никому не отдает предпочтения, для него одинаково интересны и Пилат, и Иуда, и Крысобой. Все они - «добрые люди», только -«покалеченные» теми или иными обстоятельствами. В беседе с Пилатом он лаконично излагает суть своего учения: «...злых людей нет на свете». Слова Иешуа перекликаются с кантовскими высказываниями о сути христианства, определенной или как чистая вера в добро, или как религия добра - образа жизни. Священник в ней просто наставник, а церковь - место собраний для поучений. Кант рассматривает добро как свойство, изначально присущее человеческой природе, как, впрочем, и зло. Для того чтобы человек состоялся как личность, т. е. существо, способное воспринимать уважение к моральному закону, он должен развить в себе доброе начало и подавить злое. И все здесь зависит от самого человека. Ради собственной же идеи добра Иешуа не произносит слово неправды. Если бы он хоть немного покривил душой, то «исчез бы весь смысл его учения, ибо добро - это правда!», а «правду говорить легко и приятно».
В чем же главная сила Иешуа? Прежде всего, в открытости. Непосредственности. Он всегда находится в состоянии духовного порыва «навстречу». Его первое же появление в романе фиксирует это: «Человек со связанными руками несколько подался вперед и начал говорить:
- Добрый человек! Поверь мне...».
Иешуа - человек, всегда открытый миру, «Открытость» и «замкнутость» - вот, по Булгакову, полюсы добра и зла. «Движение навстречу» - сущность добра. Уход в себя, замкнутость - вот что открывает дорогу злу. Уход в себя и человек так или иначе вступает в контакт с дьяволом. М. Б. Бабинский отмечает способность Иешуа поставить себя на место другого, чтобы понять его состояние. Основой гуманизма этого человека является талант тончайшего самосознания и на этой основе - понимание других людей, с которыми сводит его судьба.
В этом - ключ к эпизоду с вопросом: «Что такое истина?». Пилату, мучающемуся гемикранией, Иешуа отвечает так: «Истина... в том, что у тебя болит голова».
Булгаков и здесь верен себе: ответ Иешуа связан с глубинным смыслом романа - призывом прозреть правду сквозь намеки, открыть глаза, начать видеть.
Истина для Иешуа - это то, что на самом деле. Это снятие покрова с явлений и вещей, освобождение ума и чувства от любого сковывающего этикета, от догм; это преодоление условностей и помех. «Истина Иешуа Га-Ноцри - это восстановление действительного видения жизни, воля и мужество не отворачиваться и не опускать глаз, способность открывать мир, а не закрываться от него ни условностями ритуала, ни выбросами «низа». Истина Иешуа не повторяет «традицию», «регламент» и «ритуал». Она становится живой и всякий раз полной способностью к диалогу с жизнью.
Но здесь и заключено самое трудное, ибо для полноты такого общения с миром необходимо бесстрашие. Бесстрашие души, мысли, чувства».
Деталь, характерная для Евангелия от Булгакова, - сочетание чудотворной силы и чувства усталости и потерянности у главного героя. Гибель героя описывается как вселенская катастрофа - конец света: «настала полутьма, и молнии бороздили черное небо. Из него вдруг брызнуло огнем, и крик кентуриона: «Снимай цепь!» - утонул в грохоте... Тьма закрыла Ершалаим. Ливень хлынул внезапно... Вода обрушилась так страшно, что когда солдаты бежали книзу, им вдогонку уже летели бушующие потоки».
Несмотря на то, что сюжет кажется завершенным - Иешуа казнен, автор стремится утвердить, что победа зла над добром не может стать результатом общественно-нравственного противоборства, этого, по Булгакову, не приемлет сама человеческая природа, не должен позволить весь ход цивилизации. Возникает впечатление, что Иешуа так и не понял, что он умер. Он был живым все время и живым ушел. Кажется, самого слова «умер» нет в эпизодах Голгофы. Он остался живым. Он мертв лишь для Левия, для слуг Пилата.
Великая трагическая философия жизни Иешуа состоит в том, что право на истину (и на выбор жизни в истине) испытывается и утверждается также и выбором смерти. Он «сам управился» не только со своей жизнью, но и со своей смертью. Он «подвесил» свою телесную смерть так же, как «подвесил» свою духовную жизнь.
Тем самым он поистине «управляет» собой (и всем вообще распорядком на земле), управляет не только Жизнью, но и Смертью.
«Самотворение», «самоуправление» Иешуа выдержало испытание смертью, и поэтому оно стало бессмертным.
ИЕШУА ГА-НОЦРИ
Персонаж романа «Мастер и Маргарита», восходящий к Иисусу Христу Евангелий. Имя «Иешуа Га-Ноцри» Булгаков встретил в пьесе Сергея Чевкина «Иешуа Ганоцри. Беспристрастное открытие истины» (1922), а затем проверил его по трудам историков. В булгаковском архиве сохранились выписки из книги немецкого философа Артура Древса (1865-1935) «Миф о Христе», переведенной на русский в 1924 г., где утверждалось, что по-древнееврейски слово «нацар», или «нацер», означает «отрасль « или «ветвь», а «Иешуа» или «Иошуа» - «помощь Ягве» или «помощь божию». Правда, в другой своей работе, «Отрицание историчности Иисуса в прошлом и настоящем», появившейся на русском в 1930 г., Древе отдавал предпочтение иной этимологии слова «нацер» (еще один вариант - «ноцер») - «страж», «пастух», присоединяясь к мнению британского историка библии Уильяма Смита (1846-1894) о том, что еще до нашей эры среди евреев существовала секта назореев, или назарян, почитавших культового бога Иисуса (Иошуа, Иешуа) «га-ноцри», т.е. «Иисуса-хранителя». В архиве писателя сохранились и выписки из книги английского историка и богослова епископа Фридерика В. Фаррара «Жизнь Иисуса Христа» (1873). Если Древе и другие историки мифологической школы стремились доказать, что прозвище Иисуса Назарей (Га-Ноцри) не носит географического характера и никак не связано с городом Назаретом, который, по их мнению, еще не существовал в евангельские времена, то Фаррар, один из наиболее видных адептов исторической школы (см.: Христианство), отстаивал традиционную этимологию. Из его книги Булгаков узнал, что упоминаемое в Талмуде одно из имен Христа - Га-Ноцри означает Назарянин. Древнееврейское «Иешуа» Фаррар переводил несколько иначе, чем Древе, - «чье спасение есть Иегова». С Назаретом английский историк связывал город Эн-Сарид, который упоминал и Булгаков, заставляя Пилата во сне видеть «нищего из Эн-Сарида». Во время же допроса прокуратором И. Г.-Н. в качестве места рождения бродячего философа фигурировал город Гамала, упоминавшийся в книге французского писателя Анри Барбюса (1873-1935) «Иисус против Христа». Выписки из этой работы, вышедшей в СССР в 1928 г., также сохранились в булгаковском архиве. Поскольку существовали различные, противоречившие друг другу этимологии слов «Иешуа» и «Га-Ноцри», Булгаков не стал как-либо раскрывать значение этих имен в тексте «Мастера и Маргариты». Из-за незавершенности романа писатель так и не остановил свой окончательный выбор на одном из двух возможных мест рождения И. Г.-Н.
В портрете И. Г.-Н. Булгаков учел следующее сообщение Фаррара: «Церковь первых веков христианства, будучи знакома с изящной формой, в которую гений языческой культуры воплощал свои представления о юных богах Олимпа, но, сознавая также роковую испорченность в ней чувственного изображения, по-видимому с особенной настойчивостью старалась освободиться от этого боготворения телесных качеств и принимала за идеал Исаино изображение пораженного и униженного страдальца или восторженное описание Давидом презренного и поносимого людьми человека (Исх., LIII, 4; Пс., XXI, 7,8,16,18). Красота Его, говорит Климент Александрийский, была в его душе, по внешности же Он был худ. Иустин Философ описывает его как человека без красоты, без славы, без чести. Тело Его, говорит Ориген, было мало, худо сложено и неблагообразно. «Его тело, - говорит Тертуллиан, - не имело человеческой красоты, тем менее небесного великолепия». Английский историк приводит также мнение греческого философа II в. Цельса, который сделал предание о простоте и неблагообразии Христа основанием для отрицания Его божественного происхождения. Вместе с тем, Фаррар опроверг основанное на ошибке латинского перевода Библии - Вульгаты - утверждение, что Христос, исцеливший многих от проказы, сам был прокаженным. Автор «Мастера и Маргариты» счел ранние свидетельства о внешности Христа достоверными, и сделал своего И. Г.-Н. худым и невзрачным со следами физического насилия на лице: представший перед Понтием Пилатом человек «был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта - ссадина с запекшийся кровью. Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокуратора». Булгаков, в отличие от Фаррара, всячески подчеркивает, что И. Г.-Н. - человек, а не Бог, поэтому он и наделен самой неблагообразной, не запоминающейся внешностью. Английский же историк был убежден, что Христос «не мог быть в своей внешности без личного величия пророка и первосвященника». Автор «Мастера и Маргариты» учел слова Фаррара о том, что до допроса у прокуратора Иисуса Христа дважды били. В одном из вариантов редакции 1929 г. И. Г.-Н. прямо просил Пилата: « - Только ты не бей меня сильно, а то меня уже два раза били сегодня...» После побоев, а тем более во время казни, внешность Иисуса никак не могла содержать признаков величия, присущего пророку. На кресте у И. Г.-Н. в облике проступают довольно уродливые черты: «...Открылось лицо повешенного, распухшее от укусов, с заплывшими глазами, неузнаваемое лицо», а «глаза его, обычно ясные, теперь были мутноваты». Внешнее неблагообразие И. Г.-Н. контрастирует с красотой его души и чистотой его идеи о торжестве правды и добрых людей (а злых людей, по его убеждению, нет на свете), подобно тому как, по словам христианского теолога II-III вв. Климента Александрийского, духовная красота Христа противостоит его ординарной внешности.
В образе И. Г.-Н. отразились рассуждения еврейского публициста Аркадия Григорьевича (Авраама-Урии) Ковнера (1842-1909), чья полемика с Достоевским получила широкую известность. Вероятно, Булгаков был знаком с посвященной Ковнеру книгой Леонида Петровича Гроссмана (1888-1965) "Исповедь одного еврея" (М.-Л., 1924). Там, в частности, цитировалось письмо Ковнера, написанное в 1908 г. и критикующее рассуждения писателя Василия Васильевича Розанова (1856-1919) о сущности христианства. Ковнер утверждал, обращаясь к Розанову: "Бесспорно, что христианство играло и играет громадную роль в истории культуры, но мне кажется, что личность Христа тут почти ни при чем. Не говоря о том, что личность Христа более мифическая, чем реальная, что многие историки сомневаются в самом существовании его, что в еврейской истории и литературе о нем даже не упоминается, что сам Христос вовсе не основатель христианства, т. к. последнее сформировалось в религию и церковь лишь через несколько столетий после рождения Христа, - не говоря обо всем этом, ведь сам Христос не смотрел на себя, как на спасителя рода человеческого. Почему же Вы и Ваши присные (Мережковский, Бердяев и др.) ставите Христа центром мира, богочеловеком, святою плотью, моноцветком и т. п.? Нельзя же допустить, чтобы Вы и Ваши присные искренно верили во все чудеса, о которых рассказывается в Евангелиях, в реальное, конкретное воскресение Христа. А если все в Евангелии о чудесах иносказательно, то откуда у Вас обожествление хорошего, идеально чистого человека, каких, однако, всемирная история знает множество? Мало ли хороших людей умирало за свои идеи и убеждения? Мало ли их претерпело всевозможные муки в Египте, Индии, Иудее, Греции? Чем же Христос выше, святее всех мучеников? Почему он стал богочеловеком?
Что касается сущности идей Христа, насколько они выражены Евангелием, его смирения, его благодушия, то среди пророков, среди браминов, среди стоиков найдете не одного такого благодушного мученика. Почему же, опять-таки, один Христос спаситель человечества и мира?
Затем никто из вас не объясняет: что же было с миром до Христа? Жило же чем-нибудь человечество сколько тысячелетий без Христа, живут же четыре пятых человечества вне христианства, стало быть, и без Христа, без его искупления, т. е. нисколько в нем не нуждаясь. Неужели все бесчисленные миллиарды людей погибли и обречены на погибель потому только, что они явились на свет до Спасителя-Христа, или за то, что они, имея свою религию, своих пророков, свою этику, не признают божественность Христа?
Наконец, ведь девяносто девять сотых христиан до сего времени понятия не имеют об истинном, идеальном христианстве, источником которого считаете Христа. Ведь отлично же знаете, что все христиане в Европе и Америке скорее поклонники Ваала и Молоха, чем моноцветка Христа; что в Париже, Лондоне, Вене, Нью-Йорке, Петербурге и в настоящее время живут, как жили раньше язычники в Вавилоне, Ниневии, Риме и даже Содоме… Какие результаты дали святость, свет, богочеловечность, искупление Христа, если его поклонники остаются язычниками до сих пор?
Имейте мужество и отвечайте ясно и категорично на все эти вопросы, которые мучат непросвещенных и сомневающихся скептиков, а не прячьтесь под ничего не выражающие и непонятные восклицания: божественный космос, богочеловек, спаситель мира, искупитель человечества, моноцветок и т. п. Подумайте о нас, алчущих и жаждущих правды, и говорите с нами человеческим языком".
И. Г.-Н. у Булгакова говорит с Пилатом вполне человеческим языком, и выступает только в своей человеческой, а не божественной ипостаси. За пределами романа остаются все евангельские чудеса и воскресение. И. Г.-Н. не выступает в качестве создателя новой религии. Эта роль уготована Левию Матвею, который "неправильно записывает" за своим учителем. И девятнадцать веков спустя в язычестве продолжают пребывать даже многие из тех, кто считает себя христианами. Неслучайно в ранних редакциях "Мастера и Маргариты" один из православных священников устраивал распродажу церковных ценностей прямо в храме, а другой, отец Аркадий Элладов, убеждал Никанора Ивановича Босого и других арестованных сдавать валюту. В последующем эти эпизоды из романа ушли из-за своей явной нецензурности. И. Г.-Н. - это Христос, очищенный от мифологических наслоений, хороший, чистый человек, погибший за свое убеждение, что все люди - добрые. А церковь по силам основать лишь Левию Матвею, человеку жестокому, каким и называет его Понтий Пилат, и знающему, что "крови еще будет".
Булгаковская энциклопедия. - Академик . 2009 .